Любовники - Юлия Добровольская

Однажды на каком-то балу, устроенном в коммуне, на который были приглашены учащиеся военно-морского училища, к Раисе подошел высокий красивый юноша в форме и с погонами выпускника. Он был строен, широкоплеч, подтянут и как-то инородно элегантен. И так же выделялся среди своих товарищей в форме, как Раиса в окружении коммуновской молодежи. Темные глаза, черные волнистые волосы и ослепительная белозубая улыбка. Таким парням покорялись и пространство, и время. Сама жизнь стелилась им под ноги. Что уж говорить о хрупких девичьих сердцах, разбивавшихся об эту красоту и удаль, как фарфоровая чашка о каменный пол.

Протанцевав с Раисой весь вечер, Костя сказал, что вернется за ней, если она согласна. Она сказала «да», и через несколько дней он увел Раису из коммуны в большую родительскую квартиру и сделал ее своей женой. Подумать о том, любит ли она этого красавца, Раиса не удосужилась. Да и зачем? Главное — она больше не будет жить в коммуне, маршировать строем и петь дурацкие песни, не будет ходить в школу и изучать ненужные в этой жизни предметы, не будет больше содрогаться при мысли о грязной работе санитарки. А все остальное приложится.

Свекрами ее стали учительница словесности и довольно известный архитектор-градостроитель. Новоиспеченная жена и родители мужа сразу почуяли друг в друге одни корни, одну закваску, чем пришлись по душе друг другу. Хоть и без явных выражений симпатий: хорошие манеры, включающие в себя сдержанность в проявлении чувств, были неотъемлемой частью их устоев, самой их сущности.

Под одной крышей прожили они недолго — военная карьера мужа только начиналась, и Раисе предстояло поскитаться вместе с ним, прежде чем они осели в этом шикарном особняке на берегу моря.

Все, что ей приходилось делать в своей замужней жизни, — это быть красивой женой не менее красивого и подающего большие надежды морского офицера. За детьми ухаживали няни, еду готовили и убирались в жилищах горничные, и у Раисы оставалось достаточно времени на то, чтобы следить по часам за возвращением мужа домой со службы, высчитывать продолжительность его задержек и строить догадки о том, какие дела можно было бы успеть проделать за время таких задержек. Ревность ее была вовсе не безосновательной, но за руку она мужа ни разу не поймала и в лицо своих соперниц не знала. Знала только доподлинно, что они существуют и их немало.

Но со временем и это перестало по-настоящему волновать Раису. Ее то ли от рождения ущербный, то ли недоразвитый к моменту замужества, то ли прибитый в зародыше попыткой насилия женский темперамент не требовал частой близости с мужем. Она, собственно, и не понимала, что за радость распластаться под тяжеленным мужчиной, позволить ему совершить вторжение в свое нутро, после которого оно болит несколько дней, а то и беременность ненужная наступает!.. Но скандалы мужу Раиса все же устраивала — только чтобы в доме не воцарилась окончательно и бесповоротно уже угнездившаяся по дальним углам серая беспросветная скука.

Вот и сегодня, в воскресенье, когда можно было бы сесть в машину, забрать из училища Сереженьку, поехать всем вместе в кино, а потом пообедать в ресторане, — сегодня у ее мужа возникла «служебная необходимость». Вернется он поздно вечером, слегка нетрезвый, провонявший чужими духами, и скажется усталым из-за какого-нибудь «протокольного мероприятия», где после совещания якобы был запланирован банкет с танцами и к нему липла то ли жена, то ли любовница очередного присланного на службу чина, а оттолкнуть ее — значило бы испортить отношения в коллективе, и так далее и тому подобное…

Ее лениво текущие мысли прервал испуганный крик маленького сына, раздававшийся из глубины двора:

— Мама! Любовница! Там любовница! Ма-ма-а-а!

Мать вздрогнула и обернулась, раздражение на лице обозначилось острее: уголки губ провисли, тонкие бледные крылья точеного носа встрепенулись, глаза остекленели и сощурились.

К ней бежал четырехлетний сын. Он был не на шутку испуган, хоть и старался изо всех сил не выказать страха. Завидев мать, он умерил шаг.

— Мама, там любовница. Там! — Голос срывался от волнения и быстрого бега.

— Что ты мелешь?! Что это?.. Какая любовница?.. Где?.. — Она ненавидела своего младшего сына и ничего не могла с этим поделать.

— Там. Огромная любовница. — Костя почти взял себя в руки. Он жестами пытался изобразить, какая большая любовница обнаружена им вон там, за домом, в глубине сада.

Мать поднялась с кресла, книга упала на пол, но она даже не заметила этого. Костя уже храбро бежал впереди, изредка огладываясь на мать: идет ли та за ним. Для пущей безопасности он вынул из ножен свой блестящий кортик. Когда они приблизились к месту обнаружения Костей любовницы, он остановился, дождался, чтобы мать поравнялась с ним, пропустил ее вперед и указал кортиком направление, в котором следовало теперь идти.

На заднем дворе вдоль аккуратных белых сараев прохаживался взрослый индюк. Хлопая крыльями и издавая противные булькающие звуки, он греб лапами землю, поднимал клубы пыли и так шумел, что и взрослому стало бы не по себе.

— Вон… — почти шепотом сказал Костя, выглядывая из-за длинной пышной юбки матери. — Любовница…

Мать недоуменно смотрела на индюка, не понимая, что за связь может быть между этой возбужденной домашней птицей и очередной пассией мужа.

Обернувшись к сыну, она, так ничего и не поняв, с нескрываемой злостью прошипела:

— Пош-ш-шел вон, тупица!

Мальчик съежился и попятился от матери. Теперь он уже боялся ее, а не этой агрессивной птицы-любовницы, осмелившейся проникнуть в их сад и разоряющей его прямо на глазах.

Костя запнулся о бордюр дорожки и упал, больно ударившись сначала локтем, а потом головой об острый край другого бордюра. Боясь шевельнуться, он застыл в неловкой позе, глядя снизу на купол пестрой материнской юбки и маячившее где-то над ним, почти в небе, искаженное гневом и презрением лицо. Он забыл про боль, про бушующую любовницу и с ужасом ждал, что мать вот-вот занесет над ним свою ногу в плетеной лакированной босоножке на толстом высоком каблуке и раздавит его с тем же остервенелым упоением, с каким всегда давила гусениц, падавших с деревьев на дорожки дендрария.

— Урод паршивый… — Переступая через ноги сына, она зацепилась каблуком за его широкие матросские штанишки, с раздражением освободила каблук, пнула ногу мальчика и ушла.

Костя, съежившийся от ужаса и боли, крепившийся что было сил, лишь бы не заплакать, подождал, когда затихнут шуршащие по гравию шаги матери. Потом поднялся, ощупал ушибленный затылок, посмотрел на руку — на ней была кровь. Он еще крепче поджал губы, но все же не смог удержать две огромных слезы, которые выкатились из глаз, скользнули по щекам и упали на окровавленную ладошку.