Любовь и французы - Нина Эптон

Писатели умеренных взглядов, подобно Этьену Паскье в его Colloques d’amour[103], полагали, что «любовь несовершенна при отсутствии соединения тела и души», а Монтень добавлял: «Можем ли мы умолчать о том, что, пока мы томимся в земной тюрьме, в нас нет ничего, что было бы чисто духовным или только телесным?»

Эроэ в своей Parfaite Amie[104] излагал любопытную теорию гармонии, предопределенной Всевышним, которая соединяет те человеческие существа, чья чувственная привязанность служит для выполнения божественного плана на земле, а Агриппа, чей ум был наполнен того же рода платоническими и эзотерическими идеями, верил, что взгляды, подобно огню, способны проникать от глаз до сердца и обмен беглыми взглядами представляет собой род духовного соития.

Что касается Гийома Буше, то он утверждал, что «женщина есть величайший дар Господа мужчине, тем более что ее добродетель и сила позволяют душе достичь созерцательного состояния, которое со временем усиливает влечение к божественному. Благодаря женщине мужчина забывает свое я. Женщина ниспослана мужчине, чтобы испытать его и показать, что ждет его в небесной обители».

Однако большинство авторов-мужчин были более склонны полагать, что женщины заставляют человека забывать о благородных целях, и их должно признавать простой биологической необходимостью. «Когда я говорю о женщинах,— писал Рабле,— я подразумеваю пол столь слабый, столь изменчивый, который так легко растрогать, столь непостоянный, столь несовершенный...»

Несколько замысловатых псевдонаучных теорий секса выдвинул Гийом Буше в своих так называемых Послеобеденных спорах, или Siirues. Он объяснял, что у женщин не может быть такого глубокого ума, как у мужчин, что вызвано влагой в их теле, из-за которой страдает женский пол. (Это якобы частично вызвано скоплением менструальной крови в их внутренних органах.) Разница между полами становится еще более заметной при сравнении форм головы мужчины и женщины. У мужчин на голове видны швы, соединяющие различные части черепа, в их организме больше тепла, которое вызывает расширение этих швов. У женщин эти соединения, наоборот, более плотные, что препятствует испарению гуморов. Здесь кроется причина женского сумасбродства, упрямства и частых головных болей. Вследствие этого нет ничего удивительного в том, что мужья редко находят общий язык со своими женами. Ведь их головы абсолютно не похожи друг на друга.

Буше не переставал удивлять читателей, заявляя, что супружеская пара зачастую оказывается бездетной по вине мужа. «Бесплодие,— писал он,— часто бывает вызвано избытком жира, из-за которого у тела не остается сил на производство семени». Соль, считал Буше, разжигает желание и повышает плодовитость, отсюда и слово «похотливость»{89}. Он слышал о нескольких случаях, когда девушки меняли пол, превращаясь в мужчин (но о превращениях мужчины в женщину ему, по-видимому, слышать не доводилось). Буше объясняет этот феномен, указывая, что природа всегда стремится к совершенству, и поэтому половые органы женщины — такие же, как у мужчины, только обращенные внутрь — могут вырасти наружу, приложив значительные усилия. Принимая во внимание научную отсталость того времени, Буше можно назвать разумным и наблюдательным человеком. Он резко осуждал браки, заключавшиеся между детьми, и считал, что муж должен быть не более чем на десять лет старше жены, так как «слишком большая разница в возрасте и в образе жизни препятствует дружбе и разрушает супружеские отношения». Он также замечал, что женщины получают меньше удовольствия от занятия любовью, чем мужчины, но наслаждаются дольше, поскольку мужчины грубы и быстрее достигают пика наслаждения.

Глава 8. Лю6овь и звезды

Звезды предположительно играли в любовной жизни важную роль, и язык ухаживания изобиловал таинственными астрологическими намеками. Модные романы, которые читали придворные, очень подробно описывали технику составления гороскопов. Например, Жерар д’Эфрат рассказывал, как его герой, философ Альдено — Король Темного Острова,— по каждому серьезному поводу советовался со звездами: «Чтобы наблюдать за движением планет, ему приходилось подниматься на башню своей крепости и проводить там половину ночи. Он замечал противостояние Венеры Марсу, квадратуру Юпитера, соединение Марса и Сатурна и заход Солнца после Луны в знаке Скорпиона, что предвещало христианскому миру ужасные несчастья, и тому подобное». Его читателям был, несомненно, знаком и понятен этот язык.

Жизнерадостный ученый-монах Франсуа Рабле в Гаргантюа и Пантагрюэле{90} от души посмеялся над модой на предсказания судьбы и над тем, как его современники искали скрытый смысл в малопонятном языке, усвоенном важничавшими поэтами. Таинственная поэма-загадка найдена во время закладки фундамента знаменитого Телемского аббатства. Предлагаются различные ее толкования, затем монах восклицает: «Это стиль пророка Мерлина. Вы можете придавать этому все значения, серьезные или аллегорические, какие вам понравятся. Что до меня, то я здесь ничего не вижу, кроме изложенного странным языком описания игры в мяч».

Глава, в которой описано, как Панург, слуга Пантагрюэля, намеревается жениться, представляет собой пародийное обозрение всех принятых тогда способов предсказания судьбы. Панург твердо решил получить совет оракула по поводу того, должен ли он связывать себя брачным обетом? Сперва он гадает на Вергилии: бросает кости и в соответствии с числом выпавших очков находит нужный стих, который гласит: «Страх вселяет дрожь в его члены, и кровь стынет в его жилах».— «Это значит,— говорит Пантагрюэль,— что жена будет лупить тебя и по брюху, и по спине».— «Напротив,— говорит Панург,— предсказание относится ко мне и означает, что я буду бить ее, как тигр, если она меня рассердит».

Поскольку они не пришли к единому мнению относительно того, как следует толковать стих Вергилия, Пантагрюэль предлагает попробовать другой способ предсказания судьбы. «Какой?» — спрашивает Панург. «Гадание по снам,— отвечает Пантагрюэль,— старый, добрый, верный обычай». Он принимается серьезно объяснять, как люди додумались до этого: «Вам, наверное, приходилось видеть, что, когда дети вымыты, накормлены и напоены, они спят крепким сном, и кормилицы со спокойной совестью идут веселиться: они вольны делать все что им заблагорассудится, ибо их присутствие у колыбели в это время не нужно. Так же точно, пока наше тело спит и до пробуждения ни в чем нужды не испытывает, а пищеварение всюду приостановлено, душа наша преисполняется веселия и устремляется к своей отчизне, то есть — на небо. Там душа вновь обретает отличительный знак своего первоначального божественного происхождения и, приобщившись к созерцанию бесконечной духовной сферы, центр которой находится в любой точке вселенной, а окружность нигде (согласно учению Гермеса Трисмегиста, это и есть Бог),— сферы, где ничто не случается, ничто не проходит, ничто не гибнет, где все времена суть настоящие, отмечает не только те события, которые уже произошли в дольнем мире, но и события грядущие, и, принеся о них весть своему телу и через посредство чувств и телесных органов поведав о них тем, к кому она благосклонна, душа становится вещей и пророческой. Правда, весть, которую она приносит, не полностью совпадает с тем, что ей довелось видеть, и объясняется это несовершенством и хрупкостью телесных чувств: так луна, заимствуя свет у солнца, отдает его нам не таким ярким, чистым, сильным и ослепительным, каким она его получила...»[105] Убежденный Панург объявляет, что готов проделать этот эксперимент. Однако его беспокоит одна деталь. «Каким должен быть мой сегодняшний ужин — легким или сытным?» — «Лучше не ужинать вообще»,— отвечает Пантагрюэль. По этому поводу разгорается жаркая дискуссия, но в конце концов останавливаются на скудном фруктовом ужине из слив, груш и вишни. «Условия для меня довольно тяжелы,— замечает Панург.— Однако я настаиваю на том, чтобы мы позавтракали рано утром, сразу же после того, как покончим со сновидениями».— «Не следует ли,— спрашивает он Пантагрюэля немного позже,— положить под подушку несколько лавровых веточек?» — «В этом сейчас нет нужды. Это суеверие. О левом плече крокодила и хамелеона я бы сказал то же самое, если бы не мое уважение к старику Демокриту...»

Толкования снов оказываются не менее противоречивыми, поэтому герои решают наведаться к Сивилле — «старухе... отвратной на вид ... которая варила суп из капустных листьев, старой мозговой кости и желтой шкурки от свиной грудинки... Она отхлебнула из бутыли добрый глоток, вынула из бараньего кошелька три монеты, положила их в три ореховые скорлупы и бросила на дно горшка с перьями». Сложный магический обряд описан со множеством забавных подробностей, но он, так же как и другие способы предсказания, не позволяет сделать окончательный вывод. Больше всего Панург боится, как бы жена, в случае если он обзаведется таковой, не наставила ему рога, и, конечно же, все, кто дает ему советы, убеждают его, что рога и брак — понятия неразделимые. Печально известные своей неверностью ренессансные мужья были, похоже, одержимы этим страхом, который был легко объясним.