Сталин и Гитлер - Ричард Овери

В обоих случаях демократия рассматривалась как отсутствие политического размежевания, как истинное выражение интересов народа. Большевистская партия унаследовала ленинскую идею демократического централизма. Этот очевидный оксиморон отражал тезис Ленина, что партия являлась ведущей силой революции, при этом признавалась и необходимость участия в ней широких масс населения, включая как членов партии, так и беспартийных, чьи взгляды и мнения должны были обязательно учитываться при принятии окончательного решения. Сочетание участия и представительства было проиллюстрировано, по крайней мере в теории, на дискуссии вокруг основных положений конституции 1936 года. Сталин воспевал «всеобъемлющий демократизм» новой конституции, так как она давала право голоса всем без исключения, создавая совершенную иллюзию того, что государство воистину отражает интересы всех трудящихся Советского Союза17. Эта иллюзия подкреплялась утверждением, что партия является представителем всего народа, а не только отдельных заинтересованных групп и социальной элиты, как это имеет место повсюду в мире.

Идея представительства стала центральной и в концепции германской демократии: национал-социализм был представителем никого иного, кроме объединенного народа, Гитлер был идеальной персонификацией этой идеи. Идея регулярных плебисцитов была закреплена в законе от 14 июля 1933 года. Цель, как объяснял Гитлер в своей речи в марте 1933 года, состояла в том, чтобы гарантировать правила, согласно которым акты нового правительства должны были получать окончательное «законодательное заверение» [sic] самого народа в более прямой форме, чем посредством обычно дозволенных парламентских выборов. Народ, руководимый национал-социализмом, должен был почувствовать себя истинным «творцом законов», а в Гитлере видеть человека, призванного воплотить «историческую волю народа»18. В своей речи, произнесенной в 1937 году, Гитлер противопоставил парламентскую демократию, при которой все имеют право голоса, но ничто не решается, своей концепции германской демократии, при которой над всеми остальными возвышается одна бескомпромиссная фигура национального лидера, сплачивающего воедино весь германский народ, твердой рукой направляя его к великим целям. «В моих глазах, – продолжал Гитлер, – это самая прекрасная и самая германская из всех демократий. Ничто не может быть лучше для людей, чем осознание возможности, выйдя из наших рядов, достичь самых больших высот, независимо от своего происхождения и места жительства или чего бы то ни было еще, и взойти на самую высокую вершину власти»19. Образ идеального лидера, выходца из народа, олицетворяющего собой единую волю народа, возник еще в трудах Макса Вебера и других немецких интеллектуалов, публиковавшихся до 1933 года. Гитлер претендовал на то, чтобы стать воплощением этого идеала. «Демократия, в своей основе, не означает ничего другого, чем самоуправление народа… Полномочия на лидерство исходят от самого народа», – писал молодой юрист – национал-социалист в 1935 году20.

Попытки представить системы, в которых доминирует воля одного индивидуума, как определенного рода демократии преследовали явные политические цели. Каждый из режимов изображал дело так, будто таким был выбор самих народов, а сами режимы являются лишь представителями или посредниками, выступающими от их имени. «Мы идем гораздо дальше какой бы то ни было парламентской демократии на земле в нашем постоянном обращении к воле народа», – заявлял, как поговаривали, Гитлер21. Это было своего рода интеллектуальное ухищрение, которое, однако, заставляло людей верить в то, что диктатуры могут быть выразителями коллективной воли народа, каковыми не могли быть парламентские системы в прошлом и на что никто не был способен сейчас. Между тем узы связи лидера и народа были не столь простыми; ни Гитлер, ни Сталин не использовали свою власть против чьих бы то ни было интересов в открытую. Термины «социалистическая демократия» (изобретение Сталина) и «германская демократия» подразумевали такую форму правления, при которой главной целью становится защита интересов всего общества или, по крайней мере, той ее части, которая в противном случае не была бы признана неполноценной по расовым или классовым признакам. Какой бы благостной не казалось нам эта реальность сегодня, популистские лозунги диктатуры тогда служили мощным инструментом их легитимизации.

Озабоченность проблемами отсутствия полномочий у диктаторов высвечивает один важнейший факт, слишком часто упускаемый из виду при анализе двух систем. Он состоит в том, что как Советский Союз, так и Германия на протяжении всего периода диктатур формально функционировали на основе конституционного законодательства. Наличие конституции не обеспечивало эффективной защиты от диктаторов в каждой из описываемых стран, однако личная власть никогда не проявлялась здесь в непосредственном выражении деспотизма, вопреки установленным процедурам или конституционной норме. И Гитлер, и Сталин были вынуждены учитывать наличие конституционного аппарата, поэтому они развивали такие формы власти, которые по существу были надконституционными либо искажали до неузнаваемости действовавшие на тот момент законодательные системы. Именно в этом и кроется источник их полномочий на диктаторскую власть.

Первая конституция Советского государства была опубликована в декабре 1922 года, но она мало значила для реальной деятельности государственных органов, поскольку коммунистическая партия играла ведущую роль и определяла и диктовала политику. Центральный комитет партии был основным источником власти, но на практике, в силу нерегулярности его заседаний, таковым был его политический подкомитет, или Политбюро, который и стал важнейшим элементом всей властной структуры. Образованное в 1918 году и состоявшее из пяти членов, Политбюро быстро стало площадкой, на которой обсуждались и принимались решения по важнейшим вопросам политики. К 1930 году число членов Политбюро увеличилось до десяти. В 1919 году был добавлен второй подкомитет, в функции которого входили организационные и персональные дела, – Оргбюро. В это же время был сформирован и партийный секретариат, состоявший из одного человека; в 1922 году число его членов было увеличено до трех, а Сталин был назначен старшим членом, или Генеральным секретарем. Эта структура сохранилась в неизменности до 1952 года, когда Сталин упразднил отдельные Политбюро и Оргбюро и заменил их единым Президиумом партии. На протяжении всего периода существования Советского государства подразумевалось, что Центральный комитет партии и подчиненные ему органы несут всю полноту ответственности за инициирование и одобрение вопросов политики, хотя баланс власти между партией и государством сместился со временем в пользу государства.