Та еще семейка - Алексей Макеев

— Предъявлять будем потом. Сначала надо брать и выбивать чистосердечное признание.

— Что ты несешь, Валера! Ведь, тронешь бездоказательно кого-нибудь, вой подымется на весь мир. Тем более «Золотая лилия» формально является филиалом международной феминистской организации. Так сказать, борется за права женщин.

— Вот мы и представим суду доказательства, как они борются за права женщин в голом виде… — Сидорин ощерился и показал руками воображаемые очертания чего-то постыдного.

— По теперешним законам нельзя ущемлять права сексуальных меньшинств, если только нет садизма, насилия и вовлечения в секс несовершеннолетних. А это установить почти невозможно, — спокойно заговорил Маслаченко. — Но у нас есть одно основание: транспортировка и оборот наркотиков.

— Вот! — торжествующе поднял указательный палец майор Полимеев. — Единственное основание. А этим занимается Комитет по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Это их прямая работа. Если нет убийств, мы здесь ни при чем.

— Тогда договариваемся с комитетскими. Позвоните подполковнику Харитонову, Владимир Степанович. Вы же его хорошо знаете. Мы разработаем операцию и сами примем участие, а им вся слава, — быстро говорил Сидорин. — Андрей, когда Галя снова поедет в «Лилию»?

— Послезавтра. — Маслаченко достал записную книжку из кармана модного пиджака, по поводу которого ему тайно завидовал Сидорин. — Завтра Галя играет на аргентинских танцах и, как ей приказано, оставляет аккордеон на ночь. В аккордеон загружают граммов триста героина и кокаина…

— Ну да! — обрадовался Сидорин. — В комитетской лаборатории лично вычислил майор Голомбаго-Тисман.

— Когда? — усомнился Полимеев. — А помню, конечно. Вы с Рытьковым возили туда аккордеон Слепаковой.

— Послезавтра Галя приходит к пяти часам в салон. Охранник Пигачев вручает ей затоваренный аккордеон, который она должна отвезти в «Лилию», — продолжил Маслаченко.

— Тут мы с комитетскими врываемся, берем охранника и прочих с поличным… — подхватил Сидорин, возбужденно раздувая ноздри.

— А Галя? — на секунду задумался Полимеев. — А Галю тоже берем на глазах у всех. Для видимости… На всякий случай…

— Отлично, товарищ майор. — Маслаченко записал что-то у себя в книжке. — Хорошо бы задержанных увезти на разных машинах. Охранника в камеру под строгий надзор. Может быть, будет их руководительница… тогда ее тоже…

— Да она заявит, что ничего не знала, — качая головой, опять засомневался Полимеев. — Нет, ее нельзя.

— Тогда заведующая… или… как ее… художественная директриса и руководительница тут же даст знать в «Лилию». Да пусть посидит одни сутки, Владимир Степанович. Потом извинимся. Скажем: случилось недоразумение…

— А меня на ковер к генералу? — обозлился Полимеев.

— Да отвечать-то будут комитетские, я с ними это улажу, — поддержал Маслаченко преисполненный сыскной агрессией Сидорин. — Вы звоните Харитонову в комитет и договаривайтесь. Самое главное — заварить кашу. Кто-то говорил… по-моему, Наполеон… Надо, мол, ввязаться в драку, а дальше сражение подскажет.

— Нам такое не годится, — возразил Полимеев. — Мы должны заранее разобрать каждую деталь, все предусмотреть, раскопать, проверить. Мы не армия, мы разведка. Причем тайная разведка. И не среди официальных врагов, а среди своих граждан.

— Еще придумать бы, как дверь в Салоне аргентинских танцев открыть. Галя позвонит, ее впустят в подъезд. Дверь закроют. Через пять минут по плану врываемся мы с комитетскими. А как это сделать? Кто нам откроет? — Маслаченко пригорюнился, соображая, как организовать вторжение в салон.

— Есть у меня один гений по вскрытию дверей. Сейчас попробую ему позвонить. — Майор Полимеев перебрал у себя в выдвижном ящике стола кипу разномерных листков и картонок, наконец нашел нужную карточку. — Вот он, драгоценный Андриянчиков Аполлинарий Кузьмич. Я его в свое время дважды сажал за проникновение в конторы и вскрытие сейфов. Последний раз выйдя из зоны, он завязал, как ни странно. Работает во вспомогательной фирме при МЧС. Его бы не приняли как судимого, но вынуждены были. Дарование, скажу я вам, редкостное. Уникальное.

Полимеев позвонил, удачно застал «дарование» и объяснил суть дела.

— Мы тебе, ей-богу, премию выбьем. И вообще я лично тебе помогу, как смогу, если у тебя какие-то проблемы возникнут. Соглашайся, Аполлинарий Кузьмич. Ведь такого знатока по замкам, как ты, нигде в мире не найдешь… Что? Пусть не в мире, в России. Ну, точно в Москве и Московской области. Не подведешь? Спасибо, Кузьмич. Предварительно посмотришь? Запиши адрес. — Полимеев, отдуваясь, как после пробежки, положил трубку. — Договорились. Он знает, что со мной ему лучше не ссориться. Думаю, все будет в порядке. Теперь звоню в комитет Алексею Иванычу Харитонову. Если выйдет, то…

— Боже, поможи! — на украинской мове, шутливо, но не без мольбы в голосе, воскликнул Маслаченко.

Дмитрий Ряузов долго совещался со своим школьным товарищем, человеком редких качеств — преданного и твердого при исполнении любых обещаний. Звали товарища Сергей Ардаматский. Он был мелковат по сравнению с рослым Дмитрием, чернявый, подвижный, ловкий. Окончил после школы радиотехнический техникум, армию отслужил интеллигентно: по специальности. Готовился теперь в институт. А пока работал в автосервисе, куда устроил и Дмитрия.

После упомянутого совещания друзья пришли к единому мнению по поводу некоторых обстоятельств. Нам неизвестно, какие обстоятельства обсуждали молодые люди. Впрочем, Дмитрий раза два звонил капитану Маслаченко и тоже говорил с ним на разные темы. Некоторые разговоры по телефону относились к трагической смерти Всеволода Васильевича Слепакова. Дмитрий Ряузов уточнял место происходившей трагедии и спрашивал о событиях, предшествовавших гибели отца.

Капитан подробно рассказал обо всем, что знал, и прибавил к рассказанному свои сожаления в смысле невозможности доказать преступные действия консьержки Антонины Кульковой и жильца с одиннадцатого этажа Хлупина, роковым образом повлиявших на судьбу супругов Слепаковых. Маслаченко упомянул и о том, что медсестра, преднамеренно умертвившая с помощью укола жену Слепакова Зинаиду Гавриловну, застрелена при задержании капитаном Сидориным. Маслаченко не постеснялся изъявить в связи с этим удовлетворение. Он подчеркнул справедливость наказания для лиц, совершивших тяжкие преступления или создавших предпосылки для гибели невинных людей.

Дмитрий Ряузов охотно согласился с оперуполномоченным.

Тем временем консьержка Кулькова полностью восстановила поврежденное здоровье и снова занимала место в комнатке с застекленным квадратом для обозрения. Иногда она находилась на улице, при входной двери, следила, чтобы несовершеннолетние хулиганы не ломали домофон. При этом консьержка по-прежнему пестовала черного желтоглазого кота, норовившего от нее сбежать, или беседовала с пожилыми обитательницами подъезда. Бывало, что смотрела в конурке телевизор.

— Кто живет нынче в квартире Слепаковых, будь земля им пухом? — спрашивала Кулькову старушка с клюкой и неразлучным псом, пекинесом Прошкой, который во время беседы поднимал курносую морду и внимательно слушал их пересуды. Правда, в его узковатых, китайских глазках светилась мечта укусить наглого консьержкиного кота. Но он сдерживал себя во избежание наказаний со стороны хозяйки. А кроме того, опасался котовых когтей.

Проклятый брюнет действительно был зловещим животным и впрямь смахивал на ведьмино сопровождение. Спутник консьержки презрительно не замечал низенького пекинеса, лишь иногда встряхивал неодобрительно ухом, если тот позволял себе подлаивать пронзительным голосом.

— На ихнем месте теперь живут новые жильцы. Уж такие хорошие, красивые мужчины! Все как есть — бизнесмены, иностранцы, чтобы мне век воли не видать, — отвечала старушке с клюкой и пекинесом еще более заплывшая жирами за время лежания в больнице консьержка Тоня. Почему она употребила в конце своего высказывания лексику мест не столь отдаленных — осталось загадкой. Пока.

— Иностранцы? — уточнила старушка с клюкой. — Кавказской нации али узбеки?

— Да что ты, Анна Тихоновна, какое там! Мне наша председательница домового правления Гульнара Осиповна так прямо и выложила: они, говорит, есть прямые свиститы. Нет… трамсвиститы.

— И что же они теперь свистеть-то нарочно в Москву приехали?

— Экая ты темная гражданка, Анна Тихоновна. Они не свистят, а занимаются скупкой золота, серебра, старинных монет и всяких правительственных орденов. Я все про них точно запомнила. У них скупочная лавка-то на колесах, на «Тойоте», прямо гдей-то у Таганской площади. А свиститы они по нации.

— Господи, кого только нет — и еговисты, и адвентисты. И сатанисты. А теперь и свистисты какие-то…