Рок-н-ролл под Кремлем. Книга 4. Еще один шпион - Данил Корецкий

Что-то произошло, что-то непредвиденное. Может, ее толкнули и она случайно нажала кнопку взрывателя? Или тот парень-нахчо что-то сделал с ней?

И вдруг закричали над самым ухом:

– Они ехали вдвоем! Вот эта! А та, вторая, она как раз на «Парке Культуры» сошла!! Она тоже террористка! Держите ее!

Цаха открыла глаза. Пожилой мужчина с чемоданчиком – глаза вот-вот выскочат из глазниц – вцепился в нее свободной рукой и дергал, дергал, дергал, но при этом как будто постепенно утрачивал решимость и все больше сомневался, стоит ли...

– Держите ее!..

Потянулись еще руки. Больно. И – сразу отпрянули. Здесь бомба! Дошло. Мужчина с чемоданчиком опрокинулся назад, словно получив мощный удар. В один миг разрозненные крики, восклицания соединились в один общий вой. Люди подались прочь от Цахи, давя друг друга... Нет, кто-то все-таки пытается вырвать ее руку из кармана, но Цаха ускользнула, на негнущихся ногах бросилась к дверям – девушка с бледно-зеленым лицом под старушечьим платком, в черных нескладных одеждах, похожая на ведьму, но не киношную, а настоящую ведьму, какими их видят застигнутые в глухой ночи путники.

Выйти уже не удастся, Цаха это поняла. Все кончится здесь. Влажная кнопка под большим пальцем руки.

А в окнах уже светло – станция. Из динамиков рвется голос машиниста, что-то втолковывает, требует, пытаясь перекричать обезумевших от страха людей.

На перроне бегают милиционеры в темной форменной одежде, тычками, толчками направляют толпу в сторону выхода, не пускают к вагонам. Женщины в дорогих одеждах, женщины в стоптанной обуви, старухи, бесстыжие девушки в джинсах на ползада, дородные мужчины, худые мужчины, подростки, дети, дети. Но никого не жалко.

Двери распахнулись. Цаха видела, как один из ментов обернулся ей навстречу, расставил руки, крикнул:

– Ну давай! Шевелись скорее! На выход!

Из вагона ему тоже что-то кричали, но он не слышал. Ее сильно толкнули в спину, Цаха вывалилась прямо в объятия этого мента, догадываясь, что это последние секунды, когда она еще может чувствовать свое тело, которое вот-вот превратится в кровавое облако.

Кнопка легко подалась под пальцем, ушла вниз.

И в тот же миг не стало ни кнопки, ни пальца. Ничего. Даже облака никакого не было. Там, где стояла Цаха, полыхнул огненный шар, в мгновение ока разорвал, раздавил десятки людей, выкрутил бетонные опоры, смял вагоны метро вместе с пассажирами, ощетинился тысячью раскаленных траекторий, которые прошивали толпу, калеча и убивая, не щадя никого...

Первые два часа никто ничего толком не понимал. Все осмысленные действия, все силы были направлены на то, чтобы обезопасить другие станции метро, где тоже могли прогреметь взрывы. Двенадцать линий, около двухсот станций. Объекты, которые могут стать первоочередными мишенями террористов, находятся в центре города – правительство, мэрия, концертные залы, большие магазины, места наибольшего скопления людей. Милиция и МЧС пачками уносились в сторону центра, оголяя тылы в Медведково, Новогиреево, Теплом Стане... В этой суматохе ничто не мешало внести последние штрихи в операцию.

Две неприметные «лады», одна буровато-красная, другая серая в подпалинах грунтовки и ржавчины, примерно в одно и то же время остановились в разных точках города. Буровато-красная – на пустыре в районе Теплостанского проезда, на юго-западной окраине, серая в подпалинах – на парковке у магазина на улице Пулковской, у северной границы Москвы.

Там их уже ждали.

К буровато-красной «ладе» подъехал маленький аккуратный «ситроен», остановился рядом, не глуша двигатель, мигнул фарами. Из «лады» вышли двое мужчин неопределенного возраста и сели на заднее сиденье «ситроена».

– Здравствуй, Батур! Здравствуй, Зайка!

Водитель и сидевшая рядом с ним светловолосая девушка обернулись к гостям.

– И вам доброго дня. Аллах Акбар.

– Вы обо всем уже знаете, – сказал один из гостей. – Возмездие свершилось. Не совсем так, как мы планировали, но Москва умылась кровью. Это главное.

– Я сразу скажу: мы не знаем, что произошло, – быстро проговорил Батур. – Девчонкам кто-то помешал. Это не наша вина. И не их. Все инструкции были даны, все было проверено несколько раз...

– Не переживай, – сказал гость. – Свою работу вы сделали. И плату свою получите.

На лице светловолосой спутницы Батура появилось выражение облегчения. Ничего не произошло, никакого движения, только раздались один за другим несколько глухих хлопков, будто кто-то стукнул ладонью по обшивке сидений. Зайка охнула, закусила губу, медленно повалилась на бок, уронив голову на колени Батуру. Сам Батур, словно ничего не замечая, продолжал сидеть вполоборота, обнимая руками сиденье. Из огромной раны в его груди толчками выплескивалась кровь, заливая коврики и обивку. Глаза Батура хоть и открыты, но он мертв.

Второй гость, молчавший все это время, наклонился вперед, приподнял голову Зайки за волосы, опустил на место, с сомнением покачал головой, переглянулся с товарищем. Он поправил глушитель на пистолете и выстрелил ей в висок. После чего гости тихо вышли из машины.

На улице Пулковской к серой в подпалинах «ладе» подошел невысокий пожилой человек. У него было плоское лицо цвета табачного листа, какие можно встретить у обитателей плато Устюрт, в Кызылкуме, на солончаках Кара-Богаз-Гола, а в последнее время также и в Москве.

– Здрассуйте, – старательно выговорил человек.

– Садись, отец, располагайся, – сказали ему из машины.

Он неловко уселся на переднее пассажирское сиденье, дверь за собой захлопнул с третьего раза. Было видно, что за свою жизнь старик нечасто разъезжал в авто.

«Лада» тронулась с места и помчалась на север, в сторону Химок.

– Я приссо полючи деньги за девуски, – сказал человек и улыбнулся, показав пустые десны.

– Мы знаем, – сказал водитель. Видно, он тоже не был коренным, или, как бы это сказать... этническим москвичом. Во всяком случае, он имел густые сросшиеся брови и узкий, неславянский, овал лица.

– Ты хорошо присматривал за ними в поезде, ты передал их на руки хорошим людям, как тебе и велели. Ты все сделал правильно, Рустам. Ты получишь хорошие деньги.

– Девуски груссны быль, – заметил старик.

– Пусть это тебя не волнует. С ними все в порядке.

Старик важно кивнул. За Химками машина свернула на Новосходненское шоссе, потом нырнула налево, на проселок, еще раз налево. Старик зашевелился, завертел головой, покосился на сидевшего сзади огромного парня с бородой и покрытыми густой шерстью руками.

– Мы едить куда мои деньги? – уточнил он.

– Едить, едить. Почти приехали, – сказал водитель.

Когда дорога еще раз свернула, огибая заброшенное поле, водитель и сидевший сзади бородач обменялись взглядами в зеркале заднего обзора. Через несколько секунд старик Рустам хрипел, воткнув подбородок в грудь, и елозил ногами по коврику. Задний пассажир затягивал удавку на его худом коричневом затылке, пока голова не перестала дергаться и тело не начало потихоньку заваливаться вперед, на бардачок.

– Эй-эй! – проговорил бородач, хватая труп за плечи и подтягивая к спинке сиденья. – Сиди уж... Девуски!

Они доехали до заросшего ольхой оврага, где их поджидала другая машина – черный «БМВ». Оттуда вышли трое, почтительно застыли рядом. Водитель «лады», не обращая на них внимания, пересел за руль немецкой машины. Бородач уселся рядом.

– Куда мы теперь, Тимур?

Тот, кого назвали Тимуром, включил зажигание, плавно перекинул ручку переключения передач в нижнее положение.

– Амир нас ждет. Едем к нему, – сказал он.

Говорили, у него вместо правой плечевой кости – металлическая трубка. Это после ранения в январе 95-го, когда русские вошли в Грозный. А трубку эту вроде как сделали из винтовочного ствола, прямо там, на месте.

Говорили больше: не только плечевая кость, но и все остальные кости на правой руке – металлические, как у Терминатора. Этой рукой он мог вырвать печень у живого человека. Не только печень, но и кишки, селезенки там разные, все, что попадет в жменю.

Еще больше: да что там рука – весь скелет у него из титано-никелиевого сплава, обладающего редким свойством, «память формы» называется. Его хоть в упор из огнемета поливай – по барабану. Остынет и будет как новенький, и дальше пойдет федералов рвать.

Говорили и другое: не кости у него из железа, а нервы. Во время того самого январского штурма он со своей группой пять дней держал оборону в Заводском районе Грозного, дольше всех. Русские в двойное кольцо город взяли, в Москву доложились, типа город наш, уже администрацию свою посадили. А он всю улицу Чичерина насквозь простреливал, никто сунуться туда не мог. Последний из города ушел, прорвал двойное кольцо окружения и ушел...

Поэтому якобы и радиопозывной у него – «Железный Амир», и именно Железным Амиром, Эчиг-Амиром, звали его соратники, приближенные и не очень люди, а также журналисты, репортеры и все остальные, кто этих репортеров и журналистов слушал и читал. Даже сами федералы – рядовые, младший офицерский состав – могли выразиться примерно так: «Железо опять на Дагестан попер, пидор бородатый...», не особо вдумываясь, что стоит за этим прозвищем.