И ветры гуляют на пепелищах… - Янис Ниедре

— Сын поповский Юргис, ваше преосвященство, — сопровождавший Юргиса склонил голову и, пятясь, проскользнул в дверь.

— Послушник Полоцкого монастыря? — спросил по-русски тот, кого называли преосвященством.

— Переписчик Евангелия в монастырском скриптории.

— Переписчик является монастырским послушником. — Церковник дотронулся до креста, подернул в одну, в другую сторону. Казалось, золотая цепь натирала ему шею. — Святой церкви известно: к переписке святого писания допускаются лишь те, кто приобщен к духовному знанию. — И очень медленно, словно неся святые дары, он опустился в кресло с высокой спинкой.

— Мне должно сообщить сыну поповскому Юргису печальную весть, — проговорил прелат приглушенно. — Всевышнему, создавшему небо и землю, угодно было призвать из грешной юдоли священника Ерсикской греческой церкви Андрея. Такова была его воля. Нам же, смертным, дано лишь преклонять перед ним колени, повторяя: «Да пребудет воля твоя ныне и во веки веков». И молиться: «Отче наш, да не минует твоя милость тех, кто не внимает словам безбожным и не становится на путь греха».

Итак, послушник монастырский! Ради отца твоего предадим забвению причину, что привела тебя сюда, в Ерсику, завещанную рыцарям пресвятой девы его государем, что отошел в вечность. — Прелат прищурился, — Забудем. Хотя епископу и ордену девы Марии заметен любой шаг, неугодный римской церкви.

Еще в дни правления ныне упокоившегося во Христе епископа рижского Альберта церкви были известны даже наиболее потаенные из замыслов полоцкого князя: захватить торговый путь по Даугаве и удобные пристани в ее устье. Были известны. Как и ныне… Для римской церкви нет сокрытого мраком. Ни большого, ни малого.

Но повторяю: забудем. И поговорим о том, что более угодно господу. Садись и будь гостем! — Обладатель драгоценного креста указал Юргису на стул — тот, что располагался напротив его кресла.

«Будь гостем…» Юргис медленно приблизился. «Будь гостем, значит будь послушным…» В этом, наверное, и кроется причина доброжелательности католика. В славянских землях известно: правители римской церкви никогда не творят доброго ради добра.

— Отвык я сидеть на стульях, — отговорился он, думая об умершем отце и о том, как разгадать замышленную церковником хитрость. Что у монаха-воина на уме какая-то хитрость, Юргис готов был присягнуть, положив руку на раскаленное железо.

— Господь осушит слезы на глазах мужа. И смерти не будет более. Ни горя, ни забот, ни стенаний, — прелат словно читал проповедь. — Садись, я сказал. — То было уже не приглашение, но приказ.

Юргис неловко примостился на краешке стула.

«Когда сидишь, не болтай ногами, иначе черт заставит плясать», — вдруг вспомнилось ему слышанное в детстве.

— Всевышнему было угодно, чтобы иерей греческой церкви покинул сей мир, — промолвил прелат торжественно. — И теперь у прихожан Ерсикской греческой церкви нет более духовного пастыря. А это плохо, весьма плохо. Без духовного пастыря люди могут впасть в духовную сонливость, а нечистый, пользуясь этим, успеет посеять в людских сердцах дурное семя. Из дурного же семени вырастают дурные дела: лжесвидетельства, кощунства, убийства. Следовательно, место покойного священника в Ерсике должен занять достойный преемник. А кто может быть более достойным, нежели его сын? Фогт Крестового замка выдаст воспитаннику Полоцкого монастыря коня под седлом из оленьей кожи, дорожные сумы, снабдит продовольствием.

Оседланную лошадь?.. Продовольствие?.. Юргис решил, что он и в самом деле слышит лишь воображаемые слова.

— Иногда молебен служит и пономарь, что же говорить об ученом переписчике Евангелия? К тому же епископ полоцкий так или иначе будет искать священника среди того народа, из которого состоит приход церкви. Таковы установления греческой церкви, и мы, рыцари девы Марии, находясь в этой стране, не пренебрегаем ими. Хотя временами между ливонской церквью и герцигским владетелем и бывали несогласия, католическая курия не прибегала к насилию. Человек видит то, что перед глазами, всевышний же читает в сердцах. Не так ли?

«Словно бы одним католикам доступна истина», — собрался было перечить Юргис.

Но прелат опередил его. На одном дыхании он спешил выложить все, что подтверждало или могло подтвердить сказанное. Напомнил, что рижская курия, когда Висвалд стал вассалом епископа Альберта, не принуждала владетеля перейти в католичество. В Риге, в церковном дворе, Висвалд получил из рук епископа свои утраченные было земли на правах лена, сохранив свою прежнюю веру, Прелат восхвалял и далее Христовых рыцарей, относившихся к служителям греческой церкви с бережением. Испокон веков, по его словам, Христовы братья были добрыми соседями русских торговых гостей. Даже и в самой Риге живут полоцкие купцы. Кроме того, епископ Ливонии… И рыцари Христовы…

Глава двенадцатая

…Разбиты, значит, тевтоны! Сказанное доньским правителем не ветер насвистел. Русские воины на Пейпус-озере и вправду одолели прибывших из-за моря любителей бряцать оружием, и те в своих замках на землях латгалов дрожали теперь за свою шкуру. Боялись, как бы дружины князя полоцкого не нагрянули в низовья Даугавы, не выжгли бы возведенные орденцами укрепления, как бы не захрустели шеи рыцарей черного креста в петлях виселиц — ведь именно так поступали в захваченных землях они сами. И только с большого перепуга правитель Круста Пилса нашел для Юргиса мирные слова, уговаривая узника стать православным церковнослужителем у латгалов. Со страха… Как-никак, сейчас в ерсикской округе оставалось хорошо если два десятка рыцарей — горсточка против русских дружин.

Беспрестанно подгоняя дарованного мерина, кое-как переставлявшего негнущиеся ноги, дергая повод, ударяя носками в пахи, Юргис благополучно одолел часть пути до холма Асоте, и тут, ослабив повод, позволил лошади ковылять выбранным ею путем — к роднику на краю зеленой поляны.

«Пить хочет, наверное, И травки не мешает пощипать этому мешку с костями…»

Всю дорогу точил Юргиса червь сомнения. «Неправильно, неверно сделал! Не надо было соглашаться с тевтоном, обещать не надо было. Врагу своей земли, своей веры дай только мизинец — он вцепится в него и затянет всего тебя…»

Юргис с этим сомнением спорил. Убеждал себя, что иначе нельзя было. На свободе можно хоть самую малость сделать для соплеменников. В Литве живы, по слухам, потомки Висвалда. Не зря-же там, в каменном мешке, дал Юргис клятву литовскому вотчиннику, Вот узнают люди правду о судьбе герцигскего владетеля… Да и окольным путем — в проповедях, в чтениях Евангелия — можно сказать то, о чем молчат тевтоны, повлиять на мысли тех, кто пришел молиться. А в лесных чащобах и на болотных островах собираются храбрецы, вооруженные цепами и вилами. Такие способны сделать так, что и оставшиеся здесь тевтоны обретут заячьи ноги… Да, тьма рыцарей девы Марии полегла на Пейпус-озере. А кто не погиб и не убежал, тех увели в плен привязанными к коням русских ратников. Пленных придется выкупать. Рижским обладателям серебра и дорогих товаров, а также заморской родне рыцарей доведется раскошелиться, если только их достояние еще не съели ржавчина и моль. Ведь из стран заката пришла сюда — самая голь.

Вот так-то: волны на Даугаве поднимаются от ветров, дующих с востока. И если бы Юргис тогда в Круста Пилсе сказал «нет», один бог знает, дожил бы он до того часа, когда ветер перейдет в бурю. Даже стервятники, перед тем как удирать, прячут недоеденную добычу…

— Помогай бог!

То босоногий оборванец. На молодце — лохмотья рубахи, короткие вытертые штаны, на голове копна светлых волос, шея, грудь, руки и ноги потемнели под солнцем, лицо темнокрасное, словно намазанное глиной.

Приблизился он незаметно, будто из-под земли вырос. Стоял, крутя пальцами деревянную палочку, которой были сколоты штаны, и виновато поглядывал на Юргиса, словно просил прощения.

— Храни бог твоего коня, что так охотно щиплет траву, — добавил он еще, сам же жадно косился на дорожные сумы Юргиса, плетенные из лыка, раздувшиеся от ковриг и кульков с едой. Губы паренька подрагивали, кадык дергался. Наголодался, надо думать, и при виде съестного слюнки потекли.

«Совсем как Степа тогда…»— промелькнуло у Юргиса.

И правда, натяни парень на себя звериные шкуры, в каких был Степа, когда вытащили его в тот раз из берлоги, — незнакомца вполне можно было назвать Степиным близнецом.

— Спасибо на добром слове, — ответил Юргис и усмехнулся — И за конягу моего тоже. — Привстав на колени, подтянул поближе суму со съестным и пригласил оборванца присесть. — Отведаем что бог дал. Издалека идешь, верно?

— С Унгуров, с Унгурской равнины.

Крепко ухватив протянутый ему ломоть хлеба, парень рывком поднес его ко рту, впился зубами. Откусив, проглотил, почти не жуя, сразу откусил еще.