Тайные общества. - Аркон Дарол

Эти чародеи обманывают людей методами цирковых иллюзионистов - например, заставляют растения вырасти на ваших глазах, всего за несколько минут. Это сочетание религии и чародейства, незнание монахами внешнего мира и их таинственная способность угадывать будущее вызвали к жизни столько же россказней по поводу лам, сколько и неверия в эти сказки. Но истина гораздо более сложна. Не стоит искать в рассказах путешественников и в оккультной литературе хоть какой-то намек на объективное исследование: ничего подобного никогда не существовало. Вот факты: ламы используют как магическую власть, которой достигают путем концентрации, так и иллюзионизм, в искусстве которого им нет равных. В их сознании, отличающемся от западного, аналитического, эти две вещи естественно дополняют друг друга. Почему?

Ламаистские ритуалы включают в себя две части: для публики и для посвященных в тайный культ. В среду вечером, когда солнце заходит за скалы, возвышающиеся над долиной Ак Сока, рокот барабанов возвещает о начале церемонии, цель которой - убедиться в появлении светила на следующее утро.

Люди разных сословий сбегаются на площадку у подножия сурового монастыря, чтобы полюбоваться танцем. Мужчины и женщины в необычных одеждах и громадных жутких масках дергаются под непрестанный рокот барабана, сопровождаемый воем дудок и ударами гонга.

Начинается первая часть церемонии. Сцена освещена факелами, которые держат новички в широких одеждах; лица у них бриты, а некоторые столь юны, что бритва им не нужна. Атмосфера накаляется, так как дух, вселяющийся в лам, может появиться в любой момент. Внезапно в свете факелов появляется крохотный лама. Он быстро достает из складок одежды сначала один нож, затем другой, третий и бросает их в маленькую статую Будды, которую держит сам великий священник на ступеньках храма. Каждый нож, попав в цель, падает затем на землю. С торжествующим криком верующие гурьбой собирают ножи и передают их в толпу, чтобы все видели, что металл, словно стекло, разлетелся на куски - осталась лишь деревянная рукоять. Раздается всеобщий радостный вопль: чудо свершилось. Ловкость рук доказала могущество Будды.

- Смысл этого ритуала, - говорит сопровождающий меня лама Оргун, - заключается в доказательстве того, что Будда неприкосновенен. Он может сам защитить себя, даже не прибегая к насилию.

Я спрашивают его, не фокус ли это. Оргун мгновение колеблется, прежде чем ответить.

- Все зависит от того, что вы ищете. Если это представление кажется вам подстроенным, значит, вы видите лишь его символический смысл. Если же вы верите, что чудо действительно произошло, то вера поможет совершенствованию вашей души.

Эта концепция иллюзионизма нова для меня, но она обладает собственной внутренней логикой - во всяком случае с точки зрения ламы.

Представление продолжается. Во все убыстряющийся тэ.нец уже вовлечены и некоторые зрители, среди которых есть немолодые священники. Я замечаю, что шестеро из них, не двигаясь, внимательно следят за происходящим, как режиссер за поставленным им спектаклем.

Почему поклонники Будды, верящие, что слияние с небытием является высшей целью в жизни, должны удостовериться, что завтра утром солнце обязательно встанет? Для Оргуна этот вопрос кажется элементарным. По его мнению, деяния верующих в Будду за два последних тысячелетия вызвали уменьшение ‹реальности›. ‹Реальностью› он называет солнце и все то, что доступно нашим чувствам. Ламы достигли или могут достичь нирваны - состояния небытия, полного блаженства, соединения с божественным ничем. Но было бы крайне эгоистично раствориться в этом блаженстве, оставив остальных людей на произвол судьбы; ламы не могут допустить наступления золотого века, пока все человечество не будет готово воспринять его. Отсюда и необходимость поддерживать солнце в его извечном движении.

Во всяком случае это служит доказательством того, что у буддистов есть чувство ответственности по отношению к обществу и они не замыкаются в себе в поисках духовного самосовершенства. Об этом я и говорю сопровождающему меня ламе.

- Именно так. Вот почему мы сохраняем контакт с миром и пытаемся направить его на путь истинный, который приведет всех нас к нирване.

В этом объяснении я увидел истоки легенды о Властителях Гималаев; за этим указанием последуют другие. Как мне рассказали, по всей Земле властители общаются между собой, естественно, путем телепатии. Один из аспектов их деятельности заключается в поддержании в мире установленного порядка.

Теперь процессия направляется в храм у подножия ламаистского монастыря, смахивающего на крепость. Мы следуем за процессией. На каждой ступеньке бьют в гонг и священники нараспев произносят мистическое слово ‹0м› - как мне объяснили, его нельзя произносить всуе, настолько велика его магическая сила. Внутри храма аллея ведет к громадной статуе сидящего Будды. Приношения и фимиам разложены у его ног, тяжелый запах, кажется, нарушает ясность мысли.

Пройдя перед идолом и помолившись, процессия перестроилась и побрела по длинной скалистой тропе к самому монастырю. Там в большом зале с низким потолком в золоченом кресле сидит первый лама в окружении своих учеников. Перед ними стоят низкие столики. Всем раздают чаши, в которых мука смешана с водой. В полной тишине мы едим это желтоватое, не особо вкусное месиво с кусочками каких-то овощей.

Лама затевает со мной долгий разговор, из которого я почти ничего не понимаю, несмотря на все усилия переводчика. Его мистические теории вступают в противоречие друг с другом, а когда я пытаюсь разобраться в их хитросплетениях, наталкиваюсь на вежливую улыбку и уверения, что я все пойму в нужное время. Я спрашиваю ламу о некоторых европейцах, которые, как мне говорили, являются последователями буддизма. Он никогда не слышал о них, но вежливо добавляет, что, возможно, знает их под другими именами. Нет, он не может определить их по национальности, потому что это не их метод работы. Да, он находится в духовной связи с людьми всего мира. Нет, он не интересуется политикой. Далай-лама - одно из воплощений Будды, но переселение душ не является исконным буддистским верованием, это ‹зараза индуизма›.

Является ли в его понимании буддизм тайным культом? Совпадает ли он с концепциями далайламы и его последователей на Тибете? - Да. - Почему это учение тайное? - Потому что оно пока еще недоступно большинству людей.

Вновь забили барабаны, и я почувствовал, что со мной что-то происходит: вещи меняют свою форму, и, кажется, между зарождением мысли в моем сознании и моментом проходит слишком много времени. Я уже устал сидеть и, если бы музыка играла быстрее, с удовольствием пустился бы в пляс. Как будто в ответ на мое невысказанное желание ритм убыстряется - во всяком случае мне так кажется. Но я вдруг замечаю, что не способен даже пошевелиться.

Когда я уезжал из Кашмира, один индиец сказал мне: ‹Не подходите слишком близко к этим ламам, они вас загипнотизируют›. Теперь я вспоминаю об этом предупреждении, но не могу на нем сконцентрироваться: мысль то приходит, то снова уходит. Нечеловеческим усилием воли я перевожу взгляд на часы: мы здесь уже час. Смотрю на лам: они, кажется, полностью погружены в созерцание. Лишь первый лама неотрывно смотрит на меня; его взгляд не излучает ни малейшей опасности, одну только уверенность, что я - это уже не я, что реальность далеко от меня. Я поднимаю глаза на факел, который горит в светильнике в другой стороне комнаты: его пламя приняло зловещий оттенок.

Мой переводчик снова заговорил, и звук его голоса успокаивает меня. Он переводит мне слова мудреца о жизни, о смерти, о миссии человека на Земле, о божественности матери, о бессодержательности любой вещи, об освобождении человека благодаря ‹Срединному Пути›.

Я чувствую правоту этих слов, понимаю, что все остальное не имеет значения, что в речах ламы заключена единственная истина. А он советует мне попытаться освободить мой дух от тела, и тогда я получу то, что мне действительно нужно, а потом достигну стадии, где уже ни в чем не буду нуждаться. Мне кажется, что это настоящая, истинная философия. Я желаю лишь одного: сидеть и слушать этот голос, ждать, пока мне переведут слова ламы, чувствуя, что это именно то, что я хочу знать.

Я просыпаюсь на груде шкур в холодной келье, где гуляют сквозняки. В горле у меня пересохло, мне страшно хочется пить, нет даже сил произнести хоть слово. Несмотря на усталость, я должен найти воду. Выхожу из кельи, прохожу через бесчисленные коридоры и обнаруживаю, что нахожусь под землей. Наконец я выбираюсь на свежий утренний воздух и, вдыхая его полной грудью, ищу ручей, который заметил раньше из монастыря. Он оказывается совсем близко. С наслаждением пью воду. Вокруг прогуливаются монахи, не обращая на меня никакого внимания. Я возвращаюсь в монастырь, но не могу найти свою келью.