Школа двойников (1 и 2 части) - Марианна Баконина

Сначала Саша от неожиданности молчал в течение долгой минуты, потом задал умнейший в данных обстоятельствах вопрос:

- Это вы, Яков Сергеевич?

Думец Зотов тоже блеснул интеллектом:

- А кого вам надо?

- Это Александр Маневич, корреспондент...

- Ах, Маневич, как же, как же, помню такого... - Тон депутата Саше не понравился, сарказм не шел важному и велеречивому думцу-политологу.

- Я у вас интервью брал... - Саша опять не успел закончить фразу.

- Я за свою жизнь раздал сотни интервью...

- Мне бы хотелось с вами встретиться, чтобы...

- Я не уверен, что располагаю временем для бесед с журналистами, опять перебил его Зотов.

- Я имел в виду нашу последнюю встречу, хотелось бы кое-что уточнить...

- Что уточнить, что?! - вдруг взвизгнул Яков Сергеевич.

Саша от неожиданности чуть не уронил трубку. Впрочем, собеседник его немедленно взял себя в руки и на три тона ниже спросил:

- Вы откуда звоните?

- Из гостиницы Российского телевидения.

- Наше интервью в эфире было?

- Пока нет. - Саша приготовился оправдываться: политические деятели полагают, что их откровения должны запускаться в народ немедленно. - Надо кое-что уточнить, я бы подъехал с оператором и...

- Я же сказал, времени для интервью у меня нет...

- Почему? Я не могу без уточнений выпустить в эфир прошлую запись.

- Тогда не выдавайте... - охотно согласился Зотов.

Саша даже растерялся, столкнувшись с дивом дивным, чудом чудным в виде политика, вдруг разлюбившего шорох газетных страниц, заполненных его статьями, и шуршание пленок с записями его интервью.

- Как же так, ведь вы...

- Вот что, молодой человек, подъезжайте завтра к шести вечера на Гоголевский бульвар.

- А как туда добраться?

Саша, подобно большинству петербуржцев, вернее, петербургских журналистов, конечно, знал Москву, но в общих чертах: там Кремль, здесь Белый дом, тут Дума, а чуть дальше Останкино.

- Ах да, вы же приезжий, - сердито буркнул депутат Думы от Петербурга, - тогда на Тверском. Знаете, где Пушкин?

Где Пушкин, Саша знал, и даже знал, как туда добраться от Третьей улицы Ямского поля, на которой стоит Российское телевидение и прикрепленная к нему телевизионная гостиница.

- Хорошо, в шесть, - безропотно согласился он и, изрядно озадаченный, повесил трубку.

Депутат Зотов переродился, стал другим от кончиков ногтей до глубин подсознания. Излечился от мании величия и синдрома приобретенной чрезмерной болтливости. Почему? Ответ на этот вопрос Саша надеялся получить при встрече.

В условленное время Саша Маневич стоял у грустного Пушкина и оглядывался по сторонам. Он приехал на пятнадцать минут раньше срока. Он ждал уже полчаса. Вокруг памятника было много людей - парни искали глазами подруг, назначивших здесь свидание, средних лет одинокие дамочки парами проходили в сторону кинотеатра, мимо по Тверской шлялись девы с профессиональными лицами, вышагивали степенные командированные, бузила молодежь. Депутата Зотова не было. Тоже странно. Раньше журналисты ценили его еще и за пунктуальность.

- Добрый вечер. - От этого тихого приветствия Саша вздрогнул, будто от выстрела базуки.

Он обернулся и вздрогнул еще раз. Депутат и впрямь изменился почти до неузнаваемости. То есть все было прежним - и окладистая борода тороватого купчины, и кепка-лужковка, и стрижка "а ля рюсс", почти под горшок, и клетчатое пальто. Но... борода уже не лоснилась, волосы торчали перьями, пальто висело мешком, глаза, раньше уверенно смотревшие в будущее, теперь были скрыты близоруким прищуром. Нынешний Яков Сергеевич Зотов походил на безработного мэнээса, а не на преуспевающего демагога.

- Здравствуйте, Яков Сергеевич. Я и не заметил, как вы подошли. Прямо как агент какой подкрались.

- Не понимаю, не понимаю ваши шутки, - поморщился депутат.

Вот и чувство юмора куда-то пропало, и рефлексы не политические, а заячьи.... Просто другой человек. Но Саша не сомневался: перед ним именно Яков Сергеевич, он столько раз видел его и в жизни, и на экране, что сомнений просто быть не могло. Только вылинявший, потрепанный в политических или житейских боях. Скрутило его за эту неделю изрядно. Во время последнего интервью он еще ходил гоголем. А теперь блеет, словно барашек.

- Я и не шучу, уже двадцать минут вас высматриваю, заждался.

- Пойдемте, - бросил Зотов журналисту и ринулся в сторону кинотеатра. Причем невысокий кругленький думец шел так быстро, что Саша был вынужден почти бежать следом. В прежние времена Яков Сергеевич не ходил, а шествовал.

Они обогнули громаду храма социалистической кинематографии и понеслись собственно по бульвару, распугивая дамочек с детьми и дамочек с собачками.

- За вами не угнаться, - тяжело дыша, сказал Саша.

Депутат Зотов обернулся, посмотрел на журналиста, повращал глазами и не ответил. Бег продолжался. Мелькали дома, деревья, люди, автомобили.

- Я вовсе не против джоггинга, - снова попытался остановить думца Саша, - но вы бы меня предупредили заранее, я бы форму спортивную захватил...

- Все-то у вас шуточки, счастливые люди, пташки Божии... - депутат совсем запыхался и еле выговаривал слова.

- Я не понимаю, куда и зачем мы бежим?

- Не отвлекайтесь, молодой человек. - Зотов опять оглянулся и пошарил глазами вокруг.

- Вы что-то ищете?

- Не отвлекайтесь, - повторил свой странный совет депутат.

- От чего не отвлекаться?

- Вы хотели что-то уточнить, спрашивайте.

Маневич чуть не застонал.

- Спрашивайте, спрашивайте, побеседуем на ходу, - ободрил его Яков Сергеевич и опять зорко осмотрелся.

- Я не умею беседовать и бегать одновременно, - выдохнул журналист, - вы хоть меня пожалейте.

- Ладно. - Думец Зотов перешел с галопа на учебную рысь. - Так что вы хотели уточнить?

Саша, некогда бегавший кроссы в дивизии Дзержинского, с трудом налаживал дыхание. Пот капал и капал. Соленые струйки холодили лоб, стыли на носу, текли вдоль позвоночника и по ребрам. Испытание, устроенное депутатом Думы, ничуть не отличалось от излюбленного наказания их ротного, юного, недавно вылетевшего из рязанского гнезда лейтенанта. Одно, вполне заслуженное наказание Саша запомнил на всю жизнь. Тогда он лишился сержантских лычек и сорок пять суток просидел на губе. Но если бы предоставилась возможность, повторил бы столь строго наказуемое деяние.

Шел восемьдесят пятый год, тянулось лето. Перестройку уже объявили, с пьянством бороться начали, но экзотикой вроде вооруженных патрулей на дорогах еще не пахло, так же как не пахло и межнациональными конфликтами, практически свободным хождением оружия и бандитизмом на междугородных автотрассах. Их роту отправили на поиски дезертира - солдатика, пострелявшего на полигоне половину своего отделения и бросившегося в бега с автоматом и ограниченным боезапасом. Это сегодня был бы объявлен официальный розыск, дали бы объявление по радио и телевидению. Но тогда военные начальники предпочитали хранить в тайне отдельные негативные проявления. И напустили на несчастного беглеца роту дзержинцев. Бравый лейтенант, умевший на американский манер носить малиновый берет и научивший этому подчиненных, разбил роту на пятерки и распределил поисковые обязанности: кого-то отправили в поле, кого-то - патрулировать проселки. Сашиному отделению досталось шоссе: они должны были расспрашивать проезжающих водителей и пассажиров о коротко стриженном пареньке в форме или без таковой. Лейтенант, сформулировав задание, удалился. А Саша, как командир отделения, несколько усовершенствовал приказ. И решил разыграть небольшой эпизод из боевика с Аленом Делоном. Выглядело все крайне патетически.

Четверо подчиненных прятались в придорожной канаве. Сам Саша в камуфляже и малиновом, лихо заломленном к левому уху берете - воротник пятнистой куртки распахнут, рукава закатаны до локтя, предплечья и шея мускулистые, - завидев автомобиль, выходил на середину дороги и картинно поднимал руку, останавливая проезжающее транспортное средство. Пятна камуфляжа, портупея, полурасстегнутая кобура, грубое лицо и подбородок чемоданчиком производили на мирных проезжих достойное впечатление. Под скрип тормозов на дорогу из канавы выскакивали остальные бойцы и вставали за Сашиной спиной этаким грозным квадратом, береты надвинуты на лоб, автоматы висят в положении "свободно". Саша вежливо и негромко предлагал автомобилистам выйти из транспортного средства. Когда дисциплинированный народ послушно выбирался из своих "москвичей" и "жигулят", естественно, брякала дверца, или зажигалка, или ключи в чьем-либо кармане. Бравые дзержинцы тут же приводили автоматы в положение "к бою", а Саша пружинисто сгибал ноги и дотрагивался до кобуры - словно бы готовился открыть стрельбу "по-полицейски". Патронов у грозной пятерки не было, их никому не давали из правильного опасения "как бы чего не вышло", но мирные обыватели это не знали, и на всех проезжих сия акция действовала магически. Более никто никаких вопросов не задавал, все послушно сгибались, укладывали руки на капот, открывали багажники, показывали перевозимые чемоданы и мешки. Саша со товарищи проводили беглый досмотр, после чего отпускали безвинные автомобили с Богом. Даже если бы среди пассажиров и был искомый дезертир, они бы его не нашли - слишком уж их поглотила игра в "полицейских и гангстеров".