Лис, который раскрашивал зори (сборник) - Нелл Уайт-Смит

Вернувшись домой, тойя спал, в тёмном смятении не кошмарных, но муторных видений, пытаясь найти удобное положение на казавшихся ему грубыми, почти острыми шелковых простынях. Проснулся рывком, в три часа пополудни: был полностью раздет, прохладная влажная ткань покрывала всё тело с головой. Устал, замёрз почти до крупной дрожи, но холод снял боль. Плакал. Новый сотрудник утирал ему слёзы, чтобы их солёные горячие струи не ранили. Стыд.

Кафе у часовой башни было выполнено в светлых тонах, пастельные разноцветные занавеси, подушки на стульях, расписные узкие скатерти на столешницах из разноцветного стекла. Чашки крупные, однотонные белые, и словно резные, чёрные непривычно тяжелые чайные ложки. В меню много миниатюрных порционных сладостей и острых закусок, сытных блюд − лишь необходимый минимум. В это кафе приходили не есть, оно не бывало заполнено, что сказывалось на цене, но полностью подходило для неспешных длинных разговоров вне дома.

− Моя милая Линн, моя… милая Линн…

− Сходит с ума, − подсказал своему жениху тойя. Господин Венд поднял на него взгляд, желал разозлиться, но вместо этого снял очки, дрожащими руками касаясь глаз у переносицы. Плечи задрожали, − подумайте о том, − мягко произнёс мастер Райяк, − что однажды я уйду. Это случится через двенадцать лет, или пятнадцать лет. Быть может позже, но я уйду, я оставлю вас и госпожу Линн, мы больше не встретимся. Господин Венд, − тойя коснулся его плеча, пытаясь заглянуть в глаза, и мужчина отнял руки от лица, их взгляды встретились, − но прежде, чем я уйду − я буду рядом, и вы не будете нести это бремя в одиночку. Вы не будете один…

− Центр знает, − дрожащим голосом, почти не скрывая злости произнёс господин Венд, но последний слог отдавал горечью. Колючей, глубокой, искренней. Последняя надежда, последняя попытка спасения − попытка скрыть безумие от чужих глаз, оказалась тщетной. Бесполезно скрывать под одеждой вопиющую наготу своей покрытой мокнущими язвами души. Центр видит.

− Центр знал ещё до того, как это стало очевидно для вас. Но, мастер Венд − это ничего не меняет.

− Я пришел раньше обычного, спешил из конторы домой, хотел купить для неё пирожных, но передумал. Когда я вошел, она пыталась отрезать себе волосы. Эти судороги, эта грязь… Она так кричит теперь ночами, ей так больно, а я даже не знаю где болит, не способен унять…

− Расскажите мне о её волосах.

− Об этом лучше поговорить с её механиком, он знает все технические тонкости.

− Они мне не интересны, у меня не технический склад ума. Я хочу узнать от вас.

− Вы верите в душу, господин…, − Венд замешкался, облизнул сухие губы, вытер липкий пот с тыльной стороны ладоней белоснежной кружевной салфеткой, откашлялся, прочистив горло, сделал глоток остывшего чая. − Господин Райяк, вы верите в душу?

Тойя помедлил с ответом. Он вспомнил пожар − шум огня в ушах, лопающуюся от жара кожу, и бездыханное своей бывшей жены. Вспомнил, как пытался схватить её за руки, вытащить, но нагревшиеся доспехи обожги до костей. Как рухнула крыша здания. И как он увидел стоящего над ними демона. Огонь не смел касаться незримой границы, очерченной его рукой, хищно нападал, но отступал, снова покоряясь несгибаемой воле бирюзовых глаз. Посреди пылающего здания можно было легко дышать. Демон исчез, но его волшебство осталось, и пламя не сожгло находившегося в самом его сердце механоида. Ещё несколько часов господин Райяк так и находился там, в этом странном пузыре безопасности, пока его не нашли. И дальше − долгие месяцы прикосновений к слишком холодной коже. Когда малыш родился, супруг господина Райяка это видел. Условием демона было то, чтобы он видел, и мастеру Райяку удалось его уговорить. Их малыш. Воин небесного легиона упал на улице, когда шел к станции и новому назначению. В его груди уже не было сердца. Вернувшись мыслями из воспоминаний, тойя ответил:

− На свою беду, я верю в душу.

Венд поспешно подхватил:

− Она в ликре. Мы можем гнать ликру по венам домов или големов, обогащать в машинах, но порождать органическую материю способна только ликра механоидов. Ни один учёный мира не может понять от чего так. Химически ликра может быть абсолютно идентичной, но только ликра тех, в ком есть органика может создавать органику, пригодную для еды. Ликра моей жены струится по её механическим волосам, уходит в питательные паутины оранжерей, каждый её волосок со временем подходит к зерноносной ветке вызревательных автоматонов. И эта ликра в длительной химической реакции с реагентами автоматона со временем даёт зёрна, из которых делают каши и хлеб. Пряности. Каждый её волос − это жизнь этого мира, господин Райяк. Веса этих волос я не знаю, его сложно вообразить. Сама она может держать волосы длинной в метр, да и то благодаря протезному усилителю шейных позвонков. Поддерживающие машины позволяют ей передвигаться по нашей комнате, не дальше. Это десять метров. Её сердце, конечно, не способно перекачивать всю эту ликру − это тоже делает автоматика. Линн − интегрированная часть оранжереи, она будет жить очень долго, в старости сливаясь с ней, пока в один момент её ликра не перестанет насыщать зёрна этим неуловимым волшебством души. После её отключат. «Отключат» − потому, что она будет мертва, но големом − не станет.

− Так что же это такое − её волосы? − спросил мастер Райяк, положив рот тугой шарик из желатированного ликрового молока со сладким сиропом внутри.

− Ваш хлеб, деньги всех этих механоидов, которые кормятся за счёт её заточения. Хлеб, который неизменно превращается в дерьмо.

− И из него − в ликровые ополоски, которые также съедобны, − мягко улыбнулся мастер Райяк. Сделав глоток, он поставил чашку рядом со сцепленными руками господина Венда, − почему же вы не дали ей отрезать волосы?

− Я так хотел бы отдать себя вместо неё. Отдать полностью и без всякого остатка. Нести любую тяжесть, дать себя растерзать хоть заживо, но мой генетический код никому не нужен − он пустой. Я − мусор, я не могу нести с ней это бремя. Для потребления я бесполезен.

− Почему вы не дали ей отрезать волосы?

− А вы бы?.. Вы бы дали ей это сделать?

− Да, если её волосы − это тюрьма. И понёс бы её наказание, − взгляд тойи сверкнул, обнажая ложь и истину за нею, и господин Венд, чуть вздрогнув от этого откровения, совсем опустил голову, бессильно, устало, словно в миг превратившись в дряхлого старика. Он не плакал, это было что-то более древнее и глубокое, чем слёзы. Мастер Райяк крепко взял его за запястье, − это вы пытались ей отрезать волосы. Она правильно сделала, взяв вашу вину на себя. Вы сделали ей больно, но только потому, что любили. Вы хотели для неё свободы, но запомните: без свободы с вами − госпожа Линн может жить, но на свободе без вас − невозможно.