Хрустальный ключ - Абрам Вулис

К тому дню, когда Налимов завершил свое образование, Церковенко выбился в замдиректоры: повсеместно ширился интерес к электронным принципам хранения информации, и способного сотрудника соответствующей лаборатории перевели из одного института в другой — сразу на руководящий пост.

Когда не знаешь, чем суффикс отличается от префикса, имеешь энное количество грешков и страдаешь болезненной мнительностью, обязательно ждешь от подчиненных какой-нибудь неприятности: то ли скрытой фронды, то ли громкого неповиновения. Налимов был предан Церковенко душой и телом, и Церковенко принял в институт Налимова: завел своего человека в коллективе. Лишь потом замдиректора осенило: где же еще, если не в этом институте, пользуясь бесплатными консультациями великого Акзамова, разгадывать тайну табибов?!

У Налимова началось приволье. Его приравняли к старшим научным сотрудникам, предоставили ему право работать дома или в библиотеках — где угодно. «Была бы продукция», — сказал Николаю Назаровичу Церковенко и подмигнул. И Налимов взялся за дело. Не хватало знаний — завлекал в свои сети Юлдашеву. «Эксплуатировал рабский труд влюбленных женщин», — полунадменно-полунасмешливо заметил Налимов. Или шел советоваться к Арифову. «Сей филантроп всегда наизготове со своими лакейскими услугами. Как этот, в «Капитанской дочке».

Снетков, «старая калоша», тоже принимал в Налимове участие. Он, правда, не знал языков, зато охотно — даже «на вынос» отдавал свой медицинский манускрипт. Более того, бескорыстно помог Назыму, мыкавшемуся по частным квартирам, получить жилье в своем доме.

Наступил день, когда рукопись Маджида, точно ответ в конце школьного учебника, по-новому осветила всю задачу. «Пора действовать, — задумчиво проговорил Яков Михайлович, когда вспотевший Налимов дочитал последние строки того самого подстрочного перевода, который сделала Юлдашева. — Есть у меня один правильный человечек на примете. Такой, какой нам нужен. По всем параметрам подходит для нашего случая». И на налимовском горизонте снова появился Суздальцев.

Налимову с этого дня пришлось засесть за карты, тогда как Суздальцев подбирал ему помощника среди своих базарных дружков. Назым переворошил тонны географической литературы, просмотрел бесчисленное множество топографических материалов, вновь проштудировал вдоль и поперек все три рукописи, в том числе похищенную у Арифова. Снетковский манускрипт подсказал Налимову недостающее слово. Налимов знал, что Фаттах, верховный табиб, свою резиденцию держал близ реки Совук-су, в горах. Место, где жил и врачевал Фаттах, называлось Сусинген, там же он, вероятно, хранил золотые монеты, полученные от пациентов, и это лекарственное вещество, стократ превосходящее своим действием мумиё. В качестве запасного варианта Налимовым был учтен и второй Сусинген, его нельзя было сбрасывать со счетов, ибо на склонах Азадбаша практиковал любимый ученик Фаттаха Абдуллахан. Кстати, перевал Музбель, ныне известный разве что пастухам, позволял преодолеть расстояние между Совук-су и Алтынтау за день, если выйти, конечно, на рассвете.

Церковенко приказал для начала остановиться на первом варианте: Совук-су — только в случае неудачи браться за второй. Налимов должен был лично предусмотреть сроки выхода и оповестить о них Суздальцева. «Сам видеть его не хочу. Следует думать о конспирации, — процедил Яков Михайлович, трусоватый по натуре. — Оставите дома записку. Укажете, когда отправились. Завуалировано, разумеется. Передадите Суздальцеву запасной ключ вот по такому адресу… И доверенность на зарплату кому-нибудь отдайте. Салют!»

Налимов в точности выполнил все указания начальства. Побывал у Суздальцева, предложил тому через недельку-другую наведаться, объяснил свой шифр. «Любовный стишок сочинил для образца. Посвятил, чтобы труд зря не пропал, одной знакомой». Церковенко предостерег: Суздальцев, дескать, парень дошлый; того и гляди, сам дельце провернет, так что координаты раскрывай напоследок, чтобы первым оказаться на финише. Договорились, что записка будет лежать в энциклопедии на букву «С», поближе к слову «Суздаль». Подручного Суздальцев обещал прислать сразу же по получении записки, причем несколько раз повторил его имя: Ричард. На том и расстались.

Мелкие просчеты, конечно, были: Саттаров отказался получать зарплату по доверенности: ему, видите ли, предстояло ехать в Сочи. А Юлдашева дулась на Налимова — так что не подойти. По этой причине пришлось прихватить подлинного Маджида вместо фотокопии как справочник. Но в принципе события развивались гладко. Достал путевку в «Хрустальный ключ», определился на довольствие, тут и Ричард подоспел. С претензиями, правда: почему, мол, хозяина обманываешь, записку в энциклопедии не оставляешь, ему ходить, мол, пришлось, Якова выспрашивать. Налимов не придал значения этой несообразности: счел, что Суздальцев алфавита не знает, в энциклопедии запутался.

Вскоре удалось нащупать тропу на Сусинген. Хотел Налимов отчитаться перед Церковенко. Звонит, подделывая голос, на работу, говорят в командировке Яков Михайлович, в Ленинграде, в гостинице «Двина» остановился. Звонит в «Двину». Отвечает сосед Церковенко по номеру. А сам замдиректора небось по Северной Пальмире бегает, магазины изучает. Ну, не хочет, чтоб его радовали, перебьется без радостей.

Налимов извлек из-под камней рюкзак, с палаткой, снаряжением, продовольствием, и отправился в путь. Были березы, были тополя и арча была. А вот клада не было. Налимов, как договаривались, оставил Ричарду свой очередной адрес и взял курс к перевалу. Поставил палатку близ пастбища, в долгих разговорах с чабанами разузнал, что Обидауд, по-видимому, — то, что ему нужно. Через семь дней «этот скобарь» Ричард настиг Налимова на предплечье Алтынтау, предварительно сообщив Суздальцеву о кроссворде и о перемене маршрута. Позаимствовал у Налимова паспорт: служебный штемпель там солидный, доверие внушает. И ушел наниматься в шерпы.

— Согласно показаниям соседей мужской голос на террасе вечером семнадцатого июля требовал от нас не то убийства, не то самоубийства?

— Семнадцатого? Семнадцатого… Постойте-ка, вспомню… Ну, конечно же! Прощальный визит Церковенко. Мрак! Жуть! Входит Церковенко с соблюдением максимальной конспирации. Отдает последние команды. Курит, чего с ним отродясь не бывало. Ведь он не враг своему здоровью. А тут «Уинстон»! Ну и, завершив дела, пересказывает мне анекдот… Нет, вру: это рассказ Твена. Там главное действующее лицо, согласно неким средневековым законам, должно покончить с собой, если не снимет с себя обвинения. А если снимет, то по другим законам подлежит смертной казни. Ну вот перед ним выбор, перед этим героем — убийство или самоубийство. Эту историю Церковенко всем через день рассказывает. Но обычно — невпопад. А здесь, по-моему, кстати. Дескать, коли не мы возьмем мумиё, Суздальцев постарается. Так или этак, а кладу крышка.