Ремесло сатаны - Николай Брешко-Брешковский

В этот день мадам Альфонсин с утра уехала в Царское Село, вызванная туда экстренно очень важной и очень знатной клиенткой своей. Господин с внешностью провинциального фокусника готовился принимать пищу в адмиральский час в единственном числе. Вера, которой полагался «маленький завтрак», выговорила себе право завтракать в конторе, не желая встречаться за одним столом с господином Антонелли. Звонок. Бойкая горничная впустила длинного, с костистым, бесцветным лицом блондина в военной форме.

– Дома?

– Барин дома, а барыня уехали.

– Кого я вижу? Шацкий… да! – послышался голос бакенбардиста.

Приятели расцеловались.

– Хорошо, что ты пришел, будем завтракать вместе, да… а то одному скучно. Будет бифштекс с жирком… это хорошо под водку… да…

Продолжение беседы Вера слышала через дверь. Стучала посуда, стучали ножи.

– Наливай!

– Держи рюмку… держи… да…

– А водка холодная…

И чем больше друзья вливали в себя холодной водки, тем громче развязывались словоохотливые языки.

– Ну, как в общем живешь, Евгеша? Живешь… да…

– Да вот, понимаешь, возни до черта мне с этим самым Корещенкой! Охаживаю около да вокруг – ничего не выходит! И раньше эта морда Юнгшиллер покоя не давал мне – вынь да положь ему чертежи корещенковских «истребителей», а теперь, как началась война, дует меня и в хвост и в гриву!

– Это понятно. Да… Немцам только намекни, а уж они при своей технике живо соорудят какие угодно истребиттели… Давай рюмку… Холодная, люблю, знаешь, когда графинчик вспотеет… Вспотеет… да… Ну, какая там еще ерундовина у тебя на заячьем меху, неужели так и сядешь в калошу?

– Твое здоровье, дружище… Зачем садиться, не таковский я человек!

Вера Клавдиевна завтракала у себя. Вначале машинально слушала, но когда собеседники заговорили о том, что немцы с их техникой сумеют быстро использовать новое изобретение русского человека, нож и вилка застыли в ее руках, да и она вся застыла, вслушиваясь, боясь проронить хоть единый звук, боясь, что субъект в военной форме и Седух либо начнут говорить тише, либо перейдут к другой теме…

Но – ни того, ни другого. После нескольких рюмок приятели, забыв всякую осторожность, почти кричали и такое кричали, что не всякий и шепотом говорить отважится…

– Нет, мы в калошу не сядем, только за все надо браться с умом. Надо испробовать все пути. Сам Корещенко чертежи держит за семью замками, зубами не выгрызешь! Механик его предан ему, как собака, этого не купишь. Какие же еще открываются горизонты?

– Выкрасть, и все… выкрасть… да…

– И дурак! Чернобородый дурак, ваша милость, я ведь тоже не лыком шит! Взвешивал и так и этак. Выкрасть можно, – хотя и трудновато, однако можно… А толк от этого выйдет какой? Скандал, огласка! В делах военного и политического шпионажа необходимо, чтобы все было тихо, гладко, без сучка-задоринки.

– Ну, и будете ждать случая, пока война кончится. Кончится… да…

– Нет, не будем! Знаешь, что мне пришло в голову? За водкой всегда приходят великие мысли… Привлечем мы к этим самым истребителям, – Юнгшиллер будет на седьмом небе от радости, – Елену Матвеевну Лихолетьеву!

– Ты с ума сошел! Такую особу? Наша клиентка, клиентка… да… гордимся… да… особа…

– Для тебя особа, а для меня – «Елена Матвеевна, пожалуйте ручку». Вот мы тут пьянствуем вместе, а ты Шацкого не знаешь… Молчи, молчи, не знаешь! У Евгения Эраетовича Шацкого такие пружины, такие ниточки – рот разинешь.

– Ты большой хвастун, хвастун… да… Чем ты можешь доказать твое знакомство с Еленой Матвеевной… да… Как она тебе в этом деле поможет? В этом деле, да?

– Как? А ты слушай, повесь свои длинные уши на гвоздь внимания… Тебе, так сказать, социальное положение Елены Матвеевны известно?

– Я думаю, еще бы неизвестно?! Кто же не знает… да…

– Ну, вот… Обстоятельство, что супруг под башмаком и она им вертит, как хочет, и обведет вокруг пальца – тоже известно… Представь, что от имени Лихолетьева, а на самом деле от имени супруги, потому что муженек ничего и не подозревает, внушительный этакий господин официально заявляется к господину Корещенке и так, мол, и так, сударь вы мой, его высокопревосходительство заинтересован вашим изобретением, а посему соблаговолите дать мне весь графический материал, специалисты с ним ознакомятся, – а потом и вас вызовут для дачи соответствующих пояснений… Комментарии, как говорится, излишни… Впрочем, ты уже осовел, кажется, и без комментариев ничего не поймешь. Важно хоть на несколько часов заполучить Елене Матвеевне корещенковский материал, а наши специалисты живо его скопируют. Понял? А теперь – вторая часть твоих неосновательных сомнений… Пойдем к телефону, я вызову при тебе Елену Матвеевну и буду говорить с ней…

– Хорошо, пойдем, да… только на дорогу еще один посошок… посошок, да… И ты вхож к ним в дом?

– Конечно, вхож! Я, брат, Елену Матвеевну еще во какой помню! Гимназистом был и знаю нечто многое такое… Это здесь она для вас герцогиня, а я помню другие времена… Ну, марш к телефону.

– Идем… любопытно… да…

Вера Клавдиевна слышит приближающиеся шаги. Дверь перед ней была открыта настежь. Чтобы Седух не заподозрил девушку в подслушивании, она, отодвинув поднос с остатками завтрака, притворилась углубленной в книгу.

В дверях показались черные баки. Седух испытующим взглядом окинул Веру Клавдиевну, захлопнул дверь, бросив Шацкому:

– Говори тише… тише… да…

Но в соображение Шацкого не входило «тише». Наоборот, пусть красивая конторщица слышит. Это поднимет в ее глазах его «шансы».

– Барышня, а барышня, дайте мне номер…

Шацкий назвал очень маленький номер.

– Передайте, что Елену Матвеевну Лихолетьеву вызывает Евгений Эрастович Шацкий. Да поторопитесь, барышня…

– Молодец, честное слово, молодец!..

– В своем отечестве да еще стесняться, какого черта! Ну, я слушаю, барышня. Кто у телефона? Елена Матвеевна? Здравия желаю, как ваше драгоценнейшее, Елена Матвеевна? Видеть надо вас по важному делу. Когда разрешите заехать? Что? Завтра? Желательно сегодня. В Котором часу? В котором прикажете! В четыре? Прекрасно, минута в минуту четыре буду у вас… Имею честь кланяться, целую ручку…

– Евгений Эрастович с треском повесил трубку.

– Ну, что, Фома неверный, убедился?

– Молодчина, да… пистолет, что называется… да… У тебя есть еще такие знакомства? У меня связи, так это я понимаю, я доктор, доктор… да… молодость возвращаю, а ты… да…

– А я беру в долг и никогда никому не возвращаю, – скаламбурил Шацкий: – И все-таки у меня такие знакомства, до которых ты еще не дорос! Ну, пойдем в столовую, время переходить на пиво… Потом есть у меня еще одно дело, а затем в четыре к Лихолетьевой… Шагом марш! Левой, правой, лес кудрявый, раз, два, голова! Я тебя научу маршировать…

Широко раскрытыми, ничего не видящими глазами смотрела Вера Клавдиевна в книгу. Прыгали строчки, сливались. Забугиной чудилось, что Седух подсматривает за нею. Все, что слышала, – а слышала она от слова до слова, – ошеломило ее, навеяв какой-то жуткий столбняк. Так вот оно что! Недаром же сулил ей Дима какие-то необыкновенные впечатления… Уж чего необыкновеннее! И в жар и холод кидает. И растерянная, в каком-то хаосе, Вера никак не могла собрать свои мысли, спутанные, бессвязные, прыгающие…

25. Явился в полк

Штаб Черноградского гусарского полка стоял почти на самой границе, в маленьком еврейском местечке.

На этом участке боевых столкновений еще не было. Разъезды, наши и неприятельские, пока не сближались.

Австрийцы на несколько верст в глубину фронта обнажили свою границу, и наши гусары старались нащупать врага, проникая в Галицию шоссейными и полевыми дорогами.

Фактически война уже началась. С флангов доносились вести о маленьких стычках, о своих потерях и неприятельских, о первых – и поэтому самых дорогих – пленных.

Одни черноградцы пока бездействовали, – вынужденное бездействие в ожидании столь манящего боевого крещения.

Обыватели глухого местечка, побогаче, вместе с чиновниками поспешили эвакуироваться кто куда, в более безопасный тыл. Осталась лишь беднота и голь, которой некуда было деваться. С виду сонная жизнь волынского захолустья мало чем изменилась лицом к лицу с войной.

Как всегда, меланхолически бродили по кривым пустынным улицам еврейские козы. Вдоль покосившихся заборов бесшумно двигались фигуры старых, согбенных, седобородых евреев. На базарную площадь съезжались из окрестных сел мужики в соломенных широкополых «брилях».

Гусарский полк, ежеминутно готовый выступить всеми своими шестью эскадронами, внес какое-то особенное боевое оживление, в это местечко, погруженное в вековечную дрему. От штаба взад и вперед носились, гудя, автомобили, мотоциклетки. Мчались по всем направлениям конные ординарцы. Мужицкие возы на базаре густо облеплялись новыми покупателями в защитных гимнастерках и в синих штанах с желтым гусарским кантом.