Обратно к врагам: Автобиографическая повесть - Виктория Бабенко-Вудбери

Когда мы проходили через небольшой мостик, разделявший залив реки, мы заметили толпу людей. Подойдя ближе, мы увидели двух молодых татарок, лежащих на земле. Оказалось, что они купались в Днепре и чуть не утонули. Одну успели откачать, а другая еще лежала без сознания. Потом их обеих забрала скорая помощь. Когда все расходились, кто-то из толпы заметил:

— Так им и надо, этим глупым, грязным татарам!

Школьные каникулы

В конце июня школьные занятия закончились, и я поехала в Краматорск, где жила мама с сестрами и братом. Они жили все там же, в доме, похожем на барак, и ютились в одной большой комнате. Но города я почти не узнала. Я была просто поражена, как изменился его облик за такое короткое время. Особенно изменилась новая часть города. Огромные новые заводы возвышались за поселками рабочих. Утром они заглатывали массу трудящихся, а вечером выбрасывали их, голодных и грязных. Большой ров или, вернее, искусственная река, куда стекала вода из заводов после промывания и охлаждения стали, разделял всю новую часть города на три рабочих поселка. Один из них назывался цыганским поселком, потому что там главным образом жили цыгане. Советское правительство принудило их бросить кочевую жизнь и заняться какой-нибудь работой. Правда, им разрешили оставить себе своих лошадей и повозки, конечно, при условии, что они будут работать на них в колхозах и совхозах. Цыгане согласились. Да что им, вообще-то, оставалось делать? Рано или поздно советская власть все равно доберется и до них.

В поселке, отведенном специально для них, они начали строить домики из глины и соломы. Таким образом, вырос целый район. Но все же им, вероятно, нелегко было привыкать к оседлой жизни. Когда бы кто ни проходил мимо их поселка, в любое время их можно было видеть на улице. Даже вечерами они сидели до поздней ночи перед своими мазанками, разводили костры, готовили пищу, громко переговаривались, пели и танцевали. Огни их костров превращали весь поселок в настоящий цыганский табор. Ржанье коней, которые стояли возле их домиков, крик детей, пение, танцы, гаданье на картах — все смешивалось во что-то нереальное, фантастическое. Тем не менее, это была реальная жизнь. Иногда они отрывались от своей оседлости и группами ходили в другие поселки, где за плату давали представления. Платили им местные власти. Так как прямо с людей брать деньги запрещалось законом. Тогда молодые цыганки в пестрых юбках и роскошных, наброшенных на плечи платках танцевали с бубенцами, а их мужья играли или тоже плясали. Мы очень любили эти представления. Каждый раз там были целые толпы людей.

В другом, соседнем с цыганским поселке жили в основном русские из далеких северных районов России. Их тоже прислали работать на Украину, в промышленные центры, конечно, не без задней мысли русифицировать Украину. Но среди них было и много украинцев из Галиции. Их прислали сюда на работы в 1939 году, после того как Советский Союз занял территорию Польши. Это были главным образом холостые мужчины и женщины.

В третьем поселке, где жили мы и наши друзья из Остхейма, то есть семьи репрессированных, было больше семейных. В одном из бараков находился детский сад, куда рабочие женщины отводили своих детей.

Все дома, или, скорее, такие же бараки, как и везде, были построены самым примитивным образом. В каждой квартире было по одной или по две комнаты, редко по три. Кроме большой комнаты, у нас была еще маленькая кладовочка. Но для нас, пяти человек, места было все же мало. В комнате стояла только одна кровать. Мы, дети, спали на полу. Это было бы еще ничего, если бы не армии клопов, которые заедали нас ночью. И с этим ничего нельзя было сделать, так как они приползали от соседей или из других домов. Деревьев в поселке почти не было. Все было голо, некрасиво, неуютно, серо.

Километра на два дальше от этих бедных поселков вырастал еще один — в сущности, новая часть города. Дома и здания здесь сильно отличались от рабочих, наскоро сколоченных бараков. Это были высотные жилые дома со всеми удобствами. Вокруг каждого дома сажали деревья, кусты, клумбы, делали дорожки со скамейками и столиками, где можно было сидеть в летнюю жару и отдыхать. Еще здесь строили кинотеатры, библиотеки, школы. Целый комплекс зданий, окруженный со всех сторон деревьями, — почти отдельный городок — был отведен для больницы со всеми современными исследовательскими лабораториями.

В этом поселке жила городская интеллигенция и испанские эмигранты, которые во время Испанской гражданской войны приехали в Советский Союз. Хотя многие из них работали на заводах, как и все другие рабочие, им предоставлялись самые удобные квартиры. Многие из них прекрасно изучили русский язык и работали в конторах. Несмотря на то, что жили они в нашей стране уже больше года, они все еще отличались от наших людей. Их одежда была красивее и элегантнее нашей. Кроме того, они отличались от нас своей немного темноватой кожей и особенно гордым выражением лица, таким типичным для испанцев.

Мама работала на строительстве. Да, она строила эти прекрасные, удобные квартиры для других, а мы ютились в одной комнате с клопами. Ее зарплата была мизерная. Тяжелая работа и недоедание наложили свой отпечаток на ее лицо. На лбу у нее появились две глубокие морщины. Чтобы облегчить ее заботы о нас, мы, дети, шли летом работать в совхоз. Конечно, мы тоже зарабатывали немного, но это было не так важно. Главное, что мы могли есть в совхозе, собирая огурцы, помидоры, малину. А вечером, идя домой, мы иногда ухитрялись прихватить кое-что с собой, хоть брать домой овощи и фрукты строго воспрещалось. За этим следил бригадир, разъезжая по полю верхом на лошади. Самым важным для нас был обед в совхозной столовой: там за копейки мы могли вкусно и питательно поесть. И это было куда лучше, чем деньги, на которые мы, так или иначе, ничего не могли купить.

Так обычно проходили наши летние каникулы. Вечерами мы вместе сидели на крыльце и обсуждали письма отца, которые теперь приходили регулярно, раз в месяц. Иногда мы получали посылки от дяди Феди. Чаще всего это были сухие продукты или одежда и обувь. Но он отсылал их под чужим именем. Теперь он был нашим единственным спасителем. Без него мама никогда не смогла бы нас ни прокормить, ни одеть. Но навестить нас он не мог. Как комиссару армии, ему нельзя было иметь связь с семьями репрессированных. Много лет спустя, после окончания войны и смерти Сталина, мы узнали, что дядя был обязан своим положением в армии, во время пребывания отца в Сибири, простому случаю. Когда шла очередная проверка высшего офицерского состава, в наш район, где родились дядя и отец, послали для заполнения анкеты. Там был вопрос, есть ли родственники, из которых кто-нибудь сослан в Сибирь как враг народа или заключен в тюрьму? На этот вопрос кто-то из служащих районного отделения ответил «нет». Позже, когда все прошло, отец думал, что это сделал кто-то из друзей семьи. Ведь все знали в районе, что отец сослан на пять лет в Сибирь с лишением на год права голоса. Таким образом в то время удалось дяде остаться в армии офицером.