Демон на Явони - Алексей Львович Шерстобитов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А если певчих не услышу?
— Не знаю, хе…, может души у тебя уже и нет, прости Господи… Не знаю, если не услышишь, может быть и не увидишь ничего… Хотя поговаривают, что таким ад предстает в своем перевернутом очень прельщающем виде, потому он и стремятся в день-два там оказаться… Не приведи Господи!..
Не сказать, что Олег был человеком полностью воцерковленным, скорее верил по инерции, как большинство, считающих себя сегодня православными. Молитвы знал, читал, бывал в церкви на службах, регулярно четыре — пять раз в год исповедовался и причащался, но вот постоянных памяти страха Божия и душевного стремления к Создателю не имел, считая, что за доброе случившееся по милости Божией достаточно поблагодарить, а на попущенное Им не обижаться, принимая, как должные испытания или искушения. Он был уверен, что Господь не наказывает, а попускает спасительной пользы ради, а доброе мы должны делать, не ради накопления заслуг перед Создателем, а по обязанности, хот это и было слишком мудрено, а суета и сложности этого мира, захватывающие его постоянно, отрывали от храма чаще, нежели он сам притягивался.
В общем, читатель имеет перед собой обыкновенного прихожанина сельского прихода, уверенного, что Бог есть, наученный этому предками, отточенный на сколько возможно священством, но поступающего таким образом, будто жить предстоит вечно, и всегда будет возможность покаяться…, всегда, но не сейчас.
Олег не любил мистики, хотя и был кое-чему очевидцем, старался все объяснить разумом, но в глубине его жило это, сформировавшееся еще в детские годы ощущения постоянного чуда, как это случается обыкновенно у добрых и отзывчивых людей. Заметим, что чудеса и мистика — разные вещи, ибо первое можно характеризовать, как проявления превышающегося наши знания милосердия Божиего, а второе — человеческая приверженность к суевериям, часто губительная и к Богу отношения не имеющая.
А какой сельский житель способен полностью отвергнуть суеверие? Здесь своя специфика, имеющая в своей основе, каким-либо образом материализованные пути защиты Господа своих чад. Будь то подкова на двери, причем прибитая особым образом, крестики, нарисованные мелом на балке над входом в скотный двор, шерстяные ниточки с заговорами, связки чеснока, осиновые колья, да что угодно — все перешедшее от предков, воспринятое не столько верой, сколько доверим родительским, отработанное до автоматизма.
Протоиерей Иоанн не раз говаривал в проповедях, что главное — это молитва, то есть обращения к Богу, по человечеству нашему речь к нему, исходящая из самых глубин сердца, проникающая сквозь неявную границу между миром материальным и миром духов, принимаемая Предвечным Богом и не остающаяся никогда без ответа, если действительно почтальоном выступает наша к нему любовь и преданность. А вот, чтобы услышать Его нужно читать Священное Писание, ибо там Говорит нам Сам Бог! Это и есть диалог, выстраиваемый между Богом и человеком, по милости Первого и Единственного в Своем Триединстве.
Олег все время помнил эти слова, но оказывался способен только посылать в небытие свои реплики, в основном просьбы, хотя и благодарить не забывал, но вот до «Нового Завета» руки его не доходили, и Слово Божие оставалось для него скрыто.
Именно в такие минуты, как сейчас, он начинал жалеть и ругать себя, за свою леность, обещал все исправить, прибегал к настойчивому чтению про себя «Иисусовой молитвы», но быстро сбивался, поскольку любопытство быстро перенаправляло его разум в другую сторону.
Оставив Романа одного, он отправился к развилке, быстро соорудил, по уговору, существовавшему между местными охотниками, путешественниками, «отшельниками», и прочими любителями пошататься по лесу и таким местам, несколько указателей, в виде стрелок из веток с вырезанными на них обозначениями в виде слов, без гласных букв, как в ветхие времена выглядели письмена на церковнославянском языке, и поставил их на местах, где они будут более заметны.
По его предположению, скорее всего, первыми должны будут появиться «отшельники» — эти умели очень быстро передвигаться, были легки на подъем и вообще не понимали, как можно не прийти на помощь к человеку, которому она требуется. Олег и сам часто подлетал в место взмывания ракеты, и ни разу еще не было, что бы давший сигнал не получил помощь.
«Час — полтора еще есть, а значит, Смысловский успеет понять то ли это место, которое он, по его словам, ищет по завету своей мамаши. Если нет, то можно будет пройти и с «отшельником» в Демянский бор. Скорее всего, подтянутся либо Никодим, либо Прохор, а эти большие любители похохмить в таких местах. В иной раз из них и слова не вытянешь и ни одного лишнего движения не увидишь, а там их распирало» — рассуждать ему надоело, дело он сделал, а потому решил пойти посмотреть, как там гробовщик…
Роман, как только ушел его дотошный проводник, начавший порядком его бесить, хотел было направиться к котловану провала церкви. Место — это его пугало, но никак человека, а как существо, потерявшее душу, ставшего противником Богу, а теперь служившего своему сюзерену, перейдя на сторону зла, видя в этом и честь, и правду. Чем ближе он подходил, тем больше им овладевало сомнение в необходимости делать следующий шаг.
Молитв он не знал, поэтому не пел, а значит и певчих не слышал. Неожиданно для себя он начал вспоминать момент за моментом, начиная с самого раннего детства. Эти кадры все надрывнее и навязчивее терзали изнутри какую-то его часть, но он ничего не чувствовал, будто кто-то пытался разбудить трупп, бесполезно его толкая. Совесть этого человека совершенно отсутствовала, то есть, как еще говорят — была потеряна, мы добавим: была потеряна связь с ней. Но с каждым шагом, что-то происходило, естество его переворачивалось, цепляясь за привычные навыки зла, которые
