От каждого – по таланту, каждому – по судьбе - Сергей Романовский

Писала же она много, несмотря на «обстоятельства». Вопреки обстоятельствам. Печатали мало. А она продолжала писать.

… В поэзию Цветаева пришла в самый разгар «серебряного века», когда уже блистали имена А. Блока, В. Брюсова. Вяч. Иванова, А. Белого и др. Первую свою книжку стихов «Вечерний альбом» Марина выпустила на свои деньги в октябре 1910 г. Туда вошли сочинения 15-17-летней девушки. Уже в этом первом сборничке, стихи в котором были наивны и «весьма слабы», Анна Саакянц увидела постоянную в будущем линию цветаевской поэзии – непримиримый конфликт быта и бытия. По мнению другой известной исследовательницы ее творчества Виктории Швейцер, этими своими стихами Цветаева переболела, как свинкой. Хотя уже этот самый первый сборник Цветаевой понравился В. Брюсову, Н. Гумилеву и М. Шагинян.

Через два месяца, в январе 1912 г. Цветаева выпускает второй сборник «Волшебный фонарь», он также не стал событием. В феврале 1913 г. Марина отбирает 50 лучших, на ее вкус, стихотворений из первых двух сборников и выпускает третью книгу стихов под бесхитростным названием «Из двух книг».

Как поэтесса, Цветаева почти 10 лет была в тени звучных в те годы имен. Первая же ее книга, которая заставила заговорить о ней как о новом, необычайно сильном явлении в русской поэзии, был сборник «Вёрсты». Вышел он в 1921 г. почти сразу после начала нэпа, в частном издательстве в Москве. В него вошли всего 35 стихотворений, написанных Цветаевой с января 1917 по декабрь 1920 г., т.е. в годы запредельного национального и политического нетерпения.

Именно с этого сборника, в чем единодушны все исследователи ее творчества, родилась именно та Цветаева, которую все мы знаем и любим.

Мы упоминали уже, что в первые годы эмиграции Цветаеву печатали охотно, правда, чаще в периодических изданиях. И все же только в одном 1923 г. в Берлине вышли два ее сборника: «Ремесло», затем «Психея». В 1924 г. в Праге увидел свет еще один сборник «Кедр». Там же, в Чехии, благодаря усилиям М.Л. Слонима, в журнале «Воля России» были напечатаны такие замечательные поэмы Цветаевой, как «Крысолов», «Попытка Комнаты», «Поэма Лестницы», «Поэма Воздуха», а также проза о Р.М. Рильке, статья «Поэт и Время» и много других более мелких произведений.

В Париже, куда Цветаева перебралась в 1925 г., дела обстояли много хуже. В 1928 г. ей удалось там напечатать сборник «После России. 1922 – 1925». Он оказался последним прижизненным томиком ее стихов. К тому же он не принес ни франка, да и критика его «не заметила». Франция явно не хотела знать и читать поэта Цветаеву. А она продолжала писать еще целых 13 лет.

Вспомним еще один сборник ее стихов «Лебединый стан». В него она включила стихи 1917 – 1920 гг., воспевающие подвиги Добровольческой армии. Даже на Западе его впервые опубликовали только в 1957 г. Главная мысль, объединявшая стихи этого сборника, актуальная и болящая как обнаженный нерв, – Россия разминулась со своей историей. И виновного нашла Цветаева – это Петр Великий. Это он и никто другой развернул Россию к ее исторической гибели:

– Россия! – Мученица! – С миром – спи!

Она обращается к Петру I:

Ты под котел кипящий этот –Сам подложил углей!Родоначальник – ты – Советов,Ревнитель Ассамблей.

У М. Волошина есть сходный образ первого русского императора: «Великий Петр был первый большевик».

Революцию Цветаева отвергала – всякую! Ибо ведет она только к еще большему разору и ни к чему более. Не люди, оседлавшие возбужденную толпу, ей не нравились – Идея! Она не принимала ее. А люди, что ж, бывают всякие. И даже среди большевиков. Такая она…

Все говорят: идея-то хороша, сродни христианской. Вот только уж больно торопятся внедрить ее. Оттого и методы такие жестокие, да люди фанатичные и злобные.

А она: нет! Не люди. Идея. Она никуда не годится. И права оказалась.

С оценкой И.Г. Эренбургом «политического лица» Цветаевой попробуем не согласиться: да, она «отшатнулась от революции,… жалела царя, хотя и осуждала». Но сделать вывод, что все ее политические взгляды были «книжной выдумкой, нелепой романтикой», также абсолютно нелепо. Взгляды ее были, конечно, переменчивы, ибо никакой идее она не поклонялась. Время же и конкретные события вносили необходимые коррективы и в ее позицию. Так бывает у каждого разумного человека, если только он не уперся своим «политическим взглядом» в стену глухого чулана.

После всех ужасов гражданской войны, после того, как она похоронила дочь, Цветаева все еще надеялась (как же иначе, ведь она – поэт!), что «в Москве царствует не только Ленин в Кремле, но и Пушкин у Страстного бульвара». И это оказалось точным пророчеством. Именно Пушкин, образно говоря, спас русскую культуру от пролеткультов, лефов и прочих имажинистов.

– А кто будет спасать ее, Цветаеву? Ее семью? Детей?

– Муж? Друзья?

Нет! Только она!

Она, великий русский поэт (цену себе она знала, можно не сомневаться!), была вынуждена каждодневно буквально сражаться за каждую копейку, чтобы не умереть с голода. Затем просить и каждый месяц мучительно ждать «иждивения» в Чехии, ругаться из-за денег с издателями, «намекать» сердобольным на свое положение. И весь этот унизительный быт сочетался у нее с высочайшим бытием, ибо она продолжала писать и с каждым годом все совершеннее.

Но и нужда с годами также «совершенствовалась». Получив 1 июля 1921 г. письмо от пропавшего вместе с Добровольческой армией мужа, Цветаева сразу поняла, что с этого дня начинается ее разлука с Россией. Но не только. Еще и нужда беспросветная до конца жизни.

11 мая 1922 г. она с Алей выехала в Берлин. После Германии – Чехия, затем – Франция. Но везде нищета цепко держала Цветаеву, не позволяя ей ни на секунду расслабиться. Она сражалась с бытом как могла: переезжала с квартиры на квартиру (в Праге жили в пригороде, город был дорог), с каждым разом все менее поместительную и удобную, стирала, штопала, готовила, экономила на всем, но все равно это не приносило заметного облегчения.

Помогали друзья. Цветаева уже не стеснялась открыто просить о помощи. И ей всегда, чем могли, помогали С.Н. Андроникова-Гальперн, А.А. Тескова, Р.Н. Ломоносова (с ней Цветаева не была даже знакома), Б.Л. Пастернак, М.Н. Лебедева, А.З. Туржанская, А.И. Андреева. В 1933 – 1934 гг. в Париже даже создали особый Комитет помощи Марине Цветаевой.

Но не сразу всё стало так плохо. В Чехии С. Эфрон получал стипендию, она – «иждивение». Жить кое-как было можно. К тому же ее печатали. Платили, пусть небольшие, но все же деньги. Однако продолжалось это «благополучие» недолго. Уже в 1924 г. их настигает беспросветная нищета. Денег больше нет. Стихи печатать перестали. А она – пишет. Вопреки всему. Не писать она не может. В это тяжкое для нее время Цветаева написала самое свое трагическое произведение «Поэму Горы».

В Чехии Цветаева оказалась чужой, да и ей была чужда чешская культура. Решила перебраться во Францию, в Париж. Сборы были недолги: уже 1 ноября 1925 г. она с двумя детьми (1 февраля того же года родился Мур) в Париже. Приютила их семья О.Е. Колбасиной-Черновой, жившая в самом нищем районе Парижа.

Поначалу все шло сверх ожидания гладко и даже успешно: друзья устраивали Цветаевой поэтические вечера, ее заметили, на нее ходили, да и принимали дружески. Но успех и здесь оказался скоротечным. Вскоре она «приелась» эмигрантской публике, и та, по словам Цветаевой, сделала ее «прозаиком». Но и проза «не шла», т.е. дохода не приносила.

Нищета настигла Цветаеву и во Франции. Она часто пишет своей чешской приятельнице Анне Тесковой. Основной мотив ее писем – это жалобы на жизнь и постоянные мелкие бытовые просьбы. То Цветаева просит достать ей «простое стирающееся платье», ибо во Франции она даже платья себе купить не может, а ведь ей приходится выходить из дома на люди. «Внешне очень нуждаемся, – пишет Цветаева 21 февраля 1927 г., – как никогда. Питаемся, из мяса, вот уже месяцы – исключительно кониной, в дешевых ее частях». И в декабре того же года: «У меня – за годы и годы (1917 – 1927 г.) – отупел не ум, а душа».

А далее – всё хуже и хуже. К полному безденежью в 1930 г. прибавились постоянные болезни мужа. Он и так никогда не был опорой семьи, а тут и вовсе опустил руки, ибо ничего из его начинаний так и не вышло. Он, бывший белый офицер с психологией советского иждивенца, оказался лицом к лицу с «волчьим оскалом капитализма» и сник, сев на шею жене. Анна Саакянц пишет, что изматывающая душу Цветаевой бесконечная мешанина быта с каждым днем ощеривалась все больше, «всё неумолимее, вынуждая поэта порой буквально просить подаяние». Слава Богу, не на перекрестке, – у знакомых. Просила гроши. Понимая ее гордыню, часто давали больше. И тут она. Мужу и попросить было не у кого, да не способен он был и на это.