Либеральный Апокалипсис (сборник) - Алексей Ерошин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Отлично. Сроки те же?
– Да.
– И материалы у вас есть?
– Безусловно.
– Тогда не вижу смысла тратить наше время.
И он встал.
– Простите, господин Барри, – тихо окликнул исчезающего уже в серебристой дымке клиента Мартин, – можно один личный вопрос?
– Да, можно, – тот пожал плечами.
– Зачем вы убили ту, первую? Ее можно было, к примеру, продать. Или отпустить. Она бы не мешала второй.
Мальчик чуть наклонил голову влево.
– Теперь и ты это понял, – сказал он. – Понял, что она такое. И поверь, ты бы тоже не отпустил, потому что не смог бы смириться с тем, что ты – не единственный ее обладатель. Хотя я сделал это не специально. Так получилось. У меня слишком низкие перила на балконе, вот и все.
И он ушел.
Мартин смотрел на рассеивающуюся серебристую дымку и пытался сосредоточиться. Постепенно, через двадцать с лишним минут, в его голове появились первые проблески грядущего смысла, первые обрывки ненаписанного плана. Он вызвал на экран черно-белую фотографию Даун. Она, обнаженная, сидит на диване и смотрит в кадр. Морщины на лбу, едва заметные брови, кажущееся нахохлившимся, чуть одутловатое лицо. Он опустил взгляд на ее божественную грудь, а потом закрыл глаза.
5.Мартин не сразу решился провести с ней наедине больше чем пять минут. Он говорил себе: доктор же проводит, почему мне нельзя. Что я могу такое натворить. Она уже знает, где она, только пока не знает, почему, и я не собираюсь ей рассказывать.
С первой Гретой Мартин почти не общался. Несколько раз пересекался по необходимости, так сказать, контролируя ход процесса. Ромни не поощрял общение с реконструктами, поскольку их неподготовленную психику было слишком легко повредить. Но почему-то он стал доверять Мартину, видя в нем, судя по всему, товарища по несчастью и в определенной мере коллегу. Мартин ревновал Грету к Ромни и не знал, испытывает ли врач аналогичное чувство по отношению к нему.
Теперь Мартин сидел напротив Греты в одной из комнат ее временной квартиры. Он просто зашел к ней, поскольку имел доступ, а Ромни в этот момент по делам уехал в город. Грете было интересно. Ромни серьезно фильтровал поступавшую к ней информацию, ограничивал доступ в сеть, рассказывал лишь то, что гарантированно не могло травмировать. Конечно, он перестраховывался. Мартин сказал ей: задавай вопросы, я отвечу. И она задавала – о государственном устройстве, о технологии воскрешения, о чем-то еще.
– Знаешь, – сказала она в какой-то момент, – это очень странно: сознавать, что я давно умерла. Что меня на самом деле нет. И, кроме того, не знать, что со мной было после двадцати шести.
– Так или иначе, ты здесь, и ты проживешь дольше, чем могла прожить в своем двадцатом веке. И тебе не придется…
Он оборвал фразу на полуслове.
– Вы не любите поднимать эту тему, – кивнула Грета. – Ни Ромни, ни Поллак, ни теперь ты. Для вас это нечто запретное. Женщина меняет в жизни полсотни партнеров – это нормально. А если она хотя бы с одним появляется на экране – это уже падение нравов.
– Ты же понимаешь, что падение нравов ни при чем. В мире, где все возможно, понятие нравственности отсутствует.
– Нет, – усмехнулась она. – Присутствует. Как и честность, как и культура. Вы отменили все запреты – но не впали же в анархию, не стали ходить по улицам с дробовиками и охотиться за консервными банками, оставшимися в брошенных супермаркетах. Вы остались цивилизацией. Поэтому у вас есть и нравственность. Снимать порно можно. Можно снимать даже снафы – не вопрос. Только все это остается под бременем негласного порицания, ведь так?
Мартин подумал.
– Да, так, ты права. Странно, ты понимаешь нас лучше нас самих.
– Потому что я смотрю со стороны. И я не слепая. Я вижу, что я значу для вас. То есть я понимаю не только ваше общество в целом, но и каждого из вас в отдельности – тебя, и Ромни, и прочих.
Мартин встал и подошел к окну. Город уходил далеко за горизонт, в стеклах небоскребов отражалось послеполуденное солнце.
– Кто я такая? – спросила она.
– Это единственное, чего ты не понимаешь.
– Да, единственное.
– Ты – человек. Такой же, как я, Ромни и твой заказчик. Ты с ним еще встретишься.
– Послезавтра смотрины.
– Да. У тебя есть права – такие же, как у всех людей.
Она покачала головой.
– Но тогда я, получается, могу встать и уйти.
– Ты все-таки не совсем понимаешь нашу систему. Ты встанешь и уйдешь – но что ты будешь есть? Как ты будешь жить? Мы не будем тебя держать, но заказчик достанет тебя из-под земли, потому что заплатил кучу денег. Знаешь, почему у нас высокий уровень доверия и почти нет преступности?
– Зуб за зуб.
– Именно так. Сегодня ты припарковал машину в неправильном месте. И кто-то нацарапает на ней неприличное слово, потому что ты заехал, например, на его территорию. Он имеет право нацарапать, ты имеешь право его за это застрелить – но царапину все равно придется закрашивать. Не проще ли сразу встать, как положено?
– А если я встала, как положено, а какой-то ублюдок нацарапал неприличное слово?
– Убей его. Отрежь ему пальцы. Ты можешь все, ты имеешь право на все. И поэтому он будет думать, прежде чем писать.
Грета поднялась и встала рядом с Мартином.
– Вы чудовищны. Вы этого сами не понимаете, но вы ужасны.
– Да. Поэтому ты – островок прекрасного среди нас.
Она дотронулась до его плеча, он повернулся к ней – и они впервые поцеловались. У нее были чуть солоноватые губы и невероятно гладкая кожа. Он проводил рукой по ее талии, по спине, по ягодицам, и ему было хорошо, как никогда.
– Вы все меня хотите, потому что у вас в подсознании написано: она из порно, ее нужно хотеть, – тихо сказала она.
– Нет, – ответил Мартин. – Я хочу не Даун, я хочу Грету.
Она улыбнулась и прижалась к нему.
После они лежали на диване и смотрели двухмерные фотографии, проецируемые на потолок. Старые фотографии. Она говорила: это «Кадиллак», его как раз выпустили в семьдесят шестом, у Бобби был такой, только красный. А это закусочная, тут ели бургеры, а обслуживали людей другие люди, а не машины, как у вас.
А потом он внезапно прервал виртуальную экскурсию и сказал.
– Тебя убьют.
– Кто?
– Твой заказчик.
– Почему?
– Потому что ты – вторая копия.
И он рассказал ей все – от первого появления мальчика до того самого момента, когда он, Мартин, позвонил в ее дверь. Он знал, что рассказывать нельзя, что Ромни сотрет его в порошок, что вся работа может пойти прахом – и пойдет, потому что мальчик не сможет исправить свои ошибки, используя в качестве объекта Даун, знающую все.
Она слушала не очень внимательно, глядя в потолок и улыбаясь какой-то странной, мечтательной улыбкой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});