Хранительница тайн - Кейт Мортон

Сейчас мать сидела в углу, заворачивая подарок для Айрис, – детскую энциклопедию по истории Древнего мира. Лорел помнила, как потрясли ее таинственные черно-белые иллюстрации. Книга нравилась ей как предмет, и она завидовала Айрис, которая, распаковав наутро подарок, с гордым видом переворачивала страницы и разглаживала ленту закладки. У Лорел было не так уж много собственных книг, и ей до смерти хотелось иметь такую же.

Николсоны не слишком много читали, зато у них было принято рассказывать истории. Папа любил застольные байки, а Дороти Николсон, вместо того чтобы вычитывать сказочные истории из книг, придумывала их сама.

– Я рассказывала тебе о «Соловьиной звезде»? – спросила она однажды маленькую Лорел, не желавшую засыпать.

Лорел энергично замотала головой. Она обожала мамины истории.

– Разве? Тогда мне понятно, почему я тебя там не встречала.

– Где, мам? Что за звезда такая?

– Это путь домой, детка. Или просто путь.

– Путь куда?

– Туда или сюда – куда угодно…

Дороти улыбнулась своей особенной улыбкой и придвинулась ближе, словно собиралась поведать Лорел страшный секрет. Ее темные волосы упали на плечи. Лорел обожала секреты и умела их хранить.

– «Соловьиная звезда» – это корабль, который каждую ночь отплывает из гавани снов. Ты видела на картинке пиратский фрегат с надутыми парусами и веревочными лестницами?

Лорел радостно закивала.

– У него самая прямая и крепкая мачта на свете, а на верхушке серебристый стяг с белой крылатой звездой в центре.

– А как я взойду на борт, мам? Мне придется плыть?

Лорел плавала не слишком хорошо.

Дороти рассмеялась.

– А вот и нет! Стоит тебе уснуть, и ты сразу же окажешься на залитой солнцем палубе, готовая идти навстречу приключениям.

– А ты там будешь, мам?

Порой на лице Дороти появлялось загадочное выражение, словно эхо давних воспоминаний. Вот и теперь она печально улыбнулась и взъерошила дочке волосы.

– Конечно, буду, детка. Ты ведь не думаешь, что я отпущу тебя одну?

Где-то вдали загудел поезд, звук отразился от стен, и Лорел вздохнула. Дороти упрямо отказывалась покупать новую модель телевизора с пультом, поэтому от мысли включить телевизор пришлось отказаться. Настроив радиоприемник на «Радио 3», Лорел взялась за книгу.

Второй роман Генри Дженкинса назывался «Строптивая муза» и шел гораздо хуже. Лорел начала подозревать автора в мужском шовинизме. Некоторые идеи главного героя, Хамфри (столь же неотразимого, как и герой первой книги), относительно женщин показались ей спорными. Он обожал жену, но относился к ней скорее как к бесценному приобретению, словно она была не женщиной из плоти и крови, а мятежным духом, которым он завладел и не собирался выпускать из рук. Он привез Виолу, «дитя природы», в Лондон, чтобы приобщить к цивилизации, однако требовал, чтобы она осталась чистым, неиспорченным цветком. Лорел округлила глаза, ловя себя на мысли, что от всей души желает Виоле подобрать юбки и рвануть от Хамфри со всех ног.

Но Виола поступила иначе – согласилась стать его женой. Поначалу Лорел нравилась героиня, она казалась ей деятельной и непредсказуемой, однако чем дальше, тем образ Виолы становился менее убедительным. Лорел понимала, что несправедлива к бедной простодушной девушке. Впрочем, не ей судить. Отношения Лорел с мужчинами никогда не продолжались больше двух лет. В любом случае роман Хамфри и Виолы не подходил под ее определение идеальной любовной истории. Промучившись еще две главы, на протяжении которых автор перенес героев в Лондон и занялся сооружением золотой клетки для Виолы, Лорел раздраженно захлопнула книгу.

Хотя на часах было только девять, она решила лечь. Лорел устала с дороги, а завтра хотела поехать в больницу пораньше, чтобы застать Дороти в период просветления. Муж Роуз, Фил, пригнал для нее зеленый, словно кузнечик, «мини» шестидесятых годов. Лорел вымыла тарелку, сунула «Строптивую музу» под мышку и поднялась в спальню, отдавая ферму во власть призраков.

– Вам повезло, она проснулась и чувствует себя бодро, – промолвила хмурая медсестра, умудряясь сообщить хорошую новость с кислой миной. – Вечеринка на прошлой неделе утомила ее, но вообще визиты родственников полезны. Главное, без переборов.

Медсестра улыбнулась дежурной улыбкой – вылитая сестра Рэтчед из «Пролетая над гнездом кукушки» – и снова обратилась к планшету.

Уговорила, ирландскую джигу отплясывать не будем, подумала про себя Лорел по пути к палате. Когда на тихий стук никто не отозвался, она осторожно открыла дверь. Дороти сидела, откинувшись на спинку кресла, спиной к двери, и Лорел показалось, что она дремлет. Только подойдя ближе, она увидела, что мама не спит, а пристально рассматривает предмет, который держит в руках.

– Привет, мам, – поздоровалась Лорел.

Дороти вздрогнула и подняла голову. Взгляд был затуманенный, но дочь она узнала.

– Лорел. А я думала, ты в Лондоне.

– Я приехала погостить.

Мама не спросила зачем, и Лорел подумала, что, возможно, в возрасте Дороти, когда заботливые близкие предпочитают не посвящать стариков в печальные или тревожные обстоятельства своей жизни, к этому привыкаешь. Неужели и она доживет до таких лет, когда ей будет все равно? Ужасная перспектива.

– Что там у тебя? Фотография?

Трясущейся рукой Дороти протянула ей маленькую серебряную рамку, старую и выщербленную, но тщательно отполированную. Фотография была незнакома Лорел.

– Это от Джерри, – объяснила мать. – На день рождения.

Чудесный подарок для Дороти Николсон, патронессы всех вещей, выброшенных на помойку. И так похоже на Джерри. Лорел порой казалось, что младший брат совершенно не приспособлен к жизни, но иногда его проницательность ее удивляла.

При мысли о Джерри Лорел ощутила беспокойство. Перед отъездом из Лондона она оставила на его университетском автоответчике три сообщения – последнее поздно ночью, после нескольких бокалов красного вина, и, кажется, погорячилась. Она сказала, что едет на ферму, хочет раз и навсегда выяснить, что же в действительности там случилось, «когда мы были детьми», что сестры не в курсе и что ей нужна его помощь. Джерри так и не перезвонил, и Лорел думала, что, возможно, напрасно его в это втягивает.

– Какая-то свадьба. – Она надела очки, чтобы получше рассмотреть незнакомых людей, застывших в официальных позах за мутным стеклом. – Ты ведь их не знала?

Мать ответила уклончиво.

– Дивная вещица, – промолвила она с тихой грустью. – Наверняка он нашел ее на благотворительной распродаже. Эти люди… снимку следовало бы висеть на чьей-нибудь стене, а не валяться в коробке с хламом… Ужасно, как мы порой бываем жестоки!

Лорел согласно кивнула.

– Красивая фотография, – заметила она, водя большим пальцем по стеклу. – Судя по одежде, время военное, хотя жених не в форме.

– Тогда не все носили форму.

– Ты про уклонистов?

– Разные были причины.

Дороти забрала рамку из рук Лорел, еще раз всмотрелась в лица и поставила снимок на тумбочку, рядом с фотографией собственной скромной свадьбы.

При упоминании о войне Лорел встрепенулась. Вот и повод расспросить Дороти о ее прошлом.

– А чем ты занималась во время войны, мам? – спросила она с наигранным равнодушием.

– Я работала в Женской добровольческой службе.

Ни промедления, ни тени смущения. Словно мать и дочь часто говорили о войне, а не обсуждали эту тему впервые.

Лорел жадно ухватилась за нить.

– Вязали носки? Кормили солдат?

Мать кивнула.

– У нас была столовая в церкви. Варили суп для солдат, раздавали еду на улицах.

– Под бомбами?

Снова легкий кивок.

– Мам… – Лорел запнулась. Такой откровенности она не ожидала. – Ты очень храбрая.

– Нет, – ответила Дороти неожиданно резко, ее губы задрожали. – Были люди гораздо храбрее меня.

– Ты никогда не рассказывала нам о войне.

– Никогда.

Но почему, хотелось крикнуть Лорел. Так расскажи мне теперь! Почему твое прошлое окутано тайной? Генри Дженкинс и Вивьен, детство в Ковентри, военные годы – до того, как ты встретила папу. Почему ты с таким отчаянием ухватилась за свой второй шанс? Что заставило тебя поднять руку на человека, который осмелился бросить тень из прошлого на твою новую жизнь?

– Жаль, что тогда мы не были знакомы, – промолвила Лорел вслух.

– Это было бы непросто устроить, – улыбнулась Дороти.

– Ты понимаешь, о чем я.

Дороти беспокойно заворочалась в кресле.

– Едва ли я бы тебе понравилась.

– Почему?

Рот Дороти исказился, словно ей было трудно говорить.

– Почему, мам?

Дороти выдавила улыбку, которая совсем не вязалась с ее голосом и выражением глаз.

– Видишь ли, с возрастом люди меняются… становятся мудрее, учатся на собственных ошибках… Я очень стара, Лорел. Те, кому выпало жить долго, обречены сожалеть о поступках, которые совершили в прошлом… и которые предпочли бы не совершать.