Крушение империи (СИ) - Злотников Роман Валерьевич

Я улыбнулся воспоминаниям, после чего повернулся к жене и чмокнул ее сначала в щеку, а потом в животик, в котором рос и уже вовсю ворочался наш наследник. Уж не знаю кто именно будет первым — девочка или мальчик. В прошлый раз первой у нас была доча, а как случиться сейчас — никто не знает. УЗИ в СССР пока в разряде экзотики. Не готов утверждать, что ничего подобного нет вообще, но места, где это есть — лично мне неизвестны. Так что кто там у нас в животике мамы растет — пока загадка.

— Ну тогда — тронулись! Только осторожнее, — увы, с безопасностью автомобилей здесь пока тоже полный швах. Ремни безопасности-то уже появились, но пока нерегулируемые. То есть без натяжителей. Так что надевать их — только множить травмы. Ну если заранее не отрегулировал их точно по своей фигуре. А фигур из числа водителей у нас две. Плюс сами фигуры имеют свойство меняться. Поел плотно — животик и выпер, а люфт на это никак не предусмотрен. Ремни-то сделаны из таких материалов, которые почти не растягиваются. Иначе как удержать летящее вперед при сильном ударе тело? Подушек безопасности тоже не имеется как класса. Да и с рассчитанными деформируемыми зонами так же все плохо. Зато советские машины остаются практически целыми даже в самых серьезных авариях. Оттер от крови и костей руль, кресла и переднюю панель, заменил бампер или вытянул помятое крыло — все, сел-поехал…

Пролет в Кошице мне аукнулся. Началось все с того, что две моих попытки дозвониться до Бориса Николаевича после возвращения закончились ничем. То есть меня с ним просто не соединили. А чуть позже я узнал, что Пастухова отправляют послом в Данию. И даже такой мало что соображающий в высших раскладах власти человек как я, понимал, что это означает пусть и весьма комфортную, но ссылку… Затем мне зарубили очередную книжку. И это было уже куда более серьезно. Я ж этим зарабатываю! Нет, кое-какие деньги еще имелись, но после покупки «саранчиты» их остались буквально крохи. Ну по моим меркам. Так-то у меня «на книжке» лежала еще почти тысяча рублей. То есть для очень многих, считай, годовая зарплата. Но ведь и расходы предстояли немалые! Но на этом мои злоключения не закончились. В начале марта меня вызвали на партком «Лениздата», в парторганизации которого я состоял (ну так получилось), где сообщили, что через четыре дня состоится рассмотрение моего персонального дела. Потому что на меня поступило… нет, не анонимка, как это было широко принято в советских реалиях, а полноценное коллективное письмо, подписанное «группой товарищей» до глубины души возмущенных тем, что я «преклоняюсь перед Западом». В подтверждение чего они приводили мой внешний вид, потому как я практически не носил «нормальную советскую одежду» и то, что я владел транспортным средством «иностранного производства». Чуть покрутившись по коридорам и кабинетам издательства чтобы уточнить расклады, я пришел к выводу, что никакой команды «мочить» меня откуда-то «сверху» не поступило. И предстоящее «дело», скорее всего, являлось результатом банальной зависти. Потому как главным инициатором его был один «заслуженный работник культуры» весьма пожилого возраста, вступивший в партию еще в те времена, когда он подвизался корреспондентом дивизионной многотиражки. Политотдельцам во все времена сделать это было куда проще… Впрочем, будь он только один такой — над ним только посмеялись бы, но, судя по всему, я за прошедшее время успел «намозолить» глаза многим другим людям. В том числе и в руководстве издательства. Но раньше они как-то побаивались меня трогать. Однако, после скандала на марафоне, отголоски которого донеслись и до наших пенат, а также слухов о том, что и я, и те, кто считался моими покровителями, вызвали неудовольствие на самом верху — воодушевились и решили действовать. А то совсем этот сопляк оборзел. Клепает и клепает свои «романчики», да еще и издает их чуть ли не каждый год. В то время как куда более маститые и заслуженные вынуждены довольствоваться дай бог одной книгой в пятилетку… А куда деваться — проблемы с бумагой, проблемы с полиграфическими мощностями. Знаете сколько всего этого тратится на материалы съездов, пленумов, партконференций, регулярные допечатки уставов КПСС и ВЛКСМ и иную подобную литературу, которая потом годами лежала мертвым грузом в книжных магазинах и киосках. Но выделяемые на нее фонды и мощности — не-при-ка-са-емы! Плюс газеты и журналы, существенная часть которых издается на национальных языках народов СССР, при том, что процентов восемьдесят, а то и девяносто тиража таковых так же потом прямым ходом идет в макулатуру. Ну не популярны все эти национальные языки и наречия в той среде, на которую были рассчитаны все эти журналы. Русский язык, как язык одной из культур мирового уровня и такого же уровня научной школы давал им куда больше возможностей… Но за тиражами этих изданий тоже строго следит недреманное око ЦК. Национальная политика СССР незыблема и жестко регламентирована, и никто не позволит всяким профанам от книгоиздания совать в нее свой недоросший нос. Да что там говорить — сейчас даже свободно подписаться на популярные журналы типа «Огонька», «Вокруг света» или той же «Техники молодежи» было невозможно! Все в рамках выделенных лимитов, которые, насколько я помню, отменили только в 1987 году. После чего тиражи у того же «Огонька» скакнули в два раза — от полутора до трех миллионов, а, скажем, у газеты «Аргументы и факты» аж в несколько десятков раз — до тридцати трех с половиной миллионов экземпляров, каковая цифра была зафиксирована книгой рекордов Гиннеса как самый большой единичный тираж в истории человечества… Вот так и получается, что на «творчество» выделяются жалкие проценты имеющегося ресурса, который приходится делить на весь Союз писателей вкупе с Союзом журналистов. Ну, за исключением подобных «блатных», по поводу которых «сверху» регулярно приходят указания о содействии. То есть, в моем отношении, уже, скорее, приходили… Так что жалобе «старого партийца» со товарищи не просто дали ход, но и сделали это с нескрываемым удовольствием. Ибо нехрен!

Если честно — я напрягся… Ранее мне ни с чем подобным сталкиваться не приходилось. Ну нечему в моей прошлой жизни в это время было настолько сильно завидовать. В той жизни я за границу первый раз выехал только в две тысячи третьем. А до того носил, что висело в магазинах или то, что удавалось достать. Ну и, иногда, то, что смогли сшить. Одна из моих бабушек работала приемщицей в ателье (да-да, с заплатой сорок пять рублей в месяц, откуда и знаю), так что, если удавалось «достать» приличную ткань (с просто «купить» в СССР всегда были большие проблемы), мы кое-что заказывали. Так, например, одни из моих первых «джинсов» были именно что сшиты в ателье из какой-то синей дерюги, очень слабо похожей на классический «деним». Но в темноте и издаля изделия «Леви Страуса» кое-как напоминали… А в отпуск мы ездили с родителями на юг «дикарями», останавливаясь в кемпингах под Евпаторией, которые растянулись аж на тридцать километров — от памятника Евпаторийскому десанту и до самого города, либо, если с деньгами по каким-то причинам было туго, выцыганив в профсоюзе путевку в какие-нибудь подмосковные Дома отдыха на Угре или Оке. Так что все мои изменения во внешнем облике и транспортном средстве происходили у меня тогда, так сказать, «вместе со всем советским народом». Ну и, потом, постсоветским. И тогда, когда про всякие идеологические наезды уже все давно забыли. Потому как КПСС к тому моменту давно приказала, так сказать, долго жить. Сейчас же она была еще в полной силе… Ну а в этой жизни до сего момента я был в когорте, так сказать, обласканных властью. Вследствие чего наезжать на меня было себе дороже… Впрочем, поскольку, как выяснилось, это было, так сказать, инициативой снизу, пусть и милостиво одобренной, шанс как-то вывернуться имелся. Будь это прямое указание «сверху» — я бы и дергаться не стал. Бесполезно! Но, раз дело не в этом, а в том, что на моем примере дать укорот неким другим «молодым да ранним» решил кое-кто из местных — шанс есть. Тем более, что мне было за что сражаться. Поскольку разворачивающееся действие грозило мне не только проблемами с текущими заработками, но и кое-чем более серьезным.