Славка с улицы Герцена - Владислав Крапивин

8

Неизвестно, побывал ли отчим вторично у Розы Яковлевны Грузновато и устроил ли ей обещанный скандал. Возможно, просто посидел со знакомыми в подвальной «американке». Но, тем не менее, вернувшись, он изложил новые подробности. Оказалось, что привезенные на «додже» мешки сгрузили не на конторском складе, а на дворе у «предзавкомши», поскольку склад был уже закрыт.

– Это она, хитрая лиса, нарочно устроила, чтобы причитающуюся ей долю сразу оставить у себя… А твой мешок, Славка, тоже там.

– Какой еще мой мешок? – удивился я хмуро (потому что все еще был сердит на отчима).

– Да с сеном! Забыл, что ли? Ты завтра сходи да забери…

– Зачем оно мне, это сено…

– Ну, мало ли зачем! Пригодится. Да и сам мешок хороший, крепкий еще. Не оставлять же его этой вредной бабе! Сходи, она недалеко живет, на Большом Городище…

– Ничего себе «недалеко»! У ребенка еще ноги не зажили! – вмешалась мама.

Но я вдруг подумал, что, если завтра притащу с Большого Городища такой трофей, приятели зауважают меня еще сильнее. Не говоря уже о Лильке с Галкой.

В Большом Городище мне случалось бывать редко, да и то с кем-нибудь из взрослых. Думаю, что и Виталик, и даже Володька никогда не ходили туда самостоятельно. Но теперь, после похода «за горизонт», такая прогулка мне казалась делом совсем простым. Ну, не заблужусь же я в своем собственном городе!

Мама покачала головой, но спорить больше не стала.

Наутро отчим объяснил мне дорогу и даже дал пятьдесят копеек, чтобы некоторую часть пути я смог проделать на автобусе.

Тогдашние тюменские автобусы были «открытого типа». А проще говоря, обыкновенные тряские полуторки со скамьями в кузове. Пассажиры забирались туда по укрепленной сзади железной лесенке. Забрался и я. И честно хотел купить у кондукторши билет, чтобы проехать по улице Республики от Первомайской до остановки «Главпочта». Оттуда недалеко было до Перекопской и Земляного моста, ведущего через лог прямо к Большому Городищу. Пожилая добродушная тетка с кожаной сумкой и рулонами билетов на груди глянула на меня жалостливо.

– Ты куда это, цыпленок, собрался один-то?

– По делам, – солидно сообщил я, протягивая на ладошке пятаки и гривенники.

– Убери свою мелочь, деловой человек. Небось, еще в школу не ходишь, можно пока и без билета…

Первым порывом было возмутиться: я, мол, уже почти второклассник! Но здравые соображения тут же взяли верх. С такими деньгами я мог потом отправиться на родную улицу Герцена и вдоволь наиграть в чику с прежними друзьями-соседями – Толькой Рыжим, Семкой Левитиным, Амиркой Рашидовом. Игра могла быть долгой – пока не продую все до последнего пятака (насчет выигрыша я не питал иллюзий, важен был интерес). В общем, я пожал плечами, сказал тетке спасибо и опустил денежки в единственный кармашек на штанах.

Кататься на машинах мне приходилось редко. Я с удовольствием трясся на дощатой скамейке, вертел головой, и радость от поездки была такая, что вылез из полуторки я не у почты, а на две остановки дальше, у начала Затюменки. Ну и ладно! Дорогу я все равно знал!

Я запрыгал вниз по спуску, что вел к двум мостам – через Туру и через лог с речкой Тюменкой. Прыгалось легко. Потому что под уклон и потому что был я нынче не в сапогах, а в невесомых сандаликах на босу ногу. На скользких истертых подошвах я съехал по тропинке в глубину лога, перешел вброд Тюменку (глубины-то меньше, чем до колен) и стал подниматься по откосу другого берега – по извилистой дорожке среди высокой, жесткой, но не кусачей травы. Там, наверху, по моим соображениям, должны были начинаться улицы Большого Городища. Но я ошибся…

Городище с его старыми деревянными домами и высокими елями было и правда недалеко, но за еще одним руслом разветвленного лога. А участок, на который я выбрался, оказался квадратным островком. Рукава лога охватывали его с четырех сторон. Мне тут же пришло в голову, что именно здесь в старину стояла татарская крепость, на месте которой казаки потом построили наш город (эту историю рассказывала мне мама, когда мы ходили в музей, где я видел старинную пушку, кольчуги и скелет мамонта).

Я ничуть не огорчился, что тропинки меня вывели не прямо к Городищу, а на этот необитаемый остров.

В самом деле необитаемый! Никого, кроме меня! Только редкие бабочки кружили над травой. Трава была невысокая (возможно, скошенная в недавнюю пору), но кое-где над ней белели крупные ромашки.

Я лег в щекочущую траву, подпер щеки, и опять, как вчера, оказалось, что вокруг меня – только горизонт. Очень близкий. Он был щетинистым от частых травинок, но все равно – горизонт. Линия, где небо (ясное, густо-синее) соединилось с окружившей меня безлюдной землей. Я опять оказался в своем собственном мире .

Когда я стал большим и начал писать книжки, строгие люди, которые называются «критики», не раз упрекали меня, будто я часто ухожу в этот наполненный тишиной и травой мир и отгораживаюсь от мира настоящего (с его бурной действительностью и социалистическим строительством) собственным горизонтом. Но об этом как-нибудь в другой раз. А пока я никаких книжек не писал (только выдумывал иногда сам для себя всякие сказки), и было мне всего-то неполных восемь лет. И по правде говоря, мне это нравилось. Вот если бы еще каникулы были подлиннее…

Ну, в конце концов я поднялся над травянистым горизонтом во весь рост – надо было двигаться к цели путешествия. Мурлыча «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»« («Варягъ»!), я опять съехал на подошвах в лог и вновь поднялся по склону. Теперь уже и вправду к Большому Городищу.

Не помню уже, на какой улице жила мадам Грузновато, но дом отыскал я легко. И храбро вошел во двор (знал, что собаки здесь нет). И мешки увидел сразу, они стояли у поленницы. Мой мешок – с черной заплатой в виде буквы «Г» – стоял с краю. Подходи и забирай! Так я и собрался сделать. А с Розой Яковлевной (которая сейчас, конечно же, на работе) пусть потом объясняется отчим.

Но исполнить задуманное так просто не удалось. Тонкий (и противный) голос окликнул меня с крыльца:

– Эй, тебе чего!

На ступеньках стояла Аллочка Грузновато, дочка Розы Яковлевны. Тощая девчонка с рыжей челкой и с болячками на губах и на коленках. Я ее немного знал, то есть мы однажды видели друг друга на огородах у конторы «Заготживсырье». Но она меня, судя по всему не помнила. Потому что подбоченилась и спросила:

– Ты кто такой?

Независимым тоном я сообщил, кто я такой и зачем пришел:

– За своим мешком!

– А мешки трогать нельзя! Их еще будут распределять ! Так мама сказала.

Вот дура! Неужели она подумала, что я поволоку на себе мешок весом в несколько пудов!

– Мой мешок распределять не надо. Потому что он мой . Вот этот!

– Пфы… – Аллочка оттопырила губу с самой большой болячкой. – Этот п-жалста. Мама говорила, что его вообще надо выкинуть.

– Твоя мама шибко любит распоряжаться, – мстительно сообщил я. – Вчера заняла мое место в машине, а я топал до города пешком, все ноги натер…

Алка сжала кулаки и прищурилась.

– Ты мою маму не трогай, а то как приварю по кумполу. Полетишь со двора впереди мешка…

– Ага, одна приварила и сразу обкакалась, – сообщил я в ответ с достоинством, но без лишней сердитости. Сразу почуял: если сцепимся, правда будет на Алкиной стороне. Потому что Роза Яковлевна для меня вредная тетка и недруг отчима, а для нее, для Алки, она – мама . И ничего с эти не поделаешь. К тому же, Аллочка Грузновато хотя и была моя ровесница, но выше на полголовы. С такими жилистыми и злющими девчонками (вроде как мои соседки Лилька и Галка) связываться опасно. Поэтому, не продолжая спора, я взвалил мешок на голову и гордо двинулся со двора.

Был мешок большой, но совсем легкий. Без всякого труда я «пешим ходом» – по логу вдоль речки, до моста на Первомайской, а там и к себе на Смоленскую – доставил поклажу домой.

Мы вывалили сено в дворе у Володьки. Оно вспухло большой кучей. Даже удивительно, как его столько помещалось в мешке! Мы втроем кувыркались в нем, как сбежавшие из цирка обезьяны (по словам Володьки). Вбирали в себя свежий сенный запах. Радостно хихикали, когда сухие травинки щекотали нам руки, ноги, щеки. Мы словно выбрались за город, на луга, где такого сена – до самого горизонта…

Володька затеял игру в рыцарей. С деревянными мечами и фанерными щитами, верхом на палках-лошадях, мы сшибались в поединках, а после, когда «вылетали из седел», сцеплялись на сене в рукопашную. А победителя награждали затем спелым помидором или огурцом, который подносили торжественно, будто королевский приз. Потом, правда, все равно делили награду на три части, но победителю по справедливости доставалась самая крупная доля…