Вендетта - Крис Хамфрис

— Тиццана, — повторил он. — Сколько тебе лет?

Она нахмурилась.

— Не знаю, отец.

— Дай подумать. — Он поскреб щетину, глядя на дочь. — Ты родилась в год, когда рано ударили заморозки и оливки погибли, из-за чего никому не был нужен мой новый пресс! Ни-ко-му.

Он свирепо глянул на девушку. Гнев отца всегда проявлялся в виде внезапной вспышки. Его нужно было успокоить, отвлечь.

— И в каком году это было, папа?

— В каком? Хм, — проворчал он. — Да я до самой смерти не забуду тот год! Это было в… тысяча пятьсот шестьдесят восьмом. То есть в шестьдесят девятом. Да, в шестьдесят девятом.

— А сейчас?..

— Ты даже не знаешь, какой нынче год, глупая?

Девушка покачала головой. Какое ей дело до этого? Она замечала только смену сезонов.

Мужчина вздохнул.

— Тысяча пятьсот восемьдесят третий. Стало быть, тебе четырнадцать.

Она не знала своего возраста и не придавала ему никакого значения. Но вот для отца даты оказались важны.

— Хорошо, — пробурчал он. — Вполне взрослая.

Мужчина встал и направился к лестнице, не обращая больше на дочь ни малейшего внимания.

— Папа!

Он обернулся, и Тиццана снова подняла скованные руки. Отец не собирался подходить, и девушка поняла, что необходимо как-то задержать его, иначе, если он выпьет, придется провести в подвале весь день.

— Вполне взрослая для чего?

— Чтоб выйти замуж.

— Что? — с трудом выговорила Тиццана.

Вряд ли какое-то другое сообщение отца могло шокировать ее сильнее.

— Замуж? Но ведь мне всего четырнадцать…

— Ну и что? Твоей матери было четырнадцать, когда я женился на ней.

«И едва минуло двадцать, когда похоронил ее», — подумала девушка, но вслух ничего не сказала.

Все, что она помнила о матери: эта сгорбленная под гнетом непосильной работы женщина родила пятерых детей за шесть лет — и потеряла двух из них. Ей когда-то было четырнадцать? Тца не могла представить ту старуху, которую едва помнила, своей ровесницей.

Отец отступил на шаг.

— Ты течешь?

Она отвела взгляд и пробормотала:

— Да.

— Значит, уже вполне взрослая, — хрюкнул отец.

— Но… — выдавила девушка, напрягшись. — Кто же захочет взять меня в жены?

Улыбка искривила рот отца, придав лицу незнакомые черты.

— Есть кое-кто. Эмилио Фарсезе.

На мгновение стало трудно дышать. Тца немного знала о Сартене. Когда ей было восемь, умер брат Франко. Первенец, Луго, уже учился в школе в Генуе — любимец семьи, он должен был осуществить мечту отца о школьном образовании. Старшая сестра Миранда страдала чахоткой. Таким образом, Тиццане приходилось пасти коз, которые служили единственным постоянным источником дохода семьи, и она жила в горах круглый год, даже после того, как в октябре пригоняла стадо вниз, в долину. Ей гораздо больше нравилось проводить зиму в своем каменном убежище — где оно находится, не знали даже родные, — чем с отцом. Тем не менее, конечно же, она слышала о семействе Фарсезе. А в один из редких визитов в Сартен сестра Миранда, хихикая, показала ей издалека Эмилио.

— С чего это он хочет жениться на Маркагги?

Не следовало задавать этот вопрос вслух! Отец метнулся к ней и сильно ударил кулаком в ухо.

— Маркагги — славная фамилия! Среди них были ученые, изобретатели, государственные мужи. Для любой семьи большая честь породниться с нами. Даже для этих выскочек Фарсезе!

Он вперил горящий взгляд в девушку. Вскоре, однако, гнев его поутих, и мужчина тяжело опустился обратно на бочонок.

— А еще нам принадлежит земля, прямо за городской чертой, которая им нужна. Она разделяет их владения надвое. Я отдам им участок в качестве приданого, а за это они помогут мне осуществить мой план. — Глаза его снова загорелись. — Новый тип дамбы.

«Ты продаешь меня», — горько подумала девушка, но оставила мысли при себе, а лишь отчаянно проговорила:

— Но мое стадо, отец. Я должна вернуться к нему.

Она спустилась с гор, чтобы продать на рынке сыр и мирру, хотя вообще крайне редко приходила в Сартен, и почти никогда — перед самым полнолунием.

— Ты вернешься со слугой Фарсезе. Он там все устроит. Стадо тоже часть твоего приданого. — Отец фыркнул. — Маркагги в любом случае не должны быть козопасами.

Впервые за долгое-долгое время к глазам девушки подступили слезы. Отдать Джезабель, Индигу, старика Креспо и других? Ее единственных друзей? Ужасно, немыслимо. Но она не привыкла плакать, и сейчас в ней закипал гнев.

— Ты не можешь так поступить, отец! Я не…

Он снова ударил ее, вернее, попытался. Тца была готова к выпаду и смогла нагнуть голову, так что кулак скользнул по макушке. Было больно, но и отцу досталось.

— Ты… Ты смеешь!.. — крикнул он, потирая ушибленные пальцы. — Сделаешь то, что я прикажу. Ты моя собственность, такая же, как и твои обожаемые козы. Моя, и я могу тобой полностью распоряжаться.

Ей хотелось зарычать в ответ. Если бы только руки были свободны, уж она показала бы этому мерзавцу. Для своих четырнадцати лет девушка была весьма крупной и сильной. В горах она отбивалась от волков, защищая стадо, охотилась на дикого кабана и убила его… На самом деле, не во сне. Но сейчас ее сдерживали цепи, поэтому она сказала:

— Я ведь не старшая. Фарсезе захочет жениться на Миранде.

Тца ощутила прилив надежды. Миранда с болями в груди, Миранда хорошенькая. Она шила, ткала…

— Миранда умерла.

Мгновением раньше он яростно смотрел на дочь, готовясь еще раз ее ударить, но, сообщив печальную новость, совсем пал духом.

— Миранда умерла, — повторил отец шепотом. — Миранда, моя девочка! Моя любимая!

Из глаз полились слезы, и он даже не попытался унять их. Крупные капли скользили по щекам, теряясь в бакенбардах.

— Хорошая дочь, ласковая, добрая, такая миленькая… — Он вздохнул. — Она была помолвлена с Эмилио, мы в сентябре собирались сыграть свадьбу. Потом начала кашлять, и…

Мужчина утер нос и приосанился.

— И они согласились взять тебя вместо Миранды. Мою последнюю дочь. Последнюю…

И, спрятав лицо в ладонях, отец разрыдался.

Но у Тиццаны не было времени утешать распустившего нюни пьяницу. Самое главное сейчас — получить свободу. И оковы напомнили девушке еще кое о чем — об аргументе, против которого отец не сможет возразить.

— Папа, — сказала она, — а как же?..

Он поднял голову, увидел поднятые руки и подошел к дочери. Из нескольких ключей на цепочке выбрал один и попробовал вставить в замок на левом запястье. Ключ подошел.

— Милая моя. Такая хорошенькая.

Девушка знала, что отец по-прежнему бормочет о ее мертвой сестре. Саму Тиццану никто не назвал бы хорошенькой. А если она когда-то и была милой и неиспорченной, все закончилось тогда, в полнолуние после ее первой менструации, когда девушка обнаружила…