Искусство обмана - Нора Робертс

Они не шелохнулись, хотя Кирби было ужасно неудобно, рама упиралась ей в спину. Они молчаливо ждали, пока свист не затих в глубинах галереи.

Адам шепотом успокоил:

– Все в порядке. Он ушел.

– Ты был великолепен. – Она прикрыла рот рукой, пытаясь сдержать смех. – Никогда не думал о взломе с проникновением?

Он скользнул рукой по картине и затем крепко сжал ее. Когда придет время, он отплатит Кирби сполна.

– Пойдем.

– Хорошо. Сейчас, видимо, не самое подходящее время показывать тебе галерею. Жаль. В соседней комнате есть несколько прекрасных гравюр и просто изумительный папин натюрморт.

– Подписанный его собственным именем?

– Ну, хватит.

Они остановились в коридоре, желая удостовериться, что все чисто.

– Это низко, – заметила она.

И больше они не разговаривали до тех пор, пока не оказались под сенью деревьев. Адам повернулся к Кирби:

– Я возьму картину и поеду за тобой. Если выжмешь больше пятидесяти, я тебя прикончу.

Когда они подошли к машинам, Кирби замерла и внимательно посмотрела на него серьезным взглядом, несказанно поразив его.

– Я очень ценю то, что ты сделал, Адам. Надеюсь, ты не думаешь о нас плохо. Это важно.

Он коснулся ее щеки.

– Я еще не решил, как мне думать о вас.

Ее губы слегка изогнулись.

– Тогда все в порядке. У тебя есть время.

– Забирайся внутрь и поезжай, – приказал он, едва не забыв, что должен действовать решительно. Она могла заставить любого мужчину забыть о многих вещах.

Дорога домой заняла в два раза больше времени, Кирби не превышала допустимый лимит. Она снова оставила «порше» перед парадной дверью, зная, что Кардс о нем позаботится. Оказавшись внутри, она сразу же направилась в гостиную.

«Ну что ж. Кажется, ему довольно удобно, но, думаю, я его немного вытяну».

Адам, прислонившись к косяку, ждал, пока Кирби уложит отца. Развязав галстук и сняв с Филиппа обувь, она накрыла его своей шалью и поцеловала лысеющую голову.

– Папа, – пробормотала она. – Тебя перехитрили.

– Мы поговорим наверху, Кирби. Сейчас.

Выпрямившись, она посмотрела на Адама долгим спокойным взглядом.

– Ты так мило просишь… – Она взяла из бара графин бренди и два бокала. – Надеюсь, это будет дружелюбный допрос. – Она промчалась мимо него наверх.

Глава 8

Кирби включила розовую лампу, разлила виски. Передав Адаму бокал, скинула обувь и уселась на кровать, скрестив ноги и наблюдая, как он разорвал бумагу и принялся осматривать картину.

Нахмурившись, он изучал мазки кисти, оценивал цветовое решение, венецианскую технику, характерную для Тициана. Невероятно, думал он. Просто невероятно.

– Это точно копия?

Она улыбнулась, потерла бокал, чтобы разогреть бренди, но не сделала ни единого глотка.

– Папин знак на раме.

Адам видел красный круг, но не счел его убедительным.

– Я бы мог поклясться, что это оригинал.

– Так же, как и любой.

Он прислонил картину к стене и обернулся к ней. Кирби походила на индийскую принцессу: темная пелена волос резко контрастировала с белым шелком. Таинственно улыбаясь, сидела в позе лотоса с бокалом бренди.

– А сколько еще копий в коллекции твоего отца?

Она медленно подняла бокал и сделала глоток. «Я не должна злиться на него за этот вопрос. Он имеет право знать».

– Все картины в папиной коллекции подлинны. Кроме этого Тициана. – Она беззаботно пожала плечами.

– Когда ты говорила о его технике и способе «застаривания», создалось впечатление, что ты имела в виду не одну картину.

«И почему я решила, что он не будет искать скрытый смысл в моих пояснениях?» Она устала ходить вокруг да около. Кирби поболтала напиток, красные и янтарные огни заиграли на стекле.

– Я доверяю тебе, – пробормотала она, к удивлению обоих. – Не хочу втягивать тебя в то, о чем ты потом пожалеешь, Адам. Пойми. Как только я все расскажу, сожалеть станет слишком поздно.

Его не волновали приступы вины. «И кто кого сейчас обманывает? Кто, в конце концов, будет платить по счетам?»

– Позволь мне самому об этом волноваться, – заявил он, решив разобраться с муками совести потом. Он отпил бренди, и тепло разлилось по телу. – Сколько копий сделал твой отец?

– Десять… нет, одиннадцать, – поправилась Кирби, проигнорировав его быстрое ругательство. – Одиннадцать, не считая Тициана, который попадает в другую категорию.

– В другую категорию, – пробормотал Адам и плеснул в бокал еще бренди, алкоголь сейчас очень уместен. – Чем она отличается?

– Тициан принадлежал и папе, и Харриет. Они заключили соглашение, чтобы избежать ссоры.

– А другие? – Он сел на вычурный стул эпохи королевы Анны. – Какие соглашения послужили причиной для их создания?

– На самом деле, у каждой копии своя причина. – Кирби, заколебавшись, внимательно на него посмотрела. Если бы они встретились месяцем позже, сложилось бы все по-другому? Возможно. Она задумчиво отхлебнула согревающего напитка. – В двух словах, папа писал их, затем продавал желающим.

– Продавал? – Адам встал, не в состоянии спокойно сидеть на месте. Желая остановить ее до того, как она продолжит, он закружил по комнате. – Боже мой, Кирби. Ты понимаешь, что он сделал? Что он делает? Это очевидное мошенничество.

– Я бы не назвала это мошенничеством, – возразила она, погруженная в созерцание бренди. В конце концов, она много думала об этом. – И уж точно не очевидное.

– А что тогда?! – Будь его воля, он увез бы ее отсюда, бросив Тициана, Рембрандта, ее сумасшедшего отца с его глупым замком. Куда-нибудь. Куда угодно.

– Жульничество, – наконец решила она со слабой улыбкой.

– Жульничество, – спокойно повторил Адам. Он и забыл, что она такая же сумасшедшая. – Жульничество. Продажа подделок за огромные деньги ничего не подозревающим людям – это жульничество? Проезд зайцем в общественном транспорте – вот жульничество! – Он снова принялся мерить шагами комнату. – Черт подери, его работы стоят целое состояние. Почему он это делает?

– Потому что может, – просто ответила она. – Папа – гений, Адам. Я говорю это сейчас не как его дочь, а как коллега. Возможно, его гениальность приправлена эксцентричностью. – И проигнорировала резкий звук насмешки. – Для папы живопись – не просто профессия. Искусство и жизнь едины, равнозначны.

– Я понимаю, Кирби, однако это не объясняет, почему…

– Дай мне закончить. – Она обеими руками обхватила бокал. – Единственное, чего отец не может принять, – алчность. Для него алчность – это не просто культ денег, но темница для искусства. Ты, наверное, знаешь, что его постоянную коллекцию заимствуют музеи и школы искусств. Свято веря, что искусство принадлежит частному сектору, он ненавидит идею покупки шедевров в инвестиционных целях.