Запад против Востока. 2500 лет первой битве - Коллектив авторов

Афиняне разбили некогда здесь в морском

Сражении и, уничтожив персидские войска, воздвигли

Эти колонны в честь девственницы Артемиды.

На морском берегу показывают среди лежащих вокруг куч глубокого песка место, откуда можно вырыть горсти черной, как бы пережженной пыли, похожей на пепел. Здесь, вероятно, сожжены были обломки кораблей и трупы убитых.

9. Когда стоявшие при Артемисии греки узнали о том, что произошло в Фермопилах, – что Леонид убит и проходы на сухом пути в руках Ксеркса, – флот начал отступать к берегам внутренней Греции, причем афиняне, гордясь своей храбростью, своими подвигами, шли последними.

Плывя вдоль берега, Фемистокл отмечал те места, которые могли служить стоянкой неприятелю для снабжения провиантом или же убежищем. Он или отмечал крупными буквами случайно находимые им камни, или сам ставил их там, где должен был бросить якорь неприятель, чтобы запастись водой. В сделанных им надписях он просил ионийцев, если можно, перейти на сторону афинян, их родичей, и принять вместе с ними участие в борьбе за свободу, если же нельзя, то наносить в сражении персам какой-либо вред и пугать их. Этим он надеялся или заставить ионийцев перейти на сторону греков, или поставить их в затруднительное положение, навлечь на них подозрение персов.

Когда Ксеркс вторгся с севера в Фокиду, пройдя Доридой, и стал выжигать фокидские города, греки не оказали ему сопротивления, несмотря на то, что афиняне просили их двинуться для защиты Аттики, в Беотию, навстречу неприятелю, как сами дрались за всех на море при Артемисии. Их никто не слушал – все думали лишь о защите Пелопонесса: хотели собрать на перешейке все силы и провести затем на перешейке стену от одного моря до другого. Предательство их раздражило афинян, но в то же время они впали в уныние и отчаяние, видя свое одиночество. О сражении с неприятелем, подавлявшим их своей численностью, они не могли и думать: оставалось одно – очистить город и перейти на корабли. Большинство были против этого – они не желали победы ценой пожертвования храмами богов и могилами предков и не ожидали в таком случае спасения для себя.

10. Видя невозможность убедить толпу своими доводами, как человека, Фемистокл прибегнул к помощи знамений со стороны богов и изречений оракула, как в трагедиях прибегают к помощи машин. Таким знамением был для него случай со священным змеем, который, как говорили, уполз в то время из храма. Ежедневно выставляемую для него пищу жрецы нашли нетронутой, о чем рассказали народу. Фемистокл объяснил, что богиня покинула город, указывая афинянам путь к морю. Подобным же образом удалось ему склонить на свою сторону народ и объяснением оракула: он говорил, что под «деревянными стенами» следует понимать только корабли и что «божественным», а не «несчастным» или «бедным» назвал оракул Саламин потому, что данное ему название принесет грекам в будущем большое счастье.

Его мнение одержало верх, и он предложил отдать город под покровительство Афины, «защитницы афинян», всех же граждан, способных носить оружие, посадить на корабли. Детей, женщин и рабов каждый должен был спасать как знает. Предложение его было принято, и большинство афинян перевезло своих родителей и жен в Трезену, где они были замечательно радушно приняты трезенцами. Последние решили содержать их за общественный счет, выдавая каждому из них по два обола; дети их могли есть плоды где угодно. Кроме того, они наняли для них учителей. Предложение это внес Никагор.

Государственная афинская казна была пуста, поэтому Ареопаг назначил выдать каждому отправлявшемуся в поход по восьми драхм, благодаря чему триеры имели, главным образом, необходимое число матросов. Клидем и в этом видит хитрость Фемистокла. Когда, по его рассказу, афиняне сходили в Пирей, исчезла голова горгоны на щите статуи богини. Фемистокл притворился, будто ищет ее, и во время своих поисков нашел между скарбом много золота, которое было употреблено на общественные нужды. Его вполне хватило на расходы флота.

Население целого города садилось на корабли – картина, возбуждавшая грустное чувство, но в то же время говорившая о достойной удивления решимости афинян. Они провожали своих жен и детей на чужбину, сами же, несмотря на рыдания, слезы и объятия своих родителей, перешли на остров Саламин. Многие из граждан, оставшихся в городе вследствие своей старости, возбуждали к себе чувство сострадания. Точно так же нельзя было смотреть без жалости на домашних, ручных животных, бежавших с жалобным воем, понурив голову, за своими хозяевами, садившимися на корабли. Рассказывают, между прочим, что собака отца Перикла, Ксантиппа, не вынесла разлуки с ним, бросилась в море и поплыла за триерой. Она вышла на берег на Саламине, но тотчас же издохла от изнеможения. Здесь показывают еще «собачью могилу», где, говорят, зарыли ее.

11. Одним этим уже, что Фемистокл сделал до сих пор, он показал себя великим человеком. Он заметил, что граждане жалеют об Аристиде и боятся, как бы он в раздражении не перешел на сторону персов и не погубил Грецию – незадолго до войны он должен был уступить Фемистоклу и подвергся остракизму, – и предложил вернуть на известный срок изгнанников и позволить им работать вместе с остальными гражданами словом и делом для спасения Греции.

Благодаря тому уважению, которым пользовалась Спарта, начальство над флотом досталось Эврибиаду. Он оробел, встретясь с опасностью лицом к лицу, и решил сняться с якоря и плыть к Пелопоннесу, где стояла вся пехота пелопоннесцев, но встретил противника в Фемистокле. Говорят, в этом случае он произнес свои известные слова. «Кто на играх забегает вперед, того бьют, Фемистокл», – заметил Эврибиад. «Да, – отвечал Фемистокл, – зато отставшие не получают награды». Когда тот замахнулся палкой, чтобы ударить его, Фемистокл сказал: «Бей, только выслушай». Эврибиад был удивлен его хладнокровием и приказал ему высказать его мнение, благодаря чему Фемистоклу удалось склонить его на свою сторону. В ответ на чье-то замечание, что тому, у кого нет родины, не следует советовать другим покинуть, бросить на произвол судьбы их отечество, Фемистокл вскричал: «Да, негодяй, мы бросили наши домы и стены города, мы не желали быть рабами ради обладания бездушными предметами; но у нас есть город, равного которому по величине нет в целой Греции: это двести триер. Теперь они могут спасти вас, если вы хотите того; но, если вы уйдете, вторично измените нам, Греция узнает вскоре, что у афинян есть и свободный город, и земля ничуть не хуже той, которую они потеряли!..» Слова Фемистокла заставили Эврибиада задуматься; кроме того, он испугался, что