Его нельзя любить. Сводные - Мария Николаевна Высоцкая

До меня, вообще, лишь сейчас доходит то, что произошло днем. Я действовал на эмоциях, практически ничего не соображая. На глаза накатила пелена. Все, что я делал, было исключительно на рефлексах.

Чувствую, как дрожат пальцы, и сжимаю их в кулаки, чтобы Ника не заметила. Не увидела того, что мне, блядь, тоже страшно. До сих пор. Закрываю глаза, и сразу откидывает на несколько часов назад. На ту сраную дорогу, прямо в лапы к этим уродам.

Еще пару часов назад я думал, что высплюсь. Вырублюсь, а когда проснусь, будет новый день и все воспоминания испарятся, останутся в прошлом. Только вот стрелка часов уже давно перевалила за второй час ночи, а меня так и не отпустило. Заснуть я, в принципе, тоже не смог.

Внутри до сих пор крутит. Мозг работает на пределе. Анализирует.

Что, если бы пуля попала в кого-то из этих упырей? Если бы я убил? Или они бы забили меня до смерти?

И главное «если» — Малинина! Они могли сделать с ней все что угодно. Глупая девчонка.

До этого дня я никогда не держал в руках пистолет. Не стрелял. Мне повезло, что вообще сообразил, как это делается. Снял с предохранителя, передернул затвор…

В кино выстрел производят легко. Не задумываясь. Сегодня я стрелял именно так — не думая о последствиях. Точнее, в моей голове билась лишь одна мысль — я не должен допустить того, чтобы ей навредили.

Снова смотрю Нике в глаза. В полумраке не видно их цвета, они лишь изредка поблескивают.

Перекатываюсь на спину, анализируя происходящее. Зачем я к ней пришел? Зачем отдал свою спальню Каринке с Антохой?

Ответ прост, но вместе с тем ужасен. Мне стремно признаться в этом даже самому себе, но я шел сюда, потому что не мог оставаться один. У меня в ушах до сих пор ее крик, а перед глазами — заплаканное лицо.

Ребра ноют от ударов ногами, как и рожа. Сколько все это будет заживать, понятия не имею. Четверо на одного — таких драк в моей жизни еще не было…

Ника шебуршит одеялом, натягивая его до подбородка. Мы просто лежим рядом и знаем, что этот поцелуй ничего не значит. Это лишь выброс эмоций, адреналин. Его в моей крови сегодня с передозом.

В какой-то момент Малинина всхлипывает. Я тут же напрягаюсь. Меня вообще триггерит на слезы, моя мать постоянно рыдала.

Ее многочисленные истерики и скандалы с отцом — одна из побочек ломки. Ее ломало, она умоляла его ей помочь, плакала. Он запирал ее в спальне, возил по клиникам. Но ничего не менялось. Она срывалась, а потом скатывалась в чудовищное чувство вины, плакала. Много плакала.

Когда я слышу женский плач, всегда передергивает. Иногда он проходит фоном и почти не задевает никакие струны души, а иногда наизнанку выворачивает. Вот как сейчас.

— Мне было так страшно, — Ника сжимается в комочек, всхлипывает. — Я успела попрощаться с жизнью. Не знаю, осталась бы я жива, но морально, морально они бы точно меня уничтожили.

Стискиваю зубы и прикрываю глаза. Я не хочу это слушать, потому что все ее чувства отзываются во мне. Они на поверхности. Страх. Он неподвластен подчинению в такие моменты.

— Мы выбрались, — уголки моих губ подрагивают. — Так что просто забудь.

Знаю, что несу чушь. Но ничего более умного выдать сейчас не могу. Сочувствие — вообще не мое. Я всегда заботился лишь о своей шкуре.

Ника находит мою руку и крепко сжимает ладонь. Я дергаюсь от ее прикосновения, аж зубы сводит. Вроде самый обычный жест, мнимая поддержка, но цепляет. Слишком сильно, так, что дышать трудно становится.

Я понимаю, что она чувствует, и прекрасно знаю, чего хочет.

Она ищет облегчения, а это возможно лишь тогда, когда рядом тот, кто сильнее тебя. Ника на инстинктах ко мне тянется, уверенная в том, что произошедшее сегодня меня совершенно не тронуло. Что я пережил это без особого напряга. Но это далеко не так.

— Никто не узнает, — ее шепот звучит совсем близко.

Ника подползает вплотную. Крепко прижимается к моему боку, размещая свою ладонь на груди.

— Обещаешь?

— Обещаю, — киваю, просовывая руку ей под шею, а потом сжимаю плечо.

Она громко дышит, но я чувствую, что улыбается.

— Я никогда никуда не ездила одна, — выдает со вздохом. — Если только в Москву в этом году. Хотя здесь меня на самолет посадила бабушка, а там встретила мама. Они до сих пор считают, что я не способна самостоятельно добраться из пункта А в пункт Б. Так что это мое первое почти самостоятельное путешествие.

— Поздравляю, — хмыкаю и поворачиваю голову.

Ника лежит запрокинув лицо. Все это время она смотрела мне в подбородок.

— На самом деле я не уверена, что смогла бы сегодня заснуть одна. Голова лопается от мыслей и предположений. Я все время думаю, а что, если что-то пошло бы не так? Они же могли тебя убить, — сглатывает.

— Но я жив, — пожимаю плечами, а у самого холодок по коже.

— Нам повезло, — она облизывает свои пухлые губы, а меня не покидает мысль снова ее поцеловать.

Это тупой инстинкт. Животный. Если мозг решил, что ты на волосок от смерти, был или вот-вот будешь, срабатывают первобытные позывы к размножению.

В своих мыслях я, конечно, уже давно зашел дальше поцелуев. Именно с ней. И вот это уже куда хуже. Можно выбрать любую, но я хочу с ней.

— Мы здесь надолго?

— Дней на пять, — закидываю руку себе за голову.

— У тебя классные друзья. Я думала, что, когда ты о них говорил, просто врал.

Она снова всхлипывает. Я чувствую, как у нее дрожат плечи. Спина.

Переворачиваюсь на бок, и Ника утыкается лицом мне в грудь.

— Никто не узнает, — бормочет, сжимая ткань моей футболки в кулаки.

— Никто, — касаюсь пальцами ее волос, неуверенно кладу ладонь на затылок, робко поглаживая.

Никогда никого не успокаивал. И не уверен, что вообще делаю это правильно, просто…

Я не знаю. Я тупо запутался. Все это началось как большая игра. Масштабная летняя авантюра. А что теперь?

15.2

Никины слезы проступают через футболку. Выдыхаю и сгребаю Малинину в охапку. Отрываю от себя на пару секунд так, чтобы подтащить выше.