Ищите и найдете - Михаил Волконский

Иезуиты старались выдать это общество за вредную религиозную секту и называли перфектибилистов иллюминатами.

LVII

— Впрочем, чья бы тут ни была работа, — сказал Грубер, — но нам нельзя допустить, чтобы граф Рене, или, вернее, так называемый граф Рене, нашел свою дочь, прежде чем нам выгодно будет указать ему, где она находится. Она слишком серьезное орудие в наших руках в отношении графа, чтобы мы не воспользовались этим орудием и не пресекли открытую ныне ему возможность найти свою дочь самому.

— Но ведь если он, — возразил брат Иосиф, — уже поехал к Авакумову, то, вероятно, теперь поздно принимать какие-либо меры, и свидание состоялось.

— Этого не может быть! — улыбнулся Грубер. — Авакумов не смеет выдать ее, но нам все-таки нельзя сидеть сложа руки. Я вам поручаю осветить это дело сегодня же и так или иначе покончить с ним; поезжайте немедля.

— Вы дадите мне какие-нибудь инструкции?

— Действуйте, смотря по обстоятельствам; я надеюсь на вас и уверен, что вы, обладая вашей силой, устроите все сегодня же. Я вас буду ждать целый день, приезжайте ко мне, чтобы рассказать, что вы успеете сделать для вящей славы нашего ордена.

Брат Иосиф подошел под благословение патера и отправился.

Он был одет в платье светского человека и, очевидно, принадлежал к тайным иезуитам, которые, как известно, имеют право носить платье, соответствующее их положению в обществе и занятиям, избранным ими для достижения этого положения.

Должно быть, дело о дочери французского графа в достаточной степени интересовало патера Грубера, потому что, как только удалился брат Иосиф, напускное спокойствие и уверенность быстро сбежали с него, и он в некотором волнении заходил по комнате.

В самом деле, в той сложной политической игре, которую вели иезуиты, молодая девушка, дочь лица, приближенного к королю Людовику XVIII, могла оказаться важным козырем, и раскрывать свои карты и показывать этот козырь прежде времени было не только нерасчетливо, но и неблагоразумно и даже опасно.

Игра была нешуточная.

Бонапарт, первый консул Французской республики, искал союза с Россией против Англии, которая противилась и препятствовала возраставшему могуществу Франции, могуществу, тесно связанному с властью и возвышением самого консула Бонапарта.

Республиканского правительства во Франции Англия не признавала и покровительствовала и поддерживала — или делала вид, что покровительствует и поддерживает, — короля Людовика XVIII, нашедшего приют, денежную поддержку и действительное покровительство в России, у императора Павла Петровича.

Для того чтобы привлечь Россию на свою сторону против Англии, Бонапарту нужно было, чтобы изменилось расположение Павла Петровича к Людовику XVIII прежде всего.

И Бонапарт, не пренебрегавший никакими средствами в политике, решился в данном случае воспользоваться услугами иезуитов, потому что один из видных деятелей этого ордена, патер Грубер, своей ловкостью занял выдающееся положение в Петербурге и сделался в то время настолько близким ко двору, что имел доступ к императору без доклада.

Грубер и его клевреты поэтому вели при русском дворе деятельную интригу против французского короля, и описанные нами события происходили как раз в разгаре этой интриги.

Вот почему отец Грубер, получив от Вартота сведения о графе Рене, поспешил отправить сейчас же одного из самых сильных своих помощников, брата Иосифа, как нарочно, случившегося тут, и, отправив его, стал в явном волнении ходить по своей комнате.

Но напрасное волнение не могло ничему помочь и расстраивало лишь стройный ход мыслей непрерывно занятого отца Грубера. Терять время ему было некогда, и он, зная по опыту, что лучшим средством для отвлечения всякого беспокойства служит работа, сел к столу и принялся писать письма.

Занятый этим делом, он позвонил и, продолжая писать, приказал вошедшему на его звонок молодому человеку в сутане, с пробритой тонзурой на голове:

— Пошлите во дворец и просите передать, что я чувствую себя нездоровым и что сегодня не буду выходить из дому.

LVIII

Часа через два, а может быть, и меньше, в дверь послышался легкий стук. Патер Грубер обернулся в своем кресле и сказал:

— Войдите!

В комнату вошел брат Иосиф; губы его улыбались, глаза, и без того блестящие, блестели совсем уже особенным блеском.

— Все хорошо, отец! — начал он, опускаясь на стул против патера Грубера как свой человек, не ожидая приглашения сесть.

— Слава Богу! — сказал Грубер, взглянул вверх и поднял руки, потом сложил их, склонил голову и остановил бесстрастный, спокойный взгляд на брате Иосифе.

— Я прямо отсюда, — начал рассказывать тот, — отправился к Авакумову и попал туда почти сейчас же вслед за графом Рене. Графа принял Крохин, а сам Авакумов лежит больной.

— На самом деле больной или же фиктивно? — спросил Грубер.

— Не знаю, этого я не мог выяснить, потому что Крохин был занят с графом и мне незачем было подниматься наверх, потому что я узнал самое главное от лакея Станислава, доброго католика, преданного нам. Авакумов лежит, а настоящая ли у него болезнь или поддельная — не важно; если даже настоящая, то она гораздо лучше, пожалуй! Дело в том, что Луиза уехала уже несколько дней тому назад.

— Уехала? — переспросил Грубер. — Куда?

— Об этом не знает никто в доме, даже Крохин. Вероятно, Авакумов был предупрежден или сам проведал о приезде графа и поспешил принять меры. Куда он отправил Луизу, известно только ему одному.

— Но он отправил ее все-таки без нашего ведома и не сообщил нам ничего. Это странно!

— Вероятно, болезнь помешала ему сообщить.

— Значит, болезнь его действительная?

— Может быть. Но, во всяком случае, граф не узнал ничего, потому что Крохин водил его даже, чтобы показать ему Авакумова, который якобы или на самом деле лежит в бреду. Так граф и не мог допытаться.

— Вы это знаете наверное?

— Наверное.

— Какие доказательства?

— Мне говорил сам граф.

— Вы виделись с ним?

— Да, я был у него.

— У графа?

— Да.

— Каким же образом вы попали к нему?

— Поехал прямо в гостиницу, велел о себе доложить и был тотчас же принят.

— Под какой же фамилией вы явились?

— Под своей собственной, Иосифа Антоновича Пшебецкого.

— И не считаете это опасным?

— Ничуть.

— И граф сразу заговорил с вами, незнакомым человеком, о своей дочери? Неужели он так неосторожен?

— Нет. Я явился к нему от имени художника Варгина, назвавшись его другом.

— Вот как!

— Вы находите это смелым? Но убедитесь сейчас, что я мог поступить так. Я уверил графа, что художник немного полоумный… Кстати, нам, может быть, придется впоследствии сделать этого художника действительно полоумным.

— Между прочим, — перебил Грубер, — я справлялся в своем алфавите: с этим художником мы уже имели дело несколько лет назад, когда произошла неудача с появлением сирены в Петербурге… Помните это дело?

— Помню очень хорошо и помню также художника и знаю, что он попадался на нашем пути.

— И напрасно мы его не устранили тогда! — докончил Грубер.

— Может быть, и не напрасно! — возразил Иосиф Антонович. — Он еще пригодится нам.

— Ну, а что же граф?

— Он поверил тотчас же в мою дружбу с Варгиным, как я сказал, что тоже видел его дочь. Граф находится теперь в таком беспокойном состоянии, что выболтал мне все свои намерения.

— Что же он намерен предпринять?

— Он хочет просить аудиенцию у государя.

— Так я и думал! — сказал Грубер. — Ну, с этой стороны будут приняты должные меры… Еще что?

— Еще… он хочет вести к Авакумову своего доктора, чтобы тот привел старика в чувство и спросил у него, где молодая девушка.

— Вы указали ему на доктора?

— Это было бы неосторожно. За доктором он пошлет из гостиницы, и я Вартоту оставил уже распоряжение, кого привести к графу, если тот потребует доктора.

— Конечно, так лучше! — согласился Грубер. — А кто теперь лечит Авакумова?

— В том-то и дело, какой-то Трофимов.

— Трофимов? — протянул Грубер. — Что такое Трофимов? Откуда он взялся? Я никогда не слыхал о нем от Авакумова.

— Трофимов явился у него недавно и вдруг стал почему-то близок с ним, но почему — Станислав не знает. Только Авакумов имеет к Трофимову такое доверие, что даже отпускал с ним Луизу.

— Так это она с ним каталась на балаганах?

— Вот именно. И теперь он каждый день бывает у Авакумова и лечит его.

— Надо осветить его личность во что бы то ни стало и узнать, что это за человек! — раздумчиво произнес Грубер.

Иосиф Антонович самодовольно улыбнулся.

— Это будет сделано! — проговорил он. — И первое же сведение о том, что делает господин Трофимов у Авакумова, мы получим сегодня же здесь, у вас.