Беру все на себя - Евгений Красницкий

— Слушаюсь господин сотник!

— На левом борту старший — Сергий, на правом — Никон, уряднику Ксенофонту быть на носу.

Поначалу все вроде бы пошло хорошо. Пропустив три мелких посудины, в которых находилось по четыре-пять человек, Егор, несмотря на то, что гребцы из отроков были аховые, умудрился вывести ладью на таранный удар в борт насаду, в котором сидело человек десять — все в доспехе. Скорость была мала, и борт насада хрустнул, но удар выдержал, однако масса и инерция ладьи была таковы, что она просто подмяла под себя вражескую посудину, отправив на дно сразу всех, кто в ней находился. Отроки, побросав весла, принялись лупить из самострелов по подходящим к ладье лодкам и сумели-таки «привести ворога в смущение» — лодки шарахнулись в стороны.

А потом полочане доказали, что они действительно не лопухи и воевать на воде умеют, да и с чего бы, спрашивается, не уметь, коли держишь под своей рукой одну из ветвей пути «из варяг в греки»? Давно прошли те времена, когда викинги шастали по рекам, впадающим в восточную Балтику, как хотели, наводя ужас на славян и их соседей. Сами всему научились: и строить суда, и ходить на них, и кузькину мать показывать кому надо. И полочане в этом вопросе исключением не были!

Все переменилось как-то быстро, непонятно и самым роковым для экипажа погорынской ладьи образом. Мелкие челны убрались подальше, а насады и дощаники развернулись носами к противнику и прикрылись спереди составленными щитами — стреляй не стреляй, толку мало или вовсе нет! Образовав неровный круг, они по команде ринулись вперед, атакуя сразу со всех сторон — ни дать ни взять «звездный» налет торпедоносцев и топмачтовиков времен Второй мировой войны.[16]

— Весла, весла из уключин! — заорал, надрываясь, Семен Дырка. — Разбивай щиты! По двое хватайтесь, силы не хватит!

С правого борта получилось — сила удара весла в выставленный щит сложилась со скоростью лодки, и щитоносец вылетел за борт, в образовавшуюся брешь влетело сразу несколько болтов и стрела ратника Петра, ополовинив экипаж. К тому же убитые и раненые навалились на один борт, опасно накренив посудину, и полочанам в ней стало не до атаки. Вторым веслом вышло менее убойно — просто удалось отклонить лодку с курса и она ушла куда-то под корму.

А вот с левого борта не получилось вообще ничего — полочане не довели свои суденышки до дистанции удара веслом, а внезапно опустив щиты, дали по ладье залп из луков. Мишке аж взвыть захотелось, чтобы заглушить звук, с которым стрелы впивались в незащищенную человеческую плоть. Силуэты отроков в просвете между бортом и тентом исчезали один за другим.

— Слева, Ксенофонт, слева!!! — заорал он, пытаясь привлечь внимание находящихся на носу ладьи.

Там его не слышали — вываливали за борт жернов. Удар, треск дерева, крики… Мишке стало не до них — над левым бортом вылез по грудь человек и рубанул мечом по тенту, освобождая себе проход. Мишкин болт ударил его в грудь и опрокинул назад. Заряжая самострел, Мишка в бессильном отчаянии смотрел, как под потоком воды, выливающейся из завернутой части тента, разрубленной мечом, над бортом поднимаются сразу три головы в шлемах.

«Где опричники, почему не…»

Щелкнул лук в руках Семена Дырки, и голова одного полочанина исчезла, двое оставшихся полезли внутрь, но болт наконец-то лег на ствол Мишкиного самострела, и один из абордажников так и остался висеть, перегнувшись через планширь. Третьего завалил опять Дырка — из лука стрелять быстрее, но вместо троих убитых лезли… сколько, Мишка уже не разобрал. Вытаскивая из подсумка болт, он нашел глазами опричников и увидел, что оба стреляют в сторону кормы. Глянул туда и похолодел. На кормовом помосте Егор, прикрываясь каким-то тюком вместо щита, рубился сразу с троими! Двоих завалили опричники, но снаружи уже лезли еще какие-то рожи с распяленными в крике ртами, а в тюке, которым прикрывался Егор, завязло копье. В одну из этих рож Мишка и выстрелил. Потом заряжать стало уже некогда и Мишка выхватил кистень. Первый удар достался полочанину, неловко топтавшемуся, привыкая к темноте под тентом, второй — по руке, схватившейся за планширь, потом Мишка ударил еще кого-то и тут же сам отлетел назад от удара по шлему.

Дальше все стало восприниматься как-то фрагментарно. Вот кистень бьет по ноге в сапоге (свои-то все босые), стоящей на кормовом помосте, вот — по шее полочанина, свалившегося вниз в обнимку с Егором… Потом непривычно толстое для рук древко копья скользит в ладонях, а наконечник скребет по чьей-то кольчуге… Жгучая и одновременно холодная боль в груди, прямо там, где левый сосок… Спина кого-то из огневцев, замахивающегося обломком весла, полочанин, уклоняющийся от удара этим обломком, а в руке уже не кистень, а меч, и этот меч рубит полочанина по ноге… Щека лежит на мокрых досках настила, на голове уже нет шлема, а прямо перед лицом мертвые глаза отрока и текущая из его рта кровь… И снова в руке меч, тело поет, переполненное силой боевого транса, ни боли, ни усталости, ни страха! Сейчас всех… но что-то бьет под колени, потом какая-то тяжесть наваливается сверху… Все, темнота!

— …Ить, как вышло-то, дырка сзаду! Мы-то стрелу с огнем посылали, чтобы вас упредить, а вы, ребятушки, решили, что на помощь зовем. А и верно решили! Без вас… а, дырка сзаду… Ну за мной не пропадет, вы меня знаете!

— Да ладно тебе, дядька Семен, Гунька рассказал: это ж вы нас от погони прикрывали, себя не жалеючи! Какие счеты?

— Да… гм, дырка сзаду… прикрывали, но и вы вовремя подоспели. Эх, Карась, Карась, Царствие Небесное… вдовцом был, теперь детишки совсем сиротами остались. И ведь не хотел же я его с собой брать, как чувствовал…

Мишка попытался приподнять голову и чуть не заорал в голос — все тело казалось одной сплошной раной… а где не раной, то синяком. Кто-то поддержал ему голову, и голос опричника Марка тревожно спросил:

— Минь… боярич, ты как?

— Живой вроде бы… помоги сесть.

— О, дядька Семен, гляди, очнулся этот! А как он на меня кинулся! Бешеный какой-то!

— Хе! Дырка сзаду, так его так и кличут — Бешеным Лисом… как прадеда его, значит. Ну перепутал немного, так где ж там разбираться было, сам же все видел.

— Ничего себе «немного»! Чуть не зарубил! Хорошо, Пинька его вовремя…

— А ты тоже хорош, дырка сзаду! На хрена ж по голове было бить? У него и так… на-ка, вот, глянь шлем его. Усекаешь?

— Да, постучали…

— То-то, что постучали… но верткий, дырка сзаду! Ни одного прямого удара, все вскользь!

Мишка с помощью Марка сел и попытался открыть глаза. Уже рассветало, и свет показался нестерпимо ярким. Голова гудела, но ни тошноты, ни головокружения… даже странно.

— Воды дай. Что с ребятами?

— Четверо…

— Убитых?

— Живых. Остальные… — Марк не договорил, но Мишка все понял и так.

— Блин… мать… двенадцать было… Господи, дети же еще!

— Боярич… на, испей…

— Да пошло оно все! Суки!!! Детей!!! Всех… падлы! Огнем и мечом!!! Порох сделаю, все княжество напалмом выжгу!!! Пирамиды из голов…

Мишка кричал что-то еще, пока вода, выплеснутая на голову сразу из двух ведер, не прервала бессвязные крики, перемешанные с матерщиной двадцатого века.

— А ну, еще раз, дырка сзаду! Не жалей.

На Мишку снова обрушился холодный душ, он закашлялся и, кажется, начал успокаиваться.

— Еще раз! — опять скомандовал Семен.

— Не надо! Все уже, все!

— Ты гляди у меня! Колдовать он тут будет, дырка сзаду! Понабрался волховства, етить тя в грызло. Все равно не оживишь ребят, хоть весь исколдуйся!

— Да не колдовал я…

— А то я не знаю! Не колдовал он… пурамиды из голов… Тьфу!

Мишка отвернулся от Семена и обвел глазами ладью. Лучше бы не смотрел! Все было залито кровью так, словно ею поливали из шланга. Прямо напротив Мишки лежал ратник Петр с перевязанными головой и обеими руками. Чуть дальше один из огневцев что-то делал с животом Егора, а тот сиплым голосом не то ругался, не то давал советы. Под остатками изорванного тента лежали… Мишка не смог заставить себя смотреть, отвел глаза и снова наткнулся на взгляд Семена.

— Ну налюбовался? Говорил же я, на берег… гм, дырка сзаду…

Кормщик заткнулся, не договорив, и начал с преувеличенным вниманием рассматривать что-то на проплывающем мимо берегу.

— Марк, кто из ребят выжил?

— Никон, Сергий и мы с Тимофеем. Все раненые… Да, еще Глеб с Софронием, но они еще раньше ранены были, сидели под помостом, так им ничего… Еще Тарас дышит, но… не довезем, наверное.

«Так, выжили опричники и урядники. Случайность или все-таки показатель? Для опричников, наверное, да».

— С тобой что?

— Да мне ногу копьем прокололи, а потом ошеломили…[17] не помню ничего. Очнулся, когда уже все кончилось.