Хозяйка Блистательной Порты - Наталья Павлищева

– …потому что султаны не женятся на рабынях, даже на рабынях любви, – подчеркнул нарочно, чтобы очнулась и из-за рыданий не пропустила главное. – И как свободную женщину со свободным сердцем, прошу стать моей женой пред Богом.

– К-как?..

– Хуррем, ты же хотела этого?

– Я… да, очень.

– Тогда почему слезы? Ты будешь моей женой пред Богом? Желаешь совершить обряд у кадия по законам шариата?

– Так не бывает… – сказала вовсе не то, что хотела, но то, что невольно вырвалось изнутри. Так действительно не бывало много-много лет. А уж чтобы наложница, даже объявленная много лет назад Хасеки, становилась законной супругой султана – такого не бывало вообще никогда. Если предки Сулеймана и женились на ком-то по шариату, то только на знатных и богатых, которых привозили завернутыми в роскошные меха, которых сначала нужно было взять в жены, а потом вести в спальню.

Сулейман кивнул:

– Не бывало раньше. Но и таких, как ты, Хасеки, тоже не бывало. Так ты будешь моей женой?

Она больше не повторяла чужие глупости, какая разница, бывало или не бывало, Сулейман звал ее стать женой пред Богом, что могла еще ответить Роксолана?

– Да.

Сбылось то, о чем мечтала все последнее время, она станет женой пред Богом, а не просто наложницей, родившей детей.

– А свадьбу?

– Какую?

Сулейман все же рассмеялся:

– Нашу! Помнишь, ты желала свадьбу для Михримах? Почему бы сначала не отпраздновать собственную?

Роксолана родила свою дочь Михримах в день свадьбы Хатидже и Ибрагима, вынуждена оказалась родить, потому что, отравленная, могла бы не доносить ребенка до срока, Зейнаб пришлось вызывать преждевременные роды. Но, едва придя в себя, отправилась смотреть на чужое счастье, совсем девчонка, семнадцати не было, с трудом сдерживала слезы, по-доброму завидуя султанской сестре, которую не бросали поперек седла грубые руки насильников, не гнали, как скот, не держали в неволе, а еще которая была красивой невестой на богатой свадьбе.

И для своей хорошенькой малышки Михримах тоже желала красивой любви без надрыва и красивой свадьбы. Если честно, о собственной и не помышляла. Стать женой пред Богом хотела, чтобы не быть просто наложницей, но о свадьбе не думала.

– О, Аллах!..

– Накинь покрывало плотней и яшмак тоже, нам пора.

– Куда?

– Хуррем, ты совсем голову потеряла? Ты же согласилась стать моей женой, значит, пора к кадию.

Так и случилось – неожиданно, хотя и долгожданно, скромно и неприметно для остальных. Она стояла перед главным кадием в Айя-Софии, укрытая плотной накидкой, а Сулейман сжимал дрожащие пальчики своей сильной рукой, стараясь приободрить возлюбленную.

Были произнесены положенные слова, Сулейман подтвердил, что берет в жены женщину, стоящую рядом, щедро одарил заикавшегося от необычности проводимого обряда кадия, как же, полтораста лет султаны Османской империи не брали в жены никого вот так – по шариату, оставляли любимых женщин просто наложницами. Конечно, развод не проблема, но сам поступок Повелителя, объявившего женой рабыню, потрясал.

Когда кадий перед обрядом попытался осторожно напомнить султану о том, что Хуррем хотя и Хасеки, но ведь невольница, тот рассмеялся:

– Невольница? Разве только любви. Она никогда не была рабыней, но на всякий случай я даровал ей свободу. Можете быть спокойны, ваш Повелитель женится на достойной женщине.

Эти слова вызвали у главного кадия зубовный скрежет, который тот, конечно, постарался скрыть. Не спасли даже щедрые дары от имени новой султанши, обещание построить мечеть, а еще просьба прислать имама, чтобы беседовать о Коране со средними сыновьями – Селимом и Баязидом.

Как в Стамбуле узнали о том, что только что произошло в Айя-Софии, неведомо, народ всегда чувствует большие события даже без слов и объявлений. На улицах немедленно послышались крики приветствия новой султанше, вернее, не новой, а единственной, последнюю законную жену еще султана Баязида I, давным-давно казненную еще Тамерланом, никогда и не вспоминали. По городу смерчем пронеслось: Повелитель назвал Хасеки Хуррем своей женой! Вот радость-то!

Чему радовались, судьбе Хуррем, бывшей рабыни, а ныне всесильной султанши? Ничуть, на Роксолану стамбульцам наплевать, скорее наоборот, утвердились в убеждении, что ведьминскими чарами заставила султана жениться по шариату. А радовались тому, что в честь такого события обязательно будут щедрые пожертвования, раздача милостыни, а то и праздник, большой, щедрый праздник с угощением простому люду, развлечениями и снова подарками. Потому и кричали слова приветствия.

В карете Роксолана вдруг вцепилась в руку Сулеймана:

– Повелитель, не нужно праздника!

– Почему, ты же мечтала?

– Я для Михримах мечтала, не для себя. Не стоит… Слишком много завистливых глаз будет.

И он понял, что Хуррем права, согласно кивнул:

– Верно, но праздник будет, для жителей города нужно устроить, не то скажут, что новая султанша скупа. Пусть народ порадуется, а вы с детьми можете не выходить, чтобы не навредить.

Раньше, чем они успели вернуться в гарем, и туда долетела весть о событии. Ахнули все, только кому ахать? Валиде-султан уже не было в живых, Хатидже жила в своем доме и просто не желала с Хуррем знаться, Махидевран далеко в Манисе со своим Мустафой, остальные одалиски Роксолану волновали мало. Мог бы ахнуть кизляр-ага, но и того уже не было…

У Роксоланы крепло чувство, что она и впрямь обретает власть, ранее для женщины невиданную. Поймала себя на том, что и праздника не хочет, потому что не перед кем показаться. Простому люду все равно, кто там под плотной накидкой, чьи глаза сверкают в прорези яшмака, похвастать, вознестись она могла бы только перед валиде, Махидевран или Хатидже, а поскольку это невозможно, не стоило и затевать показуху.

Новый главный евнух склонился перед султаншей ниже некуда, остальные последовали его примеру. По гарему поползли разговоры:

– Что теперь будет?

– Теперь Хуррем всем покажет, кто хоть слово сказал против нее.

Хотела Роксолана или нет, а праздник состоялся. Сулейман не заставил ее красоваться перед народом, сидела, когда желала, за ажурной решеткой, не показывала дорогие подарки, роскошные наряды, старалась не привлекать внимания. Тут же по Стамбулу пополз слух, что гнушается, не считает возможным дать на себя посмотреть, презирает простой народ…

На всех не угодишь, но на сей раз Роксолане было все равно, не ради праздника или богатых даров просила Сулеймана об обряде по шариату, а ради самого обряда. К тому же, несмотря на шавваль и праздник разговения, на сердце лежала печаль из-за смерти валиде.

А еще, как ни прятала сама от себя такие мысли Роксолана, не могла не думать о гареме и о том, что будет дальше. Сулейман готовился в поход на Восток в земли шаха Тахмаспа. Ибрагим всячески намекал, что справится и сам, но султан решил, что пора показать и себя в седле.

Он уедет, а как же гарем? Шел третий день праздника, посвященного их свадьбе, а султан молчал, словно чего-то выжидая. Чего?

И снова гарему не давали спать пересуды, разговоры, сплетни…

Махидевран опоздала, не успев застать валиде живой, но поспела вовремя, чтобы попасть на свадьбу Сулеймана и Хуррем. Бедная женщина не поверила своим ушам:

– Женился по шариату?! Как это возможно?!

Баш-кадина метнулась к Самире:

– Хезнедар-уста, как такое могло случиться?!

Та решила, что оглушенная горем Махидевран спрашивает о смерти валиде, горестно вздохнула, произнося слова из суры «Аль Бакара»:

– Все мы принадлежим Богу, к Нему и возвращаемся…

Махидевран, на минуту устыдившись, повторила фразу. Но умершим память, а живым жить, немного погодя все же поинтересовалась:

– О чем была последняя воля валиде?

Баш-кадина не допускала мысли, что Хафса могла согласиться на брак Сулеймана с Хуррем, готова кричать на весь Стамбул, что проклятая соперница только и ждала, когда умрет валиде, чтобы заставить Повелителя совершить обряд по шариату!

Хезнедар-уста внимательно посмотрела на Махидевран, опустила глаза, мысленно прося Аллаха простить невольную ложь.

– О мире в гареме. – Самира понимала, что найдутся те, кто скажет Махидевран, что валиде звала к себе Хуррем перед смертью, и решила опередить. – Валиде сказала Хуррем, чтобы держала гарем строго, но справедливо, не обижала никого.

Несколько мгновений Махидевран раскрывала рот, как рыба, вытащенная из воды. Валиде фактически передала правление Хуррем?! Конечно, после этого Повелитель мог повести ненавистную роксоланку к кадию.

Баш-кадина обессиленно опустилась на подушки дивана, почти всхлипнула:

– Что мне теперь делать?

– У вас есть сын, госпожа. Помочь ему в управлении Манисой, научить справедливости в жизни.

– А она есть?! – Глаза Махидевран сверкнули яростью, горло сжимало, изнутри рвались рыдания. Нет, не было справедливости, она, баш-кадина, мать наследника престола, достойного наследника, была в гареме гостьей, уступив место самозванке, щенки которой никогда не будут у власти!