Совок-3 - Вадим Агарев

Гриненко досадливо поморщился, но улыбка снова вернулась на его лицо.

– А вот зря вы, товарищ следователь, уголовный розыск в бездействии попрекаете! Кабы не наш доблестный уголовный розыск, то что бы ваше следствие делало?! – быстро нашелся с ответом опер и нахально уселся на место отсутствующей Иноземцевой.

– В общем так! – Гриненко откинулся на спинку стула, – Есть у меня подвижки по твоим кражам! Вчера со своим «шуриком» встречался, он в одном дворе с терпилами живет. С Гущиными. Сорок шестой дом по Победе. Помнишь таких? – насмешливо, как ехидный экзаменатор смотрит на студента-прогульщика, уставился на меня опер.

– Помню! – безжалостно изгадил я триумф нежданного гостя из ОУР, – Двенадцатая квартира. И, что там тебе твой стукачок нашептал?

Улыбка у Гриненки слегка померкла, но совсем с его лица она не сошла.

– Сын потерпевших Гущиных Дима, после кражи денег у его родителей определенно намеревается зажить на широкую ногу! – самодовольно поведал оперативник, – Денег у моего человечка занял под якобы близкий приход наличности. И кредит он обещнулся вскорости отдать. Уверенно так обещнулся!

– И много занял? – поинтересовался я, немного оживая от предвкушения следовательской удачи.

– Сорок рублей, – разочаровал меня размером займа Гриненко, – Да ты не кривись, Корнеев, он, вообще-то двести просил! Но мой «шурик» не Рокфеллер, сколько было, столько и дал. Полагаю, что дал под проценты, так-то он до денег жадный.

А ведь и правда, есть над чем подумать! Без наводчика жулики точно, не обошлись.

– Я сегодня вечером как раз собирался потерпевших навестить, – поделился я своими планами с опером, – Вот с Гущиных и начну! Заодно и с этим Дмитрием познакомлюсь. Сколько годочков сынишке?

Дверь кабинета распахнулась без предварительного стука. В дверном проёме стояла Антонина.

– Корнеев, к шефу! Срочно! – выдала она команду от порога и стремительно развернувшись, удалилась с гордо поднятой головой, даже не удосужившись закрыть за собой дверь.

– Эк, как у вас всё строго! – подивился Гриненко и поднялся из-за стола, – А сыну Гущиных двадцать два.

– Ты свой подсобный аппарат сориентируй на этого младшего Гущина! – настоятельно порекомендовал я ему, тоже поднимаясь со стула.

В приемной Данилина я ожидаемо увидел капитальную во всех отношениях женщину.

– Валентина Викторовна, Алексей Константинович на месте? – я не считал нужным скрывать удовольствие, с которым всегда смотрел на эту добрую и теплую, как мрамор женщину.

– Заходи, Сергей! – ее лицо показалось мне чуть приветливее, чем обычно.

То, что Валентина назвала меня не по фамилии, а по имени, я отметил особо. Такого рода обращение от этой женщины чего-то, да стоило.

Просочившись в кабинет, я плотно прикрыл за собой дверь и почтительно замер с уважительностью во взгляде. К своему мудрому и справедливому руководству.

– Чего встал? Проходи! – Данилин кивнул головой на место своего бывшего заместителя Ахмедханова.

Поняв его жест, как приглашение садиться, я пристроился на стул и снова уставился на начальника.

– Как у тебя дела? – задал он вопрос, которого я ожидал меньше любого другого. Слишком уж неопределенным и всеобъемлющим он был.

В ответ я удивленно поднял брови. Я действительно ничего не понимал. Вроде бы совсем недавно, вот еще только утром на оперативке я за все дела перед ним оправдался. После чего он сам же меня по матушке благословил и отпустил дальше понижать криминогенную составляющую.

На всякий случай я с еще большим вниманием уставился на руководство.

– Я в том смысле, как твои дела? Не уголовные, а вообще? – поправился подполковник, что-то выглядывая в моем лице, будто подозревал меня в краже писчей бумаги, копирки или еще какого казенного имущества.

– Все в пределах дозволенного, товарищ подполковник! – с осторожной бодростью ответствовал я.

Я поспешно отматывал память назад, перебирая в мозгу все свои косяки и прегрешения за последние дни. Ничего особо зазорного в мозгу не всплывало.

Видя, что я не собираюсь добровольно распахнуть перед ним душу, Данилин подстегнул меня конкретизирующим вопросом.

– Вчера, после девятнадцати часов кто к тебе приходил в кабинет? – отец-командир, не мигая, как удав смотрел мне в глаза.

Вон оно, что!

Место для вчерашнего рандеву с недружественными старшими товарищами я выбрал тактически верно, но вот стратегически всех сопутствующих издержек я не учел. Следовало при подготовке встречи морщить ум более тщательно. Упущение, однако! И вот оно прилетело, не задержалось!

Пичкарев, сука, вчера дежурил сутки, он и настучал. Больше некому. Никого из руководства вчера после девятнадцати часов в райотделе не было. На то и был мой расчет.

Дежурный по РОВД в это время обычно крепко занят. Потому что, это было самое урожайное время для доставки административно задержанных и регистрации всевозможных происшествий. Но даже, если бы дежурный кого-то из вчерашних моих гостей и срисовал, то он бы уже вчера начальнику РОВД домой отзвонился. В крайнем случае, сегодня утром при сдаче дежурства доложился бы. И тогда не Данилин, а Дергачев сегодня с утра меня пытал бы. Со всем пристрастием и еще до оперативки.

С другой стороны, ничего предосудительного в визите ко мне группы таких уважаемых товарищей нет и быть не может. Ни Копылов, ни Гудошников, ни Герасин агентами ЦРУ или Моссада не являются. По крайней мере, официально таковыми они по нашей райотдельской картотеке не числятся. А, следовательно, и упрекнуть меня Данилину не в чем. И не только Данилину. Чист я, касательно этого визита я перед руководством Октябрьского РОВД. Аки моча младенца чист!

Лишь бы вчера за дверью этот задрот Пичкарев не стоял и нашей крамольной беседы не подслушивал. А все остальное, есть тлен и суета.

– Евгений Геннадьевич Копылов вчера с Герасиным по-товарищески заходили. И Гудошников с ними, – обыденно, как о визите посыльной Тонечки в соседний кабинет сообщил я шефу.

Мне оставалось только догадываться, насколько раздражен непониманием происходящего Данилин. И поэтому я всерьез опасался, что мой неверно выбранный тон или неправильно сформулированный ответ могут спровоцировать вспышку его нешуточной агрессии.

Данилин продолжал меня сверлить взглядом и молчал, явно давая мне понять,