Метод 15/33 - Шеннон Керк

— Еще бы я не мог. Мы возьмем «вольво» Сэмми. Сэмми — это наш оператор. На это ржавое чудовище никто даже внимания не обратит.

Начальник полиции кивнул в сторону толстяка, который, полулежа на стуле перед пультом, в полудреме жевал пончик. Толстый Сэмми кивнул и, не переставая жевать, молча протянул шефу ключи. Сахарная пудра у него на губах и подбородке в совокупности с двумя оторванными пуговицами на форменной рубашке напомнила мне о том, что мы находимся в очень маленьком городке.

Мы забрались в оранжевый «вольво» Сэмми — начальник полиции Маршалл, его заместитель и мы с Лолой. Мы сидели на заднем сиденье, и под нашими ногами катались пластиковые стаканчики из-под кофе и шарики собачьего корма из открытого пакета «Пурины». Наши пистолеты оставались в кобуре, но были заряжены и готовы к кровопролитию. Лола высунула нос из окна и ловила по пути какие-то запахи. Ее мышцы подрагивали в предвкушении, а пальцы на напряженных бедрах выпрямились и как будто окоченели. Мои эмоции полностью соответствовали ее физическому состоянию.

Глава 14. День тридцать третий, продолжение

Я отвернулась от Дороти и оказалась лицом к лицу с двойником своего похитителя. Одновременно я мгновенно осознала, что обязана защитить четверых людей — себя, своего неродившегося ребенка, истеричную Дороти и ее неродившегося ребенка. Я отметила слезы, рекой льющиеся из его воспаленных глаз. Влага толстым слоем покрыла верхнюю часть его лица, и казалось, его кожа плавится или тает. Испугавшись, что у меня начинаются галлюцинации и мне видится разрушение восковой фигуры, я всмотрелась внимательнее и обнаружила, что его слезы, подобно отливу на мягком песке пляжа, оставляют борозды на толстом слое тонального крема, смазывая его макияж. Макияж? Да, макияж. Ух ты. Довольно скоро из-под тонального крема появились его гигантские поры, и он предстал передо мной как полный двойник того человека, которого я только что убила. Он дышал так глубоко, что не оставалось сомнений — передо мной человек, раздавленный неописуемым горем. Подобно огромному быку, которого ужалила пчела, он практически врос в доски пола обеими ногами, готовясь броситься вперед и нанизать врага на рога.

Из всего этого следовало:

Брэд обнаружил останки своего брата.

Брэд располагал своими собственными ключами от наших камер — в настоящий момент вся связка болталась в его безвольно повисшей руке. К счастью, войдя в комнату Дороти, я бросила свои ключи в заплечный колчан.

На самом деле Брэд никуда не улетел.

Брэд намерен причинить нам ужасный вред — гораздо более сильный, чем когда-либо прежде.

— Мой брат! — визжал он, меряя шагами комнату Дороти и приближая свое лицо к моему.

— Мой брат, мой брат, мой брат, — повторял он, разворачиваясь, шагая взад-вперед и заламывая руки.

Приблизительно во время третьего раунда его визга я заметила щербину в одной из четырех золотых пуговиц на рукаве его довольно щегольского темно-синего бархатного пиджака. Несмотря на все эти его тирады, он выглядит таким безупречным. Но щербина…

Когда он ударил меня тыльной стороной кисти в висок, как если бы я была теннисным мячом, а его рука ракеткой, я решила, что щербина была пророческим видением, потому что я уверена, что пуговицу повредила именно я. Возможно, мой мозг, занятый постоянным оцениванием ситуации и планированием мельчайших шагов, научился предвидеть ближайшее будущее. Разумеется, доказать эту теорию я не могу, но мне хотелось бы когда-нибудь исследовать эту теорию вместе с нейробиологами.

Этот удар, видимо, надежно выключил все эмоциональные переключатели, которые могли на тот момент находиться во включенном положении. Я рухнула на пол, погружаясь в благословенное состояние бесчувственности. Я стала всего лишь сосудом. Роботом. Автоматом. Андроидом, настроенным на убийство.

Я зажмурила ушибленный глаз и нащупала одну из выскользнувших из колчана стрел. Я схватила ее, одновременно сдергивая со спины лук. Лежа на боку на полу комнаты Дороти, я натянула тетиву из резинки и дождалась, пока мой новый тюремщик снова не повернется ко мне лицом. С того момента, как его рука ударила меня по лицу, прошло всего три секунды. Тренировки. Тренировки. Действовать таким образом позволяют упорные тренировки. Они отделяют ваши физические действия от ужаса окружающей вас реальности. Можете спросить любого солдата на любой войне.

Дороти уже вскочила и стояла у себя на матрасе, голося так, что хоть святых выноси. Она казалась мне ведущим сопрано в опере о жуткой агонии. Возможно, от ее оглушительного ора разрушался сам воздух. Как мне хотелось заменить ее голос своим стареньким радиоприемником и мелодичным перебором клавиш. Я не стала поворачиваться, чтобы ее успокоить. У меня не было на это времени. Я лежала на полу перед ней. Она разрывала свои голосовые связки на кровати у меня за спиной, а я целилась из лука в нашего общего врага. Глаз с той стороны лица, по которой он меня ударил, распух. В него стекала струйка крови. Впрочем, мой второй глаз видел все совершенно отчетливо. Он не распух, в нем не было крови, и он совершенно меня не беспокоил. Я подняла наконечник стрелы к его глазам. И не дав ему ни малейшего шанса отступить или даже остановиться и собраться с мыслями, я выпустила стрелу.

Лети, стрела. Пригвозди его.

Стрела задрожала в воздухе, но, подобно самонаводящейся ракете, стабилизировалась в полете и, не сбавляя скорости, пошла прямо. Вонзившись в чувствительную ложбинку между носом и костью скулы, приблизительно в дюйме под нижним веком, деревянное острие решительно вошло на достаточную глубину, чтобы стрела осталась торчать из его лица. Если бы у меня была возможность потренироваться, я бы смогла пронзить его глаз, а возможно, и мозг.

Тут же раздался звериный рев. Он поднял руку и выдернул стрелу, я сочла его реакцию идиотской. Если тебя ударили ножом, оставь его в ране. Доберись до врача. Лезвие закроет кровотечение. Так когда-то учил меня отец, рассказывая о ране в правом боку, полученной им во время службы в армии. Я прошел десять миль с кухонным ножом преступника в боку. Если бы я его вытащил, мы бы сейчас с тобой тут не разговаривали.

Фонтан крови ударил из левой щеки Брэда. Кровь стекала по его бархатному пиджаку, и на полу быстро образовалась лужа. Даже мои руки оказались забрызганы его кровью. Дороти, благослови ее Господь, перестала кричать и, подскочив ко мне, начала бросать книги в кровоточащую голову Брэда. «Над пропастью во ржи», «Завтрак для чемпионов», «Сто лет одиночества», «Что-то страшное грядет», другая классика из программы средней школы — Дж. Д. Сэллинджер, Воннегут, Маркес, Брэдбери — все это превратилось в снаряды нашей войны. Сборное преимущество № 39: книги.

Брэд, превратившийся в скулящего слабака, проковылял в коридор и, прижав ладонь одной руки к кровоточащей дыре в лице, принялся запирать дверь, роняя ключи на пол и силясь попасть ими в скважину. То, что я снова окажусь заперта в камере, меня беспокоило гораздо меньше, чем то, что передо мной раненый зверь. Раненому зверю, убитому горем и беззащитному, уже нечего терять, и заговаривать ему зубы, пытаясь склонить на свою сторону, бесполезно.

Таким образом, в коридоре за дверью меня поджидала бешеная гиена. В камере вместе со мной находилась истеричная девчонка. Дороти вернулась в постель с холодящими кровь стонами. Я, ссутулившись, стояла на вытертых досках пола — похоже, тут бегал взад-вперед не только Брэд — и всматривалась в треугольное окно в надежде увидеть дрожание крылышек своего ангела — черного мотылька. Но он так и не появился.

Как ты могла упустить из виду возможность появления Брэда? Как так вышло, что ты настолько просчиталась? — корила я себя.

Должна признать, что я всегда ожидаю от себя слишком много. Я действительно порой считаю себя всеведущей, хотя отлично понимаю, что это не так. Думаю, мной руководит желание, стремление овладеть всеми знаниями вселенной и найти правильное применение для этой всеобъемлющей информации, этого коллективного разума. Разгадать все загадки пространства, времени и материи в противовес темной материи. Познать чудо сотворения мира. Смысл и значение всего сущего.

Я всякий раз смиряюсь, убеждаясь в ограниченности своих возможностей, в том, что я всего лишь человек. И все же я толкаю себя все дальше, никогда не опуская рук перед лицом непреодолимых трудностей.

Я кружила по периметру своей новой камеры, напоминая себе, что я позвонила копам. Это скоро закончится, расслабься, расслабься, дыши. Они должны вот-вот появиться. Надеюсь, они приедут раньше, чем он сюда вернется. Но лучше что-нибудь придумать на тот случай, если что-то пойдет не так. Что, если человек, ответивший на мой звонок, тоже в этом замешан?

Дороти лежала на кровати, свернувшись калачиком и напоминая умирающего фавна. Ее стоны мешали мне составлять план. Я не привыкла учитывать чье-либо присутствие в вырабатываемой мной стратегии, будь то дома в лаборатории или здесь, в тюремном заточении. Я также не привыкла поддерживать разговоры с девушкой своего собственного возраста, уже не говоря о том, чтобы их начинать. Дома у меня не было подруг. Моим единственным другом был Ленни. Мы дружили с четырех лет, а в четырнадцать начали встречаться. Ленни был поэтом, и эмоций у него было с избытком. Мы обнаружили, что уравновешиваем друг друга. У Ленни были необыкновенные способности к английскому языку. Он так быстро схватывал связи в длинных списках слов, с виду не имеющих друг к другу никакого отношения, что наши учителя с трудом подыскивали задания, соответствующие его запросам и возможностям. В пятом классе они открыли специальный класс, в котором был лишь один ученик — сам Ленни. Раз в неделю из совета по старшей школе штата Нью-Гемпшир приезжал специалист, обеспечивающий Ленни целым списком сложных заданий. Люди с учеными степенями употребляли слово «гений» так небрежно, как будто ставили ему диагноз СДВ[11]. Но я думаю, самый лучший диагноз поставила ему Нана, известная просто как Нана.