Принц для Сумасшедшей принцессы - Татьяна Устименко

Стезя чести стала моей жизненной целью, моей путеводной звездой. Конечной точкой моих испытаний являлось обыденное человеческое счастье, которым мне хотелось наделить всех без исключения. Счастье – это так много и одновременно так мало, потому что мы редко ценим то, наличие чего не осознается, а вот отсутствие – сразу дает о себе знать. Человек не может иметь все. Ему часто чего-то не хватает. Секрет счастья заключается не в потакании своим прихотям и желаниям, а в умении довольствоваться малым. Довольствоваться тем, что имеешь. Обрести счастье в малом – нелегко. Но еще труднее – выделить это малое, наиболее важное и значимое для тебя из многочисленных соблазнов, предлагаемых жизнью. Можно потерять сотни лет в поисках мнимых ценностей, но при этом не снискать ничего хоть отдаленно подходящего под определение «счастье». А можно приобрести весь мир, но при этом потерять душу. Так произошло и со мной. Отныне мне принадлежал весь мир, а вот моя душа – мое нереальное, горькое, краденое счастье – мне так и не принадлежала…

Уныло сереющее над головой небо набрякло первым весенним дождем, но тучи прошли мимо, не проронив ни капли. Я радовалась сухой погоде, весьма способствовавшей моему методичному продвижению в глубь Диких земель. Проблемой пропитания я не заморачивалась, потому что платок Единорога безотказно кормил меня вкусными и разнообразными яствами. Иногда мне начинало казаться, что я выбрала неверный маршрут, ибо и на утро седьмого дня расстилающаяся передо мной равнина продолжала оставаться пустой и безжизненной. Внезапно я различила слабую, чуть мутноватую марь, медленно колышущуюся в воздухе на расстоянии пары шагов впереди меня. Напрягая зрение, я смогла проследить четкую линию этой полупрозрачной преграды, уходящую вправо и влево. Заинтригованная, я шагнула вплотную к странной завесе и осторожно дотронулась до нее кончиками пальцев. Субстанция ответила легким покалыванием – не враждебным, но настороженным. Кулон Оружейницы, который я неизменно носила на шее, неожиданно нагрелся, напоминая о себе. Не вполне разбираясь в совершаемых мною манипуляциях, а действуя скорее по наитию, я сняла волшебный амулет и поднесла его к магическому препятствию, вспомнив, что артефакт демиургов также имел название Ключа.

Правда, неизвестно, от какого замка. Кулон засветился, будто звезда, излучая ослепительно-яркий алый свет. Магический занавес заискрился, потемнел, подернулся рябью и рассыпался в прах, оседая на землю пригоршнями невесомой серой пыли. И теперь лишь тонкая линия пепла, тянущаяся в обе стороны от меня, отмечала границу участка, ранее огороженного магическим заслоном. Я вздохнула и, словно ища поддержки, притронулась к рукояти верного Нурилона. Прикосновение к оружию без особой на то необходимости всегда является первейшим признаком нервозности и неуверенности в себе. Но сейчас у меня появился вполне обоснованный повод для беспокойства. Я понимала со всей ясностью – создать охраняемую магией территорию в самом сердце Диких земель способна лишь Ринецея, чары которой не устояли под натиском силы ключа демиургов, открывшего мне проход. А это, в свою очередь, означало, что я уже впритык приблизилась к шахте, где и добывалась «мертвая руда». Следовало думать, что впереди меня ожидает нечто интересное…

Чутье меня не подвело. Не прошло и часа, как я заметила очевидные свидетельства того, что где-то совсем рядом располагается карьер, являющийся источником некоего ядовитого вещества, отравляющего все живое в радиусе нескольких километров. Здесь не было ничего, кроме растрескавшейся, пересохшей земли, усыпанной обломками черного, спекшегося шлака. В этих проклятых богами краях не рос даже неприхотливый северный лишайник, не журчали крохотные ручьи талой воды и не водились закаленные скудостью корма лемминги[36], многочисленные колонии которых я угощала крошками со своего стола. И только ветер, с хохочущим завыванием проносящийся над оголенной, твердой как камень почвой, каким-то непонятным мне образом выживал среди этого мрачного царства хаоса и запустения. Я содрогнулась от ужаса, подумав: неужели тут все-таки найдутся какие-то несчастные существа, медленно и мучительно погибающие от разъедающей плоть и душу радиации и не имеющие возможности скрыться от гнева безжалостной Ринецеи? Малыш испуганно замер у меня в животе, свернувшись в клубочек и стремясь укрыться от свирепствующей снаружи смерти. Исполненная гнева и жалости, я ускорила шаг, желая как можно быстрее увидеть горемык, которые являлись пленниками этих кошмарных мест. И встреча с ними стала неизбежной, потому что впереди замаячили очертания убогих, перекошенных бараков, из которых выползали жалкие, скрюченные фигурки тех, кто ранее назывался свободными людьми, эльфами и орками, а ныне превратился в обреченных на гибель рабов злобной демоницы.

Генрих почувствовал сухость во рту и резким движением открыл глаза. Прищурился, радуясь тому, что он жив, здоров и невредим, одновременно с этим упиваясь обрушившейся на него палитрой цветов и причудливых световых пятен. Небо оказалось ослепительно голубым и чистым, как слеза девственницы, бок ивовой корзины – мягко-коричневым, плащ Марвина – изысканно-серым, с частым вплетением благородной серебряной нити, а сапоги орка – изрядно поношенными, заляпанными засохшим навозом, и пахло от них, надо признать, отнюдь не розами…

– Гоблины! – с чувством рявкнул барон, с трудом соображая, где находится верх, а где – низ; барахтаясь, путаясь в чьих-то конечностях, но все же переводя себя в сидячее положение. – Гоблины драные, так это все-таки сон или явь? – Ведь он-то всерьез надеялся, что очнется сейчас на своем кожаном диване в кабинете (куда сбежал из супружеской спальни от беременной, а потому несносно придирчивой и сварливой жены) и все привидевшиеся ему приключения окажутся всего лишь сном. Живописным, невероятно увлекательным – но именно сном!

– Ну и дела! – пискнул кто-то голосом Ланса у сильфа за спиной, а потом попросил совсем придушенно: – Дорогой, ты, конечно, красавец мужчина, но, пожалуйста, слезь с меня…

– Да какая мне нужда на тебя залезать? – Де Грей подпрыгнул, будто ошпаренный, треснулся затылком о бок корзины и неловко свалился обратно. – Упаси меня Аола от подобного счастья!

– Вот-вот, и сам, глядишь, целее будешь! – насмешливо пробасил Огвур. – Натурал! – Причем вполне безобидный намек на нормальную половую ориентацию сильфа в устах орка звучал похлеще самого скабрезного ругательства.

– А мне снилось, будто занимаюсь я любовью сразу с тремя прелестными эльфийками, – сладко промурчал некромант, насмешив друзей своим гнусаво-гайморитным прононсом[37], – но, боясь вызвать гнев моей супруги Лепры, девицы лежали недвижимо, словно бревна…