Вторая книга джунглей - Редьярд Киплинг

Стая ответила одним глубоким громовым лаем, который прозвучал в ночи, точно грохот большого упавшего дерева.

— Идём! — крикнули волки.

— Останьтесь с ними, — сказал Маугли своим четверым. — Нам понадобится каждый зуб. Фао и Акела подготовят все к бою. Я же иду сосчитать собак.

— Но это смерть! — приподнимаясь, закричал пришелец. — Что может сделать бесшёрстый один с рыжими собаками? Даже полосатый, вспомните…

— Поистине ты — Вон-толла, — бросил ему Маугли через плечо, — но мы поговорим, когда долы будут убиты. Хорошей охоты вам всем.

Маугли ушёл в темноту; он был охвачен сильным волнением, и он плохо смотрел себе под ноги, а потому совсем неудивительно, что юноша натолкнулся на питона Каа, который лежал на оленьей тропинке близ реки; Маугли упал и растянулся во всю свою длину.

— Кшша, — сердито сказал Каа. — Так водится в джунглях — идут, шагают и уничтожают всю ночную охоту, главное, когда дичь подходила так хорошо…

— Я виноват, — поднимаясь, сказал Маугли. — Ведь я искал тебя, Плоскоголовый, но при каждой нашей встрече ты делаешься все длиннее и толще. В джунглях нет никого, подобного тебе, Каа, мудрый, старый, сильный и прекрасный Каа.

— Куда же ведёт эта тропа? — голос Каа звучал мягче. — Всего месяц тому назад человечек с ножом бросал мне в голову камни и называл меня такими дурными именами, какими можно осыпать только маленькую дикую кошку, за то что я заснул на открытой поляне.

— Да, и разогнал оленей во все четыре ветра, а в то время Маугли охотился. Плоскоголовый был так глух, что не услышал свистка и не пожелал сойти с оленьей тропинки, — спокойно ответил Маугли и уселся между пятнистыми кольцами.

— А теперь этот самый человечек приходит к тому же самому Плоскоголовому с нежными, льстивыми словами; называет его мудрым, сильным и красивым, и старый Плоскоголовый верит ему и устраивает вот такое удобное местечко для бьющего его камнями человечка и… Тебе так удобно? Скажи, разве Багира может предоставить тебе такое удобное ложе для отдыха?

Каа, по обыкновению, сделал из себя нечто вроде мягкого гамака для Маугли. Юноша в темноте съёжился на упругой, похожей на канат, шее Каа; голова же огромного питона легла на его плечо. Наконец Маугли рассказал змее обо всем, что произошло в джунглях в эту ночь.

— Может быть, я умен, — заметил Каа, — а глух наверняка; в противном случае я, конечно, услышал бы фиал. Неудивительно же, что травоядные беспокоятся. Сколько долов?

— Я ещё не видал их. Я прямо пришёл к тебе. Ты старше Хати. Но, о Каа, — тут Маугли завозился от радостного чувства, — будет славная охота! Немногие из нас увидят новую луну!

— Разве ты тоже хочешь биться? Помни, ты человек, помни также, что стая выгнала тебя. Пусть волки встретятся с собаками. Ведь ты-то человек.

— Прошлогодние орехи теперь чёрная земля, — сказал Маугли. — Правда, я человек, но сегодня ночью я назвал себя волком и попросил реку и деревья помнить об этом. Пока долы не уйдут, я один из Свободного Народа.

— Свободный Народ, — проворчал Каа. — Свободные воры! И ты запутал себя в смертельный узел, в память мёртвых волков? Это нехорошая охота.

— Я дал слово. Деревья знают это; река знает. Пока долы не уйдут, я не возьму назад своего слова.

— Нгшш! Ну, это тропинки другого рода! Я хотел было увести тебя с собой к северным болотам; но слово — хотя бы слово маленького обнажённого, бесшёрстого человечка — всегда слово. Теперь я, Каа, скажу…

— Подумай хорошенько, Плоскоголовый, чтобы тоже не запутаться в смертельный узел. От тебя мне не нужно слова; я хорошо знаю…

— Пусть так и будет, — сказал Каа. — Я не дам слова. Но что ты будешь делать, когда придут долы?

— Они должны переплыть через реку. Я думал вместе со стаей встретить их моим ножом в мелкой воде. Ударяя лезвием и раскидывая этих собак, мы могли бы повернуть их вниз по течению или охладить им пасти.

— Долы не отступят, и пасти им не охладить, — ответил Каа. — По окончании боя не останется ни человека, ни детёныша волка, а будут валяться только голые кости.

— Алала! Если мы умрём, так умрём. Это будет отличная охота. Но мой желудок молод, и я видел немного дождей. Я не мудр и не силён. Придумал ты что-нибудь лучше, Каа?

— Я видел сотню и ещё сотню дождей. Раньше, чем Хати сбросил свои молочные бивни, от меня в пыли оставался большой след. Клянусь первым яйцом, я старше многих деревьев и видел все, что делали джунгли.

— Но это новая охота, — заметил Маугли. — До сих пор долы никогда не пересекали нашего пути.

— Все, что есть — бывало и прежде. То, что будет — только новое рождение ушедших лет. Помолчи, пока я сочту мои года.

Долгий час Маугли лежал среди колец питона, а Каа, опустив голову на землю, думал обо всем, что он видел, о чем слышал с того дня, как вылупился из кожуры яйца. Свет в его глазах померк; они теперь походили на мутные опалы; время от времени питон делал лёгкие, резкие движения головой то вправо, то влево, точно охотясь во время сна. Маугли спокойно дремал; он знал, что выспаться перед охотой очень хорошо, и привык засыпать в любой час дня или ночи.

Вдруг Маугли почувствовал, что спина Каа, на которой он лежал, стала больше, шире; питон надулся и зашипел со звуком меча, который вынимают из стальных ножен.

— Я видел все умершие года, — наконец сказал Каа, — и большие деревья, и старых слонов, и скалы, которые были обнажены и остры, прежде чем поросли мхом. Ты ещё жив, человечек?

— Луна недавно села, — ответил Маугли. — Я не понимаю…

— Хшш! Я опять Каа. Я знал, что прошло немного времени. Теперь пойдём к реке, и я покажу тебе, как защититься от долов.

Он повернулся, прямой, как стрела, двинулся к главному руслу Венгунги и погрузился в неё немного выше той заводи, которая скрывала Скалу Мира. Маугли был рядом с ним.

— Нет, не плыви. Я двигаюсь быстро. Ко мне на спину, Маленький Брат.

Маугли обнял левой рукой шею Каа, прижал правую к своему телу и вытянул ноги. Каа поплыл навстречу течению, как мог плыть только он один; рябь разрезанной воды окружила бахромой шею Маугли, а его ноги раскачивались в разные стороны под хлещущим телом питона. Мили на две выше Скалы Мира река сужается в ущелье между мраморными стенами, высотой от восьмидесяти до сотни футов. Там она несётся, точно из мельничной плотины, между уродливыми камнями, иногда прыгает и переливается через них. Но перекаты и пороги не смущали Маугли; в мире было мало воды, которая могла хоть на одно мгновение испугать его. Он смотрел то на одну, то на другую стену ущелья и беспокойно нюхал воздух; ощущал кисло-сладкий запах, очень напоминавший испарение от муравейника в жаркий день. Юноша инстинктивно опустился в воду, и только время от времени поднимал голову, чтобы подышать. Вот Каа два раза захлестнул хвостом затонувшую скалу, обвив Маугли одним кольцом. А вода неслась мимо них.

— Это место смерти, — сказал Маугли. — Зачем ты принёс меня сюда?

— Они спят, — ответил Каа. — Хати не уступает дороги полосатому. Между тем Хати и полосатый сторонятся долов, а, по их словам, долы не поворачивают ни перед чем. От кого поворачивает вспять Маленький Народ скал? Скажи мне, господин джунглей, кто господин джунглей?

— Вот эти, — прошептал Маугли. — Это место смерти. Уйдём.

— Нет, смотри хорошенько; они спят. Здесь все осталось в том виде, как в те времена, когда я был не длиннее твоей руки.

Расщеплённые и выветрившиеся скалы ущелья с самого начала джунглей служили приютом для Маленького Народа Скал — хлопотливых, свирепых, чёрных диких пчёл Индии, и, как Маугли отлично знал, все звериные тропинки поворачивали в сторону за милю от этого ущелья. В течение многих столетий Маленький Народ устраивал здесь свои соты, перелетал роями из одной расщелины в другую, опять выпускал рои, оставляя на белом мраморе пятна застарелого мёда; строил свои большие и толстые соты в темноте глубоких пещер, где ни человек, ни зверь, ни огонь, ни вода никогда не касались их. Все протяжение ущелья с обеих сторон было увешено как бы чёрными, мерцающими бархатными занавесами и, глядя на них, Маугли нырял в воду, потому что занавесы эти состояли из миллионов сцепившихся между собой спящих пчёл. Виднелись также какие-то обломки, фестоны; древесные стволы, державшиеся корнями за стены скал; старые соты прежних лет или новые пчелиные города, выстроенные в тени безветренного ущелья; огромные скопления губчатого, истлевшего мусора, который свалился сверху и застрял между деревьями и лианами, прижимавшимися к отвесным скалам. Прислушиваясь, Маугли не раз улавливал, как отягчённые мёдом соты шелестели и скользили, переворачиваясь и падая, где-то в тёмных галереях; потом раздавалось сердитое жужжание крыльев и мрачное кап, кап, кап погибшего мёда, который сочился по камням, пока не останавливался на каком-нибудь выступе на открытом воздухе и стекал медленными струйками по ветвям. С одной стороны реки была маленькая отмель шириной всего в пять футов, и на ней лежала высокая груда хлама, скопившегося за неисчислимое количество лет. Он состоял из мёртвых пчёл, трутней, пыли, старых сотов и крыльев ночных бабочек-грабителей, которые залетели в это место за мёдом; и все это превратилось в холмы из мельчайшей чёрной пыли. Уже один острый запах, который поднимался от этого хлама, мог испугать всякое бескрылое существо, знавшее, что такое Маленький Народ.