Самый лучший комсомолец. Том второй (СЛП-4) - Павел Смолин

— Есть! — отчитался я и отошел к левой стене, заняв нашедшийся стул.

— Выбирай, уважаемый, — с ухмылкой обвела девочек рукой сидящая на диване «эта сука». — Двое слева «зашитые», а остальные — настоящие девственницы, Аллахом клянусь.

Продали девственность, заработали на приданое, «зашили» обратно, выдали замуж. Охренеть схема!

— Заткнись… — и глава республики наградил девушку набором слов, которых во впитанных мной учебниках не было.

— Пошивочный цех, наркотики, бордель для педофилов и совершенно неприемлемый для правоверных мусульман обман будущего мужа, — вздохнул я. — Можно мне на квартиру, товарищ генерал?

Всему предел есть, и вот здесь нашелся мой.

— Петь, проследи, — отдал распоряжение Судоплатов, и мы с товарищем полковником покинули подвал.

Глубоко подышав, выдавил из легких остатки вони. Жаль с головой не работает.

— А зачем имам, дядь Петь?

— Так девственность восстанавливать помогает, — развел он руками. — Пошептал — всё, греха на тебе нет. Девочки успокаиваются.

— Прецеденты были, да?

— Были, — кивнул он.

Помахав солдатам и оставшимся снаружи «дядям» рукой, погрузились в «Чайку», дядя Петя сел за руль сам.

— Ты близко к сердцу не принимай, Серый, — выехав на дорогу (за нами тут же тронулась машина сопровождения), начал он меня утешать. — Это — Кавказ, тут всегда свои порядки были. И с «педофилией» ты перегнул — здесь почти все девочками замуж выходят, и ничего, живут.

— С отрезанными клиторами? — напомнил я об изувеченной собственным отцом «бордель-маман».

Дядя Петя посмурнел.

— Казалось бы ничего проще нету — проблема известная, проблема, уверен, не редкая, значит просто добавляем закон об обязательной постановке на учет к гинекологу, который раз в полгода будет проверять половые органы детям е*анутых наглухо аборигенов с последующей отправкой ублюдочных недородителей в места не столь отдаленные на образцово-показательный срок лет в двадцать. Да, это окно для получения «бакшиша», большой «позор», — добавил голосу сарказма. — Для семьи — ишь куда власть лезет, прямо доченьке в пи*ду, но это же на*уй хуже Африки — здесь-то школ полно и образованных людей, а они всю жизнь собственным дочерям уродуют, превращая их в натуральный инкубатор! Харам удовольствие от жизни бабе получать!

— Напиши аналитическую записку, — предложил выход дядя Петя, ткнув пальцем вверх.

— Напишу, старшим товарищам ведь нужно жопу чем-то вытирать, — фыркнул я. — Извините, дядь Петь, это вообще не ваша зона ответственности, и мою бессильную злобу вы впитывать тоже не обязаны.

— Не скажу, что я тебя понимаю, Сережа — я таких как ты не встречал, и как у тебя голова работает даже не представляю, — мягко улыбнулся он. — Я вообще удивлен тем, как ты держишься — столько дерьма хлебнуть успел, не каждый оперативник за весь срок службы столько насмотреться успевает. И ничего — вон на мозги расплесканные смотришь, а видишь Вселенную. Я с тобой согласен — сам бы вот этими руками и товарища Умаханова, и родню его передушил, но толку все равно не будет — этот хотя бы видимость порядка поддерживает, распоряжения из Центра выполняет, не голодает при нем никто. Ты бы видел, что здесь раньше творилось… — он вздохнул. — Да везде кровь с дерьмом реками лились! Был бы постарше, понимал бы, насколько все к лучшему изменилось. И останавливаться никто не собирается — ты же сам не раз говорил, что еще несколько поколений, и никакого шариата не останется.

— Исторический процесс — штука долгая, — согласно вздохнул я. — Но на самотек — это как сейчас, плодя баронства — пускать его нельзя, потому что скученно живущие аборигены нихрена цивилизоваться не хотят, наслаждаясь мракобесием и передавая его по наследству. Ослабнем — все, пи*дец, все обратно в средневековье откатится, — нервно хохотнул. — А я ведь думал, что так называемое «женское обрезание» — чисто африканская фишка! А оно вон оно как — на пятьдесят втором году Советской власти какие дивные чудеса творятся! А смертность после таких операций какая? Имам, конечно, страшной силы колдунство выдает, но стерильности не добавляет. Эта, — кивнул назад. — Выжила, а сколько помереть от заражения крови успело? К врачу-то хер повезут — умерла, значит так надо. Я чужую веру уважаю, но не настолько, чтобы вот к таким вещам понимание проявлять.

Дед пришел ко мне почти под утро — я как раз настучал доклады на тему борьбы с педофилией, борьбы с «женским обрезанием» и предложение утверждать должности в национальных республиках (не забыв напомнить о необходимости их упразднения) после рассмотрения специальной комиссией — у нас что-то похожее есть, в рамках борьбы с кумовством, но касается только ближайших родственников, напрочь игнорируя «троюродных племянников двоюродного брата», который на Кавказе вполне близкий родственник. Да тут вообще «дальних» не бывает! Еще один доклад — почему важно вернуть стране коноплеводство, заморочившись выведением «беспонтовых», чисто технических сортов. Пенькой, между прочим, наша страна столетиями торговала, и когда-то она была без пяти минут метафорической нефтью. Загубили ценное направление со всей широтой коммунистической души — наглухо!

— Товарищ Умаханов чисто физически не может заглянуть в каждый подвал, равно как и контролировать всех своих многочисленных родственничков, — сработал я на опережение, аккуратно раскладывая нахрен никому не нужные писульки по копиям.

— Ты же видел отчеты — он хорошо справляется, — кивнул дед, опустился в кресло и устало потер глаза.

— Тебе бы массажиста толкового выписать, из Китая например — там столетиями человеческое тело изучали, все важные точечки и косточки знают, — предложил я.

— Да у нас не хуже спецы, — поморщился Судоплатов. — Такое не вправишь.

— Дело хозяйское, — улыбнулся я. — Имама, «родственника» и очень грустную девушку под суд?

— Сами разберутся, по законам шариата, — отвел глаза дед.

— Это когда камнями забивают? Кайф! — оценил я.

— Шум нельзя поднимать — там некоторые умелицы очень важным людям фальшивую девственность продавали, самим же девчонкам не жить, если вскроется — представь какой позор, за фальшивую девственность проституткам платить? А мужья что с ними сделают? — буркнул он в ответ. — Что тут у тебя?

— Гора испорченной ради собственного успокоения бумаги, — честно ответил я.

Противно, мерзко, но Судоплатов прав — нихера мы «в моменте»