Лучший друг - Ян Жнівень

В комнате он обнаружил не самую приятную картину: настольная лампа горела, а при ее свете на неудобных пуфиках разлегся старший брат, пока Маша пускала слюни на мягкую и белоснежную подушку, распластавшись по площади всего матраса. Егор подошел к ней и попытался было разбудить ее, но она лишь протянула теплую руку и взяла за его холодную, крепко сжав ее и что-то буркнув себе под нос. Все было как тогда в ее доме. Он не смог сдержать улыбки и оставил ее царствовать на своем ложе.

Сам же он, привыкши к такому образу жизни, словно уже на генетическом уровне заложенном в нем, разлегся рядом на полу, подстелив под себя плед. Егор поставил десять будильников с 5:40 до 6:00, горько вздохнул, предвкушая тяжелое пробуждение, и завалился набок, чувствуя приятный и мягкий запах свежевымытых волос Маши, слегка свисающих с края кровати. Так он, еще пару секунд смотря в потолок, снова ощутил наплыв романтики.

Он не смог удержаться, поднялся с пола и посмотрел на спящую девушку, которая лежала, слегка приоткрыв рот и тихо сопя. Будучи не в силах сдержать умиление, он расплылся в улыбке, как пьяная рука дернула его провести пальцем по ее щеке. Ощутив мягкую, гладкую кожу под подушечкой пальца, он задрожал и упал на спину, испугавшись глупости, которую он сделал, но заснув теперь с полным спокойствием и удовлетворением, вызванным этим странным прикосновением. Мягкая подушка под головой утянула его в глубокий сон. На часах было 01:12.

VI

Более мерзкого звука в своей жизни он еще не слышал. Сладкое пение птиц и шелест деревьев, которые исходили от телефонного будильника, обернулись адской одой самому Люциферу, воспеваемой сотней чертей. Егор стонал и взывал к старшему брату, чтобы тот поскорее выключил злосчастный будильник и дал ему отоспаться, но тот и ухом не повел. Наконец звук утих, но песнь возобновилась вновь.

К этому треску прибавилась еще и головная боль, вызванная легким похмельем от пинты пива, выпитой накануне. Егор заревел в подушку и резко поднял голову, но его макушка встретилась с чем-то очень мягким и упругим еще прежде, чем он успел открыть глаза, в которых от резкого пробуждения и удара потемнело вдвойне, а в голове застыл жуткий гул. Маша вскрикнула и уронила телефон, за которым она с таким упорством и негодованием одновременно тянулась. Егора как током ударило, и он вскочил на ноги, расклеивая залипшие за ночь глаза, стараясь привести зрение в норму.

– Господи, прости, пожалуйста! – протянул Егор, смотря, как Маша потирает глаза и жмурится от боли. – Я не хотел.

– Да я сама виновата – нечего было на вашу кровать ложиться. Чего вы меня не прогнали? – стонала она и, видимо, была чем-то огорчена.

– Ты так сладко спала, что мне было как-то стыдно будить тебя, – сказал Егор и словил на себе смущенный взгляд подруги.

Только после он понял, что удар по макушке пришелся не чем иным, как ее грудью. Сначала он, естественно, испугался, а потом его вдруг осенило, а по макушке пробежали мурашки. От ее стеснительного личика внутри него все начало просыпаться быстрее, но его не отпускал страх и чувство стыда. Пусть даже в такой обстановке, но Егору было приятно просыпаться в одной комнате с ней. Никогда раньше он не начинал день с женской груди, и вот теперь в нем как-то умещался стыд и необоснованная гордость.

– Да и что девушке спать на таких неудобных пуфиках, в конце концов. А то, что Джо тебе загоняет, так это он просто пытается шары подкатить, – отвечал только что проснувшийся старший брат, довольный тем, что его избавили от лишних телодвижений для выключения будильника. – Как ты быстро вырос, однако, – Лёша в своей манере спрыгнул с пуфов и начал усердную зарядку.

– Пошел ты! – возмутился Егор. – Маша, не слушай его. У него такая привычка – бред по утрам нести. Еще и с похмелья небось.

Старший брат, прыгая на правой ноге, засмеялся во весь голос, и у всех троих моментально отпало желание ложится спать, хотя Лёша еще дал себе покряхтеть, ежась от холода и пробирающего его от похмелья озноба.

Егор вышел из комнаты, вернувшись только через пять минут с тремя кружками чая на подносе, заветренными булочками с джемом и песочным печеньем. Это был не полный комплект завтрака, включенного в стоимость, потому что в такую рань никто им готовить в трехзвездочном отеле фуршет не собирался. Вдоволь насытившиеся в свое время скудными завтраками, что уже начинали всплывать в памяти как элемент их роскошной жизни, братья переглянулись и надулись, а вот Маша наоборот: девушка взяла свой фотоаппарат, именуемый «Полароид 255», и сфотографировала булочки, очень по-детски ухмыльнувшись.

– Довольствуйся тем, что имеем, – упрекнул его младший брат и скорчил осуждающую мину. – В запасе и так не много еды, так что экономим, как можем, граф Алексий.

– Ой, а что это ты такой юморной с утра? – спросил Лёша и дал подзатыльник брату, после чего злорадно засмеялся.

Все трое, а Егор и с обидой, принялись с жадностью за скудный завтрак, который выдала та самая пухлая дама у стойки, отрабатывающая ночную смену и буквально засыпающая на рабочем месте. Лёша и Маша жадно принялись за булки, но каждый ел по-своему, а Егор это исследовал в своих, как он полагал, научно-психологических изучениях: старший брат, буквально проглатывающий крохотные булочки со сладким джемом, запивал все это обильным количеством чая, запивая это еще и порцией кофе из термоса, в то время как Маша, не менее жадно кусающая мучное, хотя бы удосуживалась вытирать капельки джема с пухлых губ.

Испытывая чувства жалости и умиления, Егор готов был взорваться от любопытства. Он хотел получить от Маши еще одну улыбку, так трогающую его, но в то же время хотел и прощупать почву, научившись этому приему с Лерой. Он протянул ей свою булочку. Она жадно посмотрела на нее, стараясь скрыть желание выхватить ее из его рук. Прямо напротив старший брат посмотрел на него как на предателя, прищурив глаза и вызывающе нахмурив брови. Младший брат даже не посмотрел в его сторону.

– Спасибо, – шепотом сказала Маша. Она, слегка робея от неловкости, выхватила булочку и, почти не жуя, проглотила ее. – Не надо на меня так смотреть!

Она моментально изменилась в лице и нахмурилась, приняв свой прежний, холодный и слегка надменный вид. Но Егору