Горящий берег (Пылающий берег) (Другой перевод) - Смит Уилбур

– Я уверен, вы с молодой леди будете счастливы. Мы с моей миссис поженились двадцать два года назад, сэр. Как раз в будущем июне сравняется.

– Большой срок, Биггз.

– Надеюсь, сэр, вы побьете мой рекорд.

– Попробую.

– Еще одно, сэр. – Биггз выглядел смущенным, он не поднимал головы от шнуровки. – Не следует лететь в одиночку, сэр. Это совсем не безопасно, нет. Нужно взять с собой по крайней мере мистера Джонсона. Прошу прощения, сэр, я знаю свое место, когда так говорю.

Майкл на мгновение положил руку на плечо Биггза.

Раньше он никогда так не делал.

– Пусть ванна будет готова к моему возвращению, – сказал он и встал.

Биггз смотрел, как он нагибается, выходя из палатки; он не попрощался и не пожелал Майклу удачи, хотя ему потребовалось усилие, чтобы удержаться. Потом подобрал сброшенную одежду Майкла и с предельным тщанием сложил ее.

Когда мотор «уолсли» кашлянул и заработал, Майкл добавил газу, пока не установился устойчивый ровный ритм. Тридцать секунд он критически прислушивался к нему, прежде чем посмотреть на Мака, который стоял у крыла рядом с кабиной; его волосы и костюм трепало потоком воздуха от пропеллера.

– Отлично, Мак! – перекричал Майкл грохот мотора, и Мак улыбнулся.

– Задайте им перцу, сэр!

И он спрыгнул, чтобы убрать клинья из-под передних колес шасси, чуть добавил газу, и большая машина покатила вперед.

На холме за шато снова было пусто, но иного он и не ожидал. Он поднял нос, собираясь уйти вверх, но передумал, снова опустил его и круто повернул, едва не цепляя концом крыла вершины дубов.

Он вышел из разворота, когда шато оказался прямо перед ним. Майкл прошел над замком на уровне розовой крыши. Не увидев никаких признаков жизни, он, миновав здание, снова круто повернул восьмеркой и вернулся, по-прежнему вровень с крышей. На этот раз он уловил движение. Распахнулось окно на первом этаже, у кухни. Кто-то махал ему желтой тканью, но он не мог понять, кто это.

Он опять вернулся, на этот раз спустившись так низко, что колеса шасси едва не коснулись каменной стены вокруг огорода Анны. И увидел в окне Сантэн. Невозможно было ошибиться и не узнать эти густые темные волосы и огромные глаза. Она свесилась с подоконника, что-то кричала и махала тем самым шарфом, который был на ней, когда они вдвоем летали на встречу с Шоном Кортни.

Подняв нос и прибавляя газ, Майкл чувствовал себя заново родившимся. Безжизненная, равнодушная вялость испарилась, он снова чувствовал, что полон жизни. Он увидел ее. Теперь все будет хорошо.

– Это Мишель! – счастливая, воскликнула Сантэн, оборачиваясь в комнату, к сидевшей на кровати Анне. – Я видела его, Анна, точно видела. О, как он красив – и нашел меня, несмотря на папу!

Лицо Анны неодобрительно сморщилось.

– Плохая примета жениху видеть невесту в день свадьбы.

– Вздор, Анна, иногда ты несешь ужасную чепуху! О, Анна, как он прекрасен!

– А ты не будешь, если до вечера мы не закончим.

Сантэн подобрала юбки и села на кровать рядом с Анной. Она уложила на коленях старинные желтоватые кружева своего подвенечного платья, поднесла к свету иглу и прищурилась, вдевая нитку.

– Я решила, – сказала она Анне, вновь принимаясь подшивать край юбки, – что у меня будут сыновья, не меньше шести, только сыновья и никаких дочерей. Быть девочкой так скучно… не хочу этого для своих детей. – Она сделала десяток стежков и остановилась. – Я так счастлива, Анна, так волнуюсь. Как думаешь, генерал приедет? Как по-твоему, когда закончится эта дурацкая война и мы с Майклом сможем отправиться в Африку?

Слушая ее болтовню, Анна чуть отвернулась, чтобы скрыть полную любви улыбку.

Желтый SE5a мощно зарывался в мягкое серое подбрюшье неба. Майкл выбрал один из просветов в нижнем слое облаков, быстро пролетел в него и вырвался в открытый коридор. Высоко над ним по-прежнему все тот же сплошной облачный свод, но ниже воздух чист и прозрачен. Когда альтиметр показал восемь тысяч футов, Майкл выровнял машину. Теперь он в чистом пространстве на равном удалении от обоих облачных слоев, а сквозь разрывы в облаках видны ориентиры.

Деревни Кантен и Обиньи-о-Бак – опустевшие, разрушенные снарядами. Остовы. Лишь несколько каменных труб пережили неоднократно накатывавшиеся на них волны войны. Трубы торчали из грязной рваной земли, как надгробия.

Между деревнями четыре мили; дорога, когда-то соединявшая их, пуста, и по коричневым полям между деревнями парой раненых гадюк вьются окопы линии фронта. Снарядные воронки, полные воды, смотрят на Майкла, как глаза слепца.

Майкл посмотрел на часы. Без четырех минут четыре. Его взгляд немедленно вернулся к бесконечному осмотру пустого неба. Он отрывал от приборов управления то одну, то другую руку и сгибал пальцы, одновременно сгибая и пальцы ног в сапогах из шкуры куду, разминаясь, как бегун перед стартовым выстрелом. Обеими руками он коснулся гашетки, чтобы проверить готовность машины: она летела по-прежнему прямо и ровно. Майкл дал короткую очередь из обоих пулеметов, кивнул и подул на пальцы правой руки в перчатке.

– Мне нужно выпить, – сказал он себе и достал из кармана серебряную фляжку Эндрю. Набрал в рот виски, прополоскал, проглотил. В крови расцвел огонь, но Майкл не поддался искушению выпить еще. Закрыл фляжку и снова убрал ее в карман. Коснулся левого руля, чтобы начать поворот, как обычно в патрульном полете, и увидел на фоне облаков черную, как блоха, точку; остановив поворот, Майкл удерживал машину и быстро моргал, чтобы согнать слезы и удостовериться.

Второй самолет шел на высоте восемь тысяч футов и быстро приближался с севера, со стороны Дуэ. Майкл почувствовал, как поток адреналина в его крови смешивается с алкоголем. Щеки его горели, живот подвело. Он прибавил газу и полетел навстречу.

Объединенная скорость самолетов бросила их навстречу друг другу. На глазах у Майкла вторая машина чудесным образом росла. Он увидел ярко-синие нос и колпак пропеллера, затуманенный вращением лопастей, простертые вверху черные ястребиные крылья. Между двумя черными стволами пулеметов «шпандау», смонтированных на кожухе двигателя, виднелась голова пилота в шлеме и взблескивали очки, когда немец всматривался в прицел.

Майкл дал полный газ, и машина взревела. Левой рукой он водил ручкой управления, как художник легчайшими движениями водит кистью; он поместил немца точно в центр концентрических окружностей своего прицела, а правой рукой потянулся к гашетке.

Его ненависть и гнев росли так же быстро, как враг перед глазами, но он сдерживал огонь. В голове застучали боевые часы, и время словно замедлило ход.

Он видел, как жерла пулеметов «шпандау» начали подмигивать ему яркими искрами огня, красными, как планета Марс в безлунную ночь. Нацелился в голову пилота, нажал спусковой рычаг и почувствовал, как задергался под ним самолет в такт очереди.

Мысль уйти от лобового столкновения не приходила Майклу в голову. Цель полностью поглотила его внимание: он пытался направить поток пуль в лицо немцу, вырвать ему глаза, расколоть череп, разбрызгать мозг. Пули «шпандау» рвали ткань и раму его машины, пролетали мимо его головы с визгливым гудением, точно стая саранчи, но Майкл не обращал на них внимания.

Он видел, что его пули выбивают белые искры из вращающегося пропеллера немца, и с бешенством понял, что они проходят мимо нужной цели. Самолеты вот-вот должны были столкнуться, и Майкл, не отрывая руки от гашетки, приготовился к удару. Он не собирался отворачивать.

Тут «альбатрос» резко качнулся, в самый последний миг уйдя от столкновения. Немец бросил самолет вправо. Послышался резкий удар, от которого SE5a содрогнулся. Разлетаясь, самолеты задели друг друга крыльями. Майкл увидел свисающую со своего крыла рваную ткань. До отказа нажал на педали рулей направления и ввел машину в поворот на плоскости: на это был способен только SE5a. От напряжения крылья согнулись, и вот Майкл уже летел в противоположном направлении. «Альбатрос» был прямо перед ним, но еще не в пределах зоны поражения.