Фарт - Б. Седов

В хижине, предназначенной для почетного гостя, каковым как раз я и являлся, было относительно чисто. На потолке сидели всего лишь четыре паука, на которых я по примеру Кончиты не обратил никакого внимания, а одна небольшая змейка, ускользнувшая в щель при нашем появлении, даже не заслуживала упоминания, потому что на ней не было тех самых черно-красных колец, о которых говорил Педро.

Осмотрев свое временное жилище, я, в общем, остался доволен.

Дощатый стол, два грубых стула, койка, застеленная одеялом армейского образца, бамбуковая этажерка – обычная, более чем скромная, обстановка, которую можно увидеть в любой лесной хижине, где дизайн продиктован не изысками, а простой насущной необходимостью.

Посмотрев еще раз на койку, я вдруг почувствовал, что неплохо было бы придавить минуток этак шестьсот, как говорили во время войны. Наверное, эти мысли отразились на моем лице, потому что Кончита сказала:

– Вы устали с дороги, это видно. Можете завалиться, а к ужину я вас разбужу. Те, с кем вы должны встретиться, прилетят только вечером, так что у вас есть свободное время. Спешить пока что некуда.

И она, вильнув бедрами, как будто танцевала румбу, вышла из хижины.

Проводив ее глазами, я подумал, что спешить и на самом деле пока что некуда, но терять время тоже не стоит. Кончита всем своим существом располагала к роману стремительному и бурному.

Сняв ботинки, я рухнул на жесткую койку и, посмотрев наверх, увидел все тех же четырех пауков, которые неторопливо ходили по потолку и не обращали на меня никакого внимания. Мои глаза закрылись сами собой, и я уснул.

Если бы великий Бизе восстал из гроба и положил мой сон на музыку, в мире стало бы одним оперным шедевром больше, но сценическое воплощение потребовало бы от постановщика изрядной смелости и большой массовки, состоящей из смуглых, черноволосых красавиц.

Разбудила Знахаря, как и следовало ожидать, Кончита.

Она держала в руках полотенце и, когда Знахарь, скрипя всеми суставами, поднялся со своего спартанского ложа, с улыбкой сказала:

– А вы не дурак поспать! Знаете, сколько времени прошло?

– Пока нет, – ответил Знахарь, протирая глаза.

– Шесть часов, – сказала Кончита, – вы не против, если мы перейдем на «ты»?

Знахарь потянулся и посмотрел на нее.

– Не против. Так что ты там говорила про ужин?

– Я говорила, что разбужу тебя к ужину, и выполнила свое обещание. Я вообще всегда выполняю обещания.

И она тут же пообещала Знахарю взглядом такое, что вся его сонливость пропала, будто на него вылили ведро горячей воды. Почувствовав, что впереди его ждут приключения не только оружейно-кокаиновые, но и любовные, Знахарь встряхнулся и сказал:

– Ну, где там твой ужин? Я проглочу его, как крокодил кролика!

И решительно направился к выходу.

Кончита, стоявшая у двери, протянула полотенце и, когда Знахарь бодро перекинул его через плечо, вдруг прижалась к нему упругой и горячей грудью и прошептала:

– Ты такой стремительный!..

Грудь у нее оказалась горячей и твердой.

Знахарь похлопал Кончиту по ягодицам, тоже упругим и горячим, и ответил:

– Да и ты тоже. Но сейчас я хочу умыться. Остальное – потом.

Выйдя из хижины, он увидел, что наступил вечер и лагерь освещен только несколькими лампами, которые питал электричеством тарахтевший где-то в кустах генератор. К стволу одного из неизвестных мне деревьев был приколочен до боли знакомый советский умывальник, и Знахарь, гремя пипкой и фыркая, стал умываться.

Он обливался водой, выгоняя из себя последние остатки сна, а Кончита стояла рядом, держа полотенце, и пожирала его глазами. Знахарь чувствовал ее взгляды спиной, боком и затылком. А также локтями, плечами, задом и передом.

Когда он закончил водные процедуры, Кончита протянула ему полотенце и сказала:

– Утром я купаюсь в реке. Здесь неподалеку есть небольшой водопад и что-то вроде пруда при нем. Это гораздо лучше, чем умывальник.

– Правда? – отозвался Знахарь, вытираясь и чувствуя, что сна как не бывало, а вместо него пришел здоровый голод, усиленный свежим воздухом и присутствием горячей молодой женщины.

– Сколько тебе лет? – поинтересовался Знахарь, возвращая Кончите полотенце.

– Я уже старая, – грустно ответила она, – мне двадцать. Третий десяток пошел, с ума сойти!

Ага, подумал Знахарь, если ты в двадцать уже старая, значит, трахаться начала лет с одиннадцати, а то и с десяти. Знаем мы таких горячих мулаток. Но вслух он этого, понятное дело, не сказал, а только с возмущением ответил:

– Двадцать лет – не возраст. Жизнь только начинается.

– Здесь она у многих в тридцать уже заканчивается, – сказала Кончита и, взяв Знахаря под руку, будто они были давними любовниками, повела его к одной из хижин, которая была побольше и поприличнее других.

– Ну, это, знаешь ли, издержки образа жизни, – сказал Знахарь, – а этот сеньор Альвец действительно твой отец?

– Нет, – ответила Кончита, – он усыновил меня, когда мне было полтора года. Мой отец был русским полковником, а мать – партизанкой, и они оба погибли в бою за свободу Никарагуа.

– Ага… – сказал Знахарь, – извини…

– Да ладно! – беззаботно отмахнулась Кончита, – я ведь даже не помню их, а мой папа Рикардо так любит меня, что я совсем не чувствую себя сиротой.

Она отпустила локоть Знахаря и открыла перед ним дверь хижины.

Пригнувшись, Знахарь шагнул внутрь и увидел веселую компанию, которая, судя по всему, только его и дожидалась.

Вокруг грубо сколоченного стола сидели человек двенадцать, трое из которых были его людьми, а остальные – здешними повстанцами. Все местные были одеты в традиционный камуфляж и береты а ля Че Гевара, и только подручные Знахаря выглядели американскими туристами, заблудившимися в джунглях.

Председательствовал за столом Рикардо Альвец, и, внимательно посмотрев на него, Знахарь подумал о том, что он, наверное, тоже любит свою приемную дочь, хотя и не так часто, как все остальные.

– Прошу к столу! – провозгласил Альвец, и Знахарь, не заставляя себя ждать, уселся на предоставленное ему почетное плетеное кресло, которое тут же угрожающе заскрипело под его весом.

Судя по всему, застолье началось несколько раньше того момента, когда к нему присоединились Знахарь с Кончитой, потому что глаза сидевших за столом людей уже светились тем особым блеском, который обычно появляется после нескольких рюмок спиртного. На столе стояли блюда с мясом и овощами, большой горшок с бобами и множество бутылок. Видать, подумал Знахарь, хоть они тут и заняты наркотиками, а расслабляться предпочитают все-таки старой доброй текилой.

Альвец постучал кривой вилкой по краю тарелки и разговоры смолкли.

– Сегодня к нам прибыл высокий гость, с которым мы будем вести важные переговоры, – провозгласил он, – но это потом. А пока прошу всех познакомиться – русский бизнесмен сеньор Теодор Свирски.

Он посмотрел на Знахаря и спросил:

– Я правильно произнес ваше имя?

– Абсолютно! – ответил Знахарь.

– Очень хорошо, – кивнул Альвец, – предлагаю выпить за знакомство.

И налил Знахарю текилы.

Знахарь насыпал соли в ямку на кулаке, взял ломтик лимона и, посмотрев на сделавших то же самое собутыльников, сказал:

– Салют!

– Салют! – нестройно пронеслось над столом.

И все немедленно выпили, следуя непростому ритуалу употребления кактусовой водки. Знахарь исполнил это обязательное упражнение не хуже местных и этим заслужил дружные аплодисменты.

Текила зажгла в его груди приятный огонь, и, не строя из себя джентльмена на приеме у английской королевы, Знахарь стал наваливать на просторную алюминиевую тарелку мясо, овощи и крупные бобы в незнакомом, но аппетитном на вид соусе.

В это время бутылка текилы совершила еще один круг над столом, и Альвец, подняв толстый стаканчик, сказал по-русски:

– Ну, за сотрудничество!

Знахарь поперхнулся и удивленно уставился на него.

Альвец засмеялся и добавил:

– Потом поговорим и об этом.

В его речи чувствовался акцент, но говорил он довольно чисто.

Заинтригованный Знахарь кивнул и поднял свою рюмку, не сводя заинтересованного взгляда с этого странного южноамериканца.

А Рикардо Альвец, снова перейдя на английский, сказал:

– Я думаю, что следует изменить план вечеринки и о делах поговорить сначала, а не потом, когда все напьются как свиньи.

Высказав это вовсе не дипломатичное, но тем не менее совершенно справедливое соображение, он хлопнул текилы и, со стуком поставив стопку на стол, начал раскуривать сигару.

Сидевшие вокруг стола последовали его примеру, и, с сожалением посмотрев на свою тарелку, Знахарь отодвинул ее, впрочем, не очень далеко, и достал сигареты. Прикурив от зажигалки, которую поднесла ему сидевшая рядом Кончита, он обвел взглядом общество и посмотрел на Альвеца, который, ответив ему кивком, снова постучал вилкой по тарелке и сказал: