Бабы строем не воюют - Евгений Красницкий

«Ох ты господи! Это ж я опростоволосилась сегодня, а не Млава… Упустила, не смогла справиться! Потому что пришлая… И Анна это поняла и меня носом ткнула… Она же девчонкам не зря при мне сказала, что побежденные им всегда чужими будут. Не про куньевских – про меня! Да что ж я так? Нас-то ратники не победили, только помогли нам. А к Млаве надо присмотреться повнимательнее, и поласковее с ней, она же не виновата, что ее такой вырастили. Вот и тут боярыня не девчонкам попеняла, а мне!»

Когда присмиревшие дочери вышли из горницы, Анна повернулась к помощнице:

– Ну вот, не только девчонкам моим, но и нам с тобой еще один урок. Ты же слышала, что Прокоп говорил, присмотрись к Млаве… ну как ты умеешь. Хоть она ума невеликого, и мать ее испортила с малолетства, но к Турову и из нее надобно достойную невесту сделать.

– Анна Павловна, да я-то разве смогу ей воинского духа добавить?

– Да не про то я – дух этот в крови или есть или нету его. У Млавы вон есть – тут ей ничего и добавлять не придется. Научить ее так, чтобы не сломать – это уже наставников-мужей забота, а вот разбудить в ней наше, женское – работа уже для нас с тобой. А то получится не жена, а воин в юбке – куда это годится?!

«Не приведи господь – это ж всю жизнь и сама несчастной проживет, и мужу счастья дать не сумеет!»

Боярыня между тем пригляделась к Арине, неодобрительно покрутила головой и погрозила ей пальцем:

– А ты, душа моя, прекращай себя изводить. Не дело это.

«Мысли читает, что ли?»

Анна между тем продолжила:

– Не забывай, я тоже когда-то здесь пришлой была и прекрасно знаю, что у тебя сейчас на уме. Все образуется, если сумеешь с Андреем душа в душу зажить. А когда детишки пойдут, так и вовсе тут своей станешь. Я сумела, и у тебя получится.

«Да я-то на все готова. Но ведь Анна сама сказала: есть оно в крови или нет. А я сегодня так оплошала… Конечно, бывает, и пришлые жены тут приживаются, но ведь это не кто-нибудь, а Андрей! Понять его и сделать счастливым не просто, но иначе мне и самой счастья не видать».

Уже выходя из светлицы, Арина неожиданно вспомнила слова Настены: «Я не знаю, что может случиться: Ратное ли ополчится на Михайлов городок, Михайлов ли городок из повиновения Ратному выйдет, язычники против христиан поднимутся или христиане против погорынских язычников, отдельные мужи друг на друга кидаться станут или один род на другой, одно колено на другое… Наше дело простое – чтобы ничего не случилось вообще».

Кажется, на первый взгляд, и права лекарка – это девок пришлых здесь всего около десятка, а отроков почти сотня, есть чего опасаться. Но это только на первый взгляд. На самом же деле ничего неожиданного произойти не может: здесь, в крепости, ратнинские наставники и ратнинские жены воинов все насквозь видят, все понимают, нежелательные дела способны пресечь в зародыше, а Корней с Аристархом, даже и бывая здесь редкими наездами, обо всем происходящем в крепости конечно же извещены.

И тут-то Арине вдруг стало понятно: Настена и умна, и сильна, но есть у нее одно очень слабое место – незамужняя она. Никогда не ощущала себя частицей женского мира Ратного, и именно это ее подводит. Опасность понимает, а бороться с ней берется в одиночку… Ну разве что Юльку своей помощницей сделала, навалила на девчонку неподъемную тяжесть. Видно, оттого, что сама подобные труды на себя принять не страшится и дочку ими отягчает бестрепетно.

«Вот тут и усомнишься, получится ли у нее стать полноценной Добродеей – ведь та была плоть от плоти всего женского мира Ратного. Настена же всегда наособицу, да так и останется до конца жизни. И меня такой же сделать собирается…

Ну нет! Нельзя так! Со стороны наблюдая, не все увидишь. Только изнутри, став частью здешнего женского мира, вместе с ним можно любую беду заранее заметить и отвести.

Значит, даже Анна тут для меня не пример. Она хоть и часть этого мира, но уже поднялась над ним – стала боярыней, а мне только предстоит в него войти – рядом с Андреем и благодаря ему. Лисовиновский род, конечно, силен, только мне и свою собственную семью создавать надо. Именно так – женой Андрея, частью его семьи, на равных в здешний женский мир войду, чтобы вместе со всеми бабами спокойное течение жизни поддерживать».

Будто мало докуки было – еще эта добавилась. Слова Прокопа и Анны в ушах так и звучали весь оставшийся день, как упрек, добавляя к привычному уже напряжению лишнее усилие. Едва себя в руках сдержать удалось, чтобы не показать никому свою маету. Только после отбоя, оставшись наконец одна, она позволила себе сбросить личину спокойной уверенности, которую через силу приходилось носить на людях.

Особенно плохо становилось ночами – даже дневная усталость не помогала, а когда наконец засыпала, снилось что-то тягостное. Только один раз, после того памятного разговора с бабами на кухне, заснула сразу же, едва до постели добралась: накануне-то ведь вовсе не ложились. А уже следующая ночь принесла с собой такую тоску, что хоть головой о стенку бейся! Едва задремала, как протяжный жалобный стон выдернул ее из небытия. Арина не сразу поняла, что на самом деле звук доносится из открытого по случаю летней духоты окна. Вначале показалось, что он прорвался сюда из ее же сна, обрывочного и тревожного, где она металась по мертвому лесу, а вокруг пронзительно завывала навь, предвещая беду. Но сон ушел, а ночной кошмар оказался пугающе живым. С трудом преодолевая панику, Аринка вскочила и, натыкаясь в темноте на углы сундуков и лавок, добралась до еле различимого в темноте оконца и поспешно прикрыла его. Звук сразу же приглушился. И только после этого до нее дошло, что воет и стонет не вырвавшийся из ее сна ужас, а щенки на псарне – собаки опричников скучали без хозяев. Понадеялась, что Прошка сумеет их уговорить: и так тошно, а тут еще этот плач собачий даже во сне забыться не дает.

Арина тогда перевела дух и зажгла свечу. Пошла наверх – проверить, не разбудили ли щенки девиц. Да и сестренки могли напугаться. Они спали теперь в отдельной горнице вместе с Елькой и дочкой Макара Любавой. Анна накануне объявила, что отныне эти пигалицы тоже воспитанницы Академии и состоят в младшем девичьем десятке. Девчонки возгордились и изо всех сил подражали старшим. Аринка и прочие им подыгрывали и прятали невольные улыбки при виде этой четверки, когда, надувшись от гордости, они степенно вышагивали по крепостному двору.

К счастью, уставшие за день ученицы, включая младший десяток, дрыхли без задних ног, так что волноваться тут было не о чем. Да и собаки притихли; должно быть, Прошка как-то уговорил своих подопечных.

Щенки больше не выли, но спать Аринка не могла; уж больно муторно на сердце. Странная молитва, которую вслед за Анной повторяла в первый вечер после проводов на кухне, запала в душу, и она теперь твердила ее про себя, как заклинание. Но все равно тревога не отпускала ни на миг; стоило закрыть глаза, и лицо Андрея – серое, будто неживое, всплывало из тьмы. Вот и выла беззвучно в подушку от тоски и страха за него, и молила всех богов, каких знала, чтоб уберегли его, чтоб смерти глаза отвели. Думала с ужасом: и неделя не прошла, а сколько еще ждать – бог весть…

Бывало, по несколько раз за ночь просыпалась в холодном поту и понять не могла, то ли это звук какой-то из окна слышится, как тогда собачий вой, то ли все еще сон дурной не рассеялся. Вот так и в эту ночь, едва забывшись, очнулась от непонятного шума, доносившегося с улицы. И не сразу сообразила, что происходит, где кричат и стучат чем-то, откуда всполохи в оконце, и почему дымом тянет, а когда поняла – подпрыгнула, да так, что коленку до крови о сундук рассадила.

– Ой, мамочка-а-а-а! Пожа-а-ар!!! – раздался сверху отчаянный девичий крик, тут же подхваченный на все лады другими голосами.

Точно так же кричали ТОГДА.

– Арина! Девок уйми, построй да выводи! – крикнула, распахивая дверь, уже одетая Анна и, даже не заглянув в горницу, помчалась к лестнице, а за ней следом спешила Вея.

И накатило… снова в ее жизнь ворвалась та страшная ночь в Дубравном, и перед глазами встал отец с щитом и мечом, прикрывающий их бегство.

«Пожар!.. Тати!.. И тут достали!.. Нашли, вызнали как-то, отец Геронтий указал, где нас с братом искать… Михайла тогда говорил – они крови не боятся, добьются своего, проклятые… Девок же спасать надо! И их из-за нас…»

…Из настежь распахнутой кухонной двери валил дым, внутри слышался какой-то шум и голоса отроков, а перед самой дверью разъяренная Плава таскала за косы визжащую растрепанную Евдоху в одной нижней рубахе. Сидящий на земле Швырок попеременно то заходился кашлем, то утирал сопли и кровь с разбитого лица: кто-то из наставников в сердцах успел приложиться. Поднятые по тревоге отроки уже забрались по приставным лестницам на крышу и поливали кровлю водой, подтягивая на веревке подносимые ведра. Впрочем, как объяснила бабам Верка, подоспевшая со своим Макаром раньше всех, – больше для порядка. К счастью, пожар только шуму наделал. Да и пожара-то никакого толком не было, так, недоразумение сплошное.