Полынный мед (главы из романа) - Юрий Самусь

А Гога, не разобрав, что к чему, орет:

— Ложись, гады! У меня граната.

— А ху… хурмы нету? — спрашиваю я у него, продолжая разглядывать старушенцию, которая даже не побледнела при виде нашего спецназа.

Впрочем, и бледнеть-то ей было больше некуда. И без того у нее физия, что подвенечное платье у невесты.

— Ты кто? — наконец оклемавшись, спрашиваю.

А старуха молчит, лишь медленно так, цыплячьими шажками к нам подкрадывается. И чувствую я, не к добру это, ох, не к добру! Но пока не психую особо. Мало ли, может, то агрофенина сестра-близняшка приехала да, приняв нас за воров, хочет в дверь прошмыгнуть от греха подальше. Только почему это у сестренки глазки горят, а ноздри… ноздри-то, как крылья трепещут.

— Г-г-гога, — бормочу я, — Кажись, это она.

— Кто? — пялится на меня напарник.

— Аг-аг-агрофена.

— Та она ж того… Помэрла.

— Да воскресла! — как заорет Агрофена, аж стены ходуном заходили.

— Мать моя жэнщина! — визжит Гога, приноравливаясь, как бы обратно в окошко сигануть.

А на меня столбняк напал. Представляешь, натурально стою, и шевельнуться не могу.

А бабулька тем временем как пасть разинет, а из нее клычища саблезубый тигр позавидовал бы.

— Беги! — кричу Гоге. — Упырь она! Вампирша!

Гоги — раз, и не стало. А я все стою, дурак дураком.

Старуха уж совсем рядом, слюни текут из ее пасти, на пол капают с дробным звуком.

Еще шаг, еще. Уж тянется она к моей шее, уж клыками хватает за кожу и тут, как гром с небес:

— Стоп! Снято. Переходим к следующей сцене.

И полыхнуло юпитерами, засуетились вокруг люди, завизжал сервомоторами съемочный кран.

— И не забудьте заплатить статистам, — вновь послышался тот же голос. — Отлично сыграно. Натурально…

С Гогой, разумеется, гонораром я не поделился. Я ж свою шею подставлял, не он.

Впрочем, его я нашел лишь через час. Он забился в собачью конуру и ни за что не хотел вылезать. От клада тоже категорически отказывался. Посему, пришлось выложить свой последний козырь:

— Есть, между прочим, способ черта вызвать из ада прямо сюда. Нам даже ходить никуда не надо.

— А почэму ты до сых пор молчал? — поразился Гога.

— Ну, это для нас не совсем безболезненно может пройти.

— Для обэих? — тут же спросил Гога.

— Да, нет, — вздохнул я, понимая, к чему он клонит.

Но я был согласен и на это, лишь бы разбогатеть, а врачи у нас хорошие.

— И что дэлать нужно? — заинтересованно сказал Гога, выбираясь из собачьей будки.

— Ничего особенного. Я черта призову, а ты его хватай.

— Нэт. Давай так: ты чёрта прызовы, ты его и х-хватай.

— У меня не получится, — отвечаю я ему. — Не до того мне будет.

— Ну, хорошо. Попытка нэ пытка. Только это в послэдный раз. Нэ получится — большэ нэ просы, памагат нэ буду.

Я вздохнул и сказал:

— Черт, помоги, не видишь, туфлю не могу снять?

— Какой туфля? — начал было Гога, как вдруг и в самом деле прямо из воздуха материализовалась рогатая образина и давай с меня туфлю тащить.

И больно ведь тащит, вместе с кожей. Я ору благим матом, а Гога стоит и глазами клипает.

— Да убери его от меня! — ору. — Он же мне ногу вместе с туфлей снимет.

А черт оглянулся, видит на него Гога в растопырку идет, ну и сиганул в кусты. Мы — за ним. А он к твоему дому.

Гога кричит:

— Дэржи!

Я бегу впереди него и бормочу в ответ:

— Да не ори ты! Думаешь, я знаю, как его поймать? К тому же боязно что-то. Что если он сам на нас навалится?

— Нэ знаю, — говорит мне Гога, — говорил: нэ знаю! Гэрой! Куда лэзэшь? В кустах смотри, ныкуда он нэ дэнэтся!

— Сам герой, — отвечаю ему я. — У бабки Агрофены, небось, в штаны наклал.

— Сам ты наклал. Джыгита старой бабкой нэ испугаешь, тэм болээ мёртвой.

— Ага, я видел, как ты через окошко сиганул. Пуля так быстро не летает.

— Ну тэбя, плохой ты, Шубин, чэловэк. Сам чёрта лови. Знать тэбя нэ хочу.

И он ушел. Хотел было я его догнать, да слышу — там сирена завыла, потом материться кто-то стал. Опять, наверное, менты Гогу повязали. А мне что-то с ними ручкаться не охота. Посидел на скамейке, покурил, хотел было домой идти да тут вспомнил, что у тебя окошко горело…

В установившейся тишине негромко постукивали часы. Где-то взвыла собака, потом принялась лаять нудно и размеряно. Летучая мышь проскользнула на границе света, отбрасываемого лампой на балкон.

— Слушай, — поинтересовался Алексей, — а зачем тебе деньги?

— Да ты что? — вытаращился на него Витька. — Деньги! Деньги — это сегодня все! — и он неопределенно пошевелил растопыренными пальцами.

— Ну хорошо, — не успокаивался Никулин, — отдашь ментам причитающееся…

— Ментам?! — прервал его Шубин. — Хрен им! Деньги будут — они ко мне на пушечный выстрел не подойдут. Разве что, сам поманю. Вот ведь гады! Утюжат меня, я им, понимаешь, ору, что нынче не старые времена, а они, сволочи, ржут. Демократия, мол, многогранна, а все новое — это всего-навсего хорошо позабытое старое. П-падлы!

— Ну а деньги-то? — напомнил Алексей.

— Деньги, — в глазах у Витьки засветилось нечто в равной степени похожее и на мечту и на идиотизм. — Квартиру куплю в центре, обставлю… Тачкой приличной обзаведусь… Махну на Канары…

— Куда? — не расслышал Алексей.

— На Канары… Там где-то, на Западе, — неопределенно махнул рукой Шубин. — У меня недавно приятель оттуда вернулся. Собрались втроем с женами и рванули. Сняли там комнатенку, погуляли… Эх!

— Что, так все вшестером в одной комнате и жили? — удивился Алексей.

— Почему вшестером? Вдесятером. Они и детей с собой брали, — пояснил Витька.

— Что ж это за отдых?

— Ничего ты не понимаешь, — Шубин снисходительно посмотрел на хозяина. — Отдых? Придумаешь тоже. Это — престиж! Покажешь загар, пару заморских безделушек, ввернешь заграничное словечко — любая телка поплывет. А если еще приоденешься по моде! Живи — не хочу. Слава богу, времена пришли правильные. Быдлу — быдлово, а тем, кто умеет вертеться — все по первому сорту. Помнишь, в школе нас заставляли петь дурацкую песню про кретинов, которые едут за туманом? — неожиданно спросил он.

— Не помню, — буркнул Алексей.

Скучно ему стало, как всегда после разговора с Шубиным.

— А я помню. Для меня, если хочешь знать, туман — зеленого цвета.

— Почему, зеленого? — вяло осведомился Никулин.

— Потому что доллар зеленый, — хохотнул Витька. — Ничего, я своего не упущу! С чертом, не дай бог, сорвется, чем-нибудь другим займусь.

— Многоженством, например, — посоветовал Алексей.