Самые близкие - Слава Доронина

— Минуту подожди, — обращается Багдасаров ко мне, прикладывая телефон к уху.

Диалог ведет сдержанно, без эмоций, но я улавливаю знакомые теплые интонации в голосе и предполагаю, что Эрик разговаривает с Янисом. Они обсуждают какой-то контракт и предстоящие по нему переговоры за рубежом.

Янис и Эрик — родные братья, но характеры у них разные, и это видно невооруженным взглядом. Янис — импульсивный, эмоциональный, бурно реагирует на любую ситуацию, но быстро отходит, а Эрик — его противоположность. Однако чутье подсказывает, что невозмутимость отца Яны напускная и он, возможно, даже безрассуднее, чем мой.

Однажды Янис поделился воспоминанием, что был вместе с братом и группой новичков на скале, занимался альпинизмом. Они с Эриком находились в связке, и когда Ян допустил ошибку, то старший брат без раздумий отсоединил от себя защиту, чтобы вместе не лежать у подножия скал.

Завершив беседу, Багдасаров опять сосредотачивается на мне:.

— С чем пришел? — Сдвигает брови к переносице.

Выдерживаю его долгий взгляд.

— Надо было раньше обо всем рассказать, — начинаю я, заметив, что Эрик становится мрачным. — Я здесь из-за Яны, — продолжаю спокойно, — и из-за Алины. Я ее отец.

Бремя признания размером с огромную глыбу падает с плеч. Но пока только с плеч, не с души. Там по-прежнему ощущается гнетущая тяжесть.

Лицо Эрика не выражает эмоций, на нем будто застыла каменная маска, а вот глаза...

Багдасаров шумно сглатывает. Меняет позу, тянется к воротнику рубашки и расстегивает пару пуговиц.

— Повтори, — звучит как приказ.

— У нас с Яной были отношения. Алина — моя дочь.

Эрик бледнеет, и я невольно чувствую себя виноватым, растет тревога за его состояние. У отца Яны не совсем ладно со здоровьем — слабое сердце. Но надеюсь, до инфарктов и прочего сейчас не дойдет.

— То есть ты и моя дочь... — Он осекается, смерив меня презрительным взглядом.

— Мы были вместе. И намерения с моей стороны были серьезные.

— Серьезные?.. Намерения?.. — словно в трансе повторяет Эрик, очевидно сильно ошарашенный моим заявлением.

— Я улетел домой, решить дела. Собирался вернуться, но вызвали на допрос и выдвинули обвинение в том, чего я не совершал. Спустя несколько дней моя бывшая подруга заявила, что беременна. Ребенка мы не планировали, но отказываться от него и своей ответственности я не стал. К сожалению, прошлое изменить невозможно, как и что-либо в нем исправить. Это из-за меня Яна никому не сказала о своей беременности.

Как будто со стороны вижу себя и представляю чувства Эрика. Лично я после услышанного порвал бы любого за единственную дочь и ее ребенка. Что меня, собственно, и настигает. Приговор уже вынесен, пусть не словами, но взглядом, и следом его оглашают:

— Я тебя к ним близко не подпущу. Даже если Яна умолять и плакать будет, — холодно произносит Эрик и смотрит так, словно мысленно рвет меня на куски.

К подобному тону и заявлениям я был не готов. На лояльность не рассчитывал, но и с такой категоричностью не ожидал столкнуться.

— Я не разрешение пришел спрашивать…

— То есть тебе хватает наглости вот так, глядя мне в глаза, чуть ли не в открытую говорить, что в наше отсутствие ты трахал мою дочь, сделал ей ребенка, а потом свалил за бугор и сейчас раскаиваешься, что так все получилось? Может, попытаешься еще и права заявить на мою дочь и внучку?

— Это решать Яне, хочет она, чтобы я был рядом с ней и дочерью, или нет.

Эрик пытается встать, собирается то ли сказать что-то, то ли куда-то пойти, но обессиленно падает обратно в кресло. Прикрывает ладонью лицо, другой рукой хватается за сердце и сидит так какое-то время.

Я уже до этого ощущал себя дико вымотанным, но после сегодняшнего разговора, чувствую, исчезну с радаров родни на день-другой. Если не больше. Потому что морально не вывезу. По крайней мере сейчас я держусь из последних сил.

Поднимаюсь на ноги и иду в приемную, прошу у секретарши воды. Та тут же вскакивает с рабочего места, пытается войти в кабинет, но я, выхватив стакан, захлопываю дверь перед ее носом и возвращаюсь к столу.

Эрик смотрит стеклянным взглядом куда-то в сторону, вид у него даже хуже, чем до моего появления, что вызывает еще большую тревогу.

Ну а на что я рассчитывал?

— Единственная девочка в семье… — хрипло произносит Эрик и трясущимися руками тянется к воде, делает несколько глотков.

Я замечаю, с какой силой он сжимает стакан в кулаке. Жду, что кинет в меня, но тот летит в стену и разбивается на множество осколков.

— С детства с нее пылинки сдувал... Мы растили Яну в любви и ласке, она надолго от нас никуда не уезжала.... Ты в курсе, что она с бывшим парнем рассталась, потому что он предложил ей уехать из дома, а Яна не смогла? Не смо-гла! — повторяет по слогам. — Представляешь? А тут вмиг переехала, скрывала от всех свое положение. Не успела вернуться, как преждевременно родила… — Эрик жжет меня диким взглядом. — Я предполагал, что Яну кто-то обидел, но чтобы этот кто-то был ты… Которого мы все тоже любили... Блядь, за что ты с ней так? Ты же сломал девчонку… А если с Алиной... — Он замолкает и шумно качает воздух через нос.

Психологическое состояние у меня — капец. Понимаю, куда Эрик ведет разговор и чем это может закончиться.

— Если бы не твое личное горе, не трагедия с сыном, ты бы вышел отсюда с разбитым лицом. Даже если Яна когда-то тебя и простит, то я — нет. Особенно после всего, что видел в реанимации, когда мы с Региной метались между отделениями и места себе не находили от страха. Ведь в первые часы и дни они обе были на волоске… — Он продолжает шумно дышать и смотрит на меня исподлобья.

Я впервые вижу Эрика чуть ли не на грани безумия.

— Пошел вон, — цедит он спустя паузу. — Чтобы рядом с ними я тебя не видел.

Сцепив зубы, молчу.

Прикрыв глаза, Эрик опять хватается за сердце. Поджимает побелевшие губы и сидит так какое-то время.

Паралич от реакции Яниного отца даже не думает проходить — я не могу пошевелиться. Услышанное выжгло внутри еще одну дыру. Огромную.