Ленин и Сталин против Троцкого и Свердлова - Сергей Сергеевич Войтиков

Все четверо прекрасно понимали роль вооруженных формирований партии и лояльности армии правящему режиму. Ранее других агитационной работой в Русской императорской армии занялся, по всей видимости, Я.М. Свердлов, который, как будет видно в дальнейшем, и в советский период уделял военным вопросам повышенное внимание. По воспоминаниям своего соратника П.Н. Караваева, «после событий 1905 г. (Кровавого воскресенья. – С.В.) т. Свердлов», трудившийся в это время в Костроме, «выдвинул задачу вооружения рабочих. Он положил начало создания боевой дружины, добившись в первую очередь вооружения активных работников партийной организации»[443]. По воспоминаниям К.Т. Новгородцевой, в Перми в 1906 г. Я.М. Свердлов уделял особое внимание «постановке работы среди военных»[444]. Он занимался этим делом лично, но, зная, что военнослужащие наиболее склонны доверять не мужчинам еврейской национальности (без намека на национальную дискриминацию), но красивым девушкам, использовал обаяние супруги Е.М. Ярославского К.И. Кирсановой. Эта «совсем юная, на редкость энергичная и жизнерадостная девушка, к тому же до крайности наивная, способствовала созданию социал-демократических кружков среди солдат Пермского гарнизона». Сидя в тюрьме, Я.М. Свердлов продолжал руководить работой в армии посредством К.И. Кирсановой, с которой поддерживал «регулярную связь»[445]. На первой Уральской областной конференции РСДРП, которая состоялась в феврале 1906 г. в Екатеринбурге и на которой были представлены Пермская, Екатеринбургская, Нижнетагильская, Уфимская, Вятская, Тюменская и другие организации, именно по предложению Я.М. Свердлова был создан штаб боевых дружин Урала[446]. В Перми и Мотовилихе под руководством Я.М. Свердлова была активно развита военно-боевая работа с явным террористическим уклоном: по воспоминаниям К.Т. Новгородцевой, «при Пермском комитете была создана специальная боевая организация» со своим уставом; входившие «в нее группы выполняли различные функции: группа молодежи занималась изготовлением бомб; другая группа готовилась для выполнения всевозможных операций (освобождение заключенных из тюрьмы, приобретение оружия и т. п.). При штабе боевой дружины была создана лаборатория взрывчатых веществ»[447]. Используя все «прелести» казарменной жизни, уральцы активно разлагали воинские части, в некоторых из которых (например, в казачьей сотне 17‐го Оренбургского казачьего полка, 214‐м Мокшанском полку) «началось брожение»[448]. Более того, именно военно-боевой деятельности Я.М. Свердлов был обязан своему выдвижению на всероссийскую работу: Уральская партийная организация выделила «через одного из ее членов» деньги для созыва в Финляндии Первой конференции военных и боевых организаций РСДРП и для издания протоколов ее заседаний[449]. Петербургский рабочий-большевик Борис Краевский вспоминал, как в 1915 г. Я.М. Свердлов наряду с вопросами о большевистской работе в столичных районах, об организационной связи с массами задал и вопрос, ведется «ли работа в армии и проявляются ли ее реальные результаты»[450].

По меньшей мере двое из четырех большевистских лидеров (В.И. Ленин, Л.Д. Троцкий) не рассматривали Россию как нечто ценное само по себе. Такие представления о политических взглядах В.И. Ленина объединяли как выступавшего с речью на юбилее вождя М. Горького, так и эмигранта Г.А. Соломона. По мысли М. Горького, «для Ленина Россия – только материал опыта, начатого в размерах всемирных, планетарных»[451]. По замечанию Г.А. Соломона, «оценивая их как практических государственных деятелей, учитывая их шаги, их идеи, учитывая этот новый курс, ставку на социализм, на мировую революцию, в жертву которой должны были быть, по плану Ленина, принесены все национальные русские интересы, мы (Л.Б. Красин и сам Г.А. Соломон. – С.В.) в будущем не предвидели, чтобы они сами и люди их школы могли дать России что-нибудь положительное. Mы отдавали ceбе ясный отчет в том, что на Россию, на народ, на нашу демократию Ленин и иже с ним смотрят только как на экспериментальных кроликов, обреченных вплоть до вивисекции, или как на какую-то пробирку, в которой они проделывают социальный опыт, не дорожа ее содержимым и имея в виду, хотя бы даже и изломав ее вдребезги, повторить этот же эксперимент в мировом масштабе. Мы ясно понимали, что Россия и ее народ – это в глазах большевиков только определенная база, на которой они могут держаться и эксплуатируя и истощая которую они могут получать средства для попыток организации мировой революции»[452].

С Я.М. Свердловым дело обстоит сложнее, поскольку он сумел явить себя в 1918 г. самым последовательным радетелем за великий русский народ в ЦК РКП(б). Была ли это искренность или конъюнктура – вопрос открытый. И.В. Сталин несколько отличался от остальных вождей – правда, не своей любовью к России (несмотря на регулярные декларации из эпохи создания СССР о том, что следует «иметь в виду лишь один субъект – государство российское»[453]) полюбил много позднее, в годы Великой Отечественной войны, да и то главным образом за то, что в начальный период войны «великий советский народ», и прежде всего великий российский народ, не «погнал» его вместе с возглавляемым им «правительством»), но тем, что масштаб его замыслов был скромнее, нежели у остальных. Отсюда и его оговорки по Фрейду о социализме в «одной, отдельно взятой стране» летом 1917 г., которым уделено особое внимание в новейшей историографии[454]. Вероятно, именно поэтому старые большевики воспринимали И.В. Сталина и впоследствии как человека «крайне ограниченного, что и видно по его деятельности», хотя и «глубоко, до идиотизма преданного идеям революции»[455].

По аналогии с Великой французской революцией: Ленин – Марат (Евгений Преображенский сравнивал его с Робеспьером, а Григорий Зиновьев после второго покушения как раз с Маратом), Свердлов однозначно Робеспьер, Троцкий сам себя ставил в один ряд с Сен-Жюстом (называя своего заместителя Склянского советским «Карно»). Сталину оставалась роль Барраса, хотя последний, в сравнении с Хозяином партийно-государственного механизма Страны Советов, был фигурой неизмеримо меньшего масштаба. Впрочем, стопроцентных аналогий нет, тем более что едва ли Якову Свердлову пришла бы на ум идея учреждения некоего абстрактного культа Разума. В этом плане к замятинской антиутопии «Мы» оказались более близки французские якобинцы, чем «отечественные» большевики.

С соратниками по партии у большевистских лидеров отношения складывались непросто. Наиболее одиозной личностью оставался Троцкий, которого почти все старые большевики считали чужаком и, по крайней мере, недолюбливали за высокомерие. За грубость не особенно любили и Сталина, которому неумение и нежелание работать с людьми Ленин припомнил даже в своем т. н. Политическом завещании. (Кстати, не оттого ли Ленин поставил Сталина на руководство Секретариатом, где от сотрудника требовалось умение работать с людьми, чтобы тот оказался совершенно не на месте? Впрочем, Сталин работал не с людьми, а с «кадрами», или, как он расписался в 1945 г., с «винтиками». В свете данной гипотезы можно счесть достоверными и воспоминания сына М.П. Томского о том, что, когда в партии решался вопрос о должности генсека, В.И. Ленин дважды предлагал занять этот пост председателю ВЦСПС[456][457], чей политический авторитет пострадал вследствие Профсоюзной дискуссии.)

Наиболее важно для нашего повествования отношение к партийцам, да и просто к