Шпион, которого я убила - Нина Васина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эт-то же не опера, – Надежда выдохнула слезы. – У него же балет…
– Правильно. Но уже не имеет значения, голосом тебе передают боль и радость или движением. Понимаешь, ощущение ритма и судьбы одинаково, потому что музыка одна. Кстати, мне приснился кошмар. Наша Барычева в балетной пачке…
– Да уж, это кошмар так кошмар, – неожиданно для себя улыбнулась сквозь слезы Надежда.
– Нет, не в том смысле, что она – в пачке и это кошмар. Она провалилась на сцене! Понимаешь, сцена рухнула под ней.
– Я видела сцену снизу. Все крепления. Она не провалится, – испуганно уставилась на помрежа Надежда.
– А теперь попробуй мой кофе. Потому что твой, скажем прямо, полная бурда.
– Сладкий…
– Кофе должен быть сладким. Любишь сцену?
– Я люблю ее дерево. И простор.
– И тем не менее наша старая сцена – анахронизм. Да-да, анахронизм. Будущее за линолеумом. Потому что на нем можно ползать, лежать, по нему можно тащить актрису без страха ее занозить, на нем можно танцевать босиком и даже голым. Ты заметила, что в классике танцоры редко садятся, а уж если ложатся, то с медлительной помпезностью. Потому что деревянный пол всегда был проблемой. А ведь танец красив и своим приближением к земле. Я сам видел, ты часто лежишь на сцене.
– Так ведь я лежу щекой на дереве! Дерево имеет память, запах и звук, оно теплое. Какой, к черту, линолеум! Вы прямо как наш мастер-обувщик! Он тоже хвалит линолеум на новой сцене, потому что там, видите ли, у балерин туфли не так снашиваются!
– Ты тоже права. Дерево живое, линолеум искусствен, а туфли – ерунда. Если нужны деньги, они лежат в тумбочке в прихожей. Если нужно провести здесь время с кем-нибудь, меня сегодня не будет допоздна, ключи я тебе дал…
– Михал Петрович, вы что это? Приедем после «Лебединого» вместе.
– Я думаю, – заметил со значением помреж, – что тебе не надо сегодня идти на «Лебединое». Отработаешь в костюмерной – и погуляй.
– Мы же договорились, – укоризнено уставилась на него Надежда. – Никакого насилия, никто не вмешивается в личную жизнь другого!
– А я и не вмешиваюсь. Более того! Я хотел тебе сказать, что ты можешь приводить к себе домой, то есть в эту квартиру, человека, которого считаешь… который возлюбленный или возлюбленная…
– К чему вы это? – напряглась Надежда. – Ну вот, все испортили! Я никогда, понимаете – никогда! – еще ни с кем утром так хорошо не разговаривала, как сегодня! А вы все испортили.
– Да я просто к тому, что не стоит тебе оставаться сегодня вечером в театре. Не твоя смена убирать сцену! А если ты соглашаешься на подобные контакты из-за денег, то я могу взять тебя на полное содержание.
– Михал Петрович! – зловеще проговорила Надежда, открыв входную дверь.
– Ну?
– Да пошли вы!..
13. Учительница
Офицер Осокин, подследив дрожание ресниц и изменившееся дыхание, смотреть на Еву Николаевну перестал и очень внимательно стал листать документы на столе. Ева потянулась, улыбнулась Осокину, и у того задержалось с ударом сердце.
– Извини. Я отдохнула. Не хочешь прилечь?
– Нет. Я в порядке. Сейчас должна подъехать ваша бригада фактурщиков. Вы так переживаете, почему не поехали сами посмотреть эту квартиру?
– Я не оперативник. Я аналитик. Выезжаю на осмотр в исключительных случаях.
– А мне говорили, что вы начинали именно на оперативной работе в полиции.
– В милиции. Тогда была милиция. Я действительно работала некоторое время в отделе убийств и считала своим долгом лично увидеть место преступления. Осокин, у тебя нет ощущения необходимости беречь время и эмоции?
– Нет, – добросовестно прислушался к себе Осокин. Нахлынувшие на него в данный момент эмоции он кое-как пока прятал, но беречь не собирался. Наоборот, лихорадочно соображал, как бы потактичней их выразить. А о времени вообще не думал.
– Понятно. Старею, что ли… Сколько тебе лет?
– Двадцать… шесть, – прокашлялся Осокин. – Я умею делать взбадривающий массаж по тайской методике.
– Какое место надо массировать? – невинно поинтересовалась Ева.
– Плечи, – совсем смешался Осокин, – и это… шею. Еще за ушами.
– Поня-а-атно. Осокин, а почему ко мне приставили именно тебя?
– У меня, это самое… Связи налажены с военным ведомством, я с самого начала курировал это дело, как только к нам обратился профессор Дедов. Я и сейчас настаиваю на совместной разработке с военными. Они же заинтересованы больше нашего.
– Это точно. И смотри, что получается. Военные подготовили подложные пленки. Сколько?
– Точно не скажу.
– Ну а все-таки? Три? Четыре? Если учесть, что три пленки пропали – две при передачах и одна исчезла вместе с агентом разведки Кабуровым…
– Мы все-таки считаем причастной к этому работницу театра Булочкину.
– Мы – это?..
– Отдел внешней разведки и военная разведка.
– Еще есть пленки?
– Что?
– Я спрашиваю, есть еще подложные пленки? Я хочу их видеть.
– Минуточку, – задумался Осокин. – Я выясню, если это для вас так важно.
– Очень важно. Не «для вас», а для нас. Для разведки Службы, военной разведки и отдела внутренних расследований. Вперед, Осокин!
– Сейчас? – удивился офицер.
– А что мешает?
– Да нет, ничего. – Осокин, неуверенно потоптавшись, сел к компьютеру. Теперь Ева сидела совсем рядом – плечо в плечо. – Я должен набрать код, – он покосился на Еву и покраснел.
– Не переживай, код я могу набрать сама, я его знаю, вот только общаться со мной военные отказываются. Пожалуйста. – Чуть подтолкнув его плечом, Ева набрала код, и удивленный Осокин шепотом повторил знаки и буквы. Сделав запрос на информацию, Ева с удивлением посмотрела на табличку на экране.
– Это еще что?
– Они не будут общаться по связи. Только по телефону, – объяснил Осокин, доставая мобильный.
– Как это понимать?
– Дополнительная защита. Мой голос у них занесен в «бочку», на «бочке» стоит сигнализатор и расслаиватель звука, за десять секунд аппарат определяет, что говорю именно я.
– Ничего себе! И давно такая защита?
– С самого начала, как только они приняли участие в деле профессора Дедова.
– То есть как только они принялись за изготовление подложных пленок?
– Так точно. Звонить?
– И побыстрей!
Осокин минут пять ведет переговоры. Выключает телефон.
– Последняя пленка уничтожена.
– Когда? – Ева не удивлена.
– Три часа назад. Когда узнали о пропаже агента внешней разведки Кабурова, посещения театра решено было прекратить до полного выяснения обстоятельств. Военные решили, что пленка уже не понадобится, и уничтожили ее.
– Садись ближе, Осокин, я кое-что покажу. – Ева открывает на экране документы. – Внимательно смотри. Вот наша сегодняшняя ночь. В двадцать три часа пятьдесят восемь минут агент разведки Кушель нажал на своем телефоне кнопку срочного вызова. В ноль пятьдесят две мне поступил вызов уже после осмотра тел в квартире старшего лейтенанта Кушеля. Предварительный диагноз – отравление. Вот это лейтенант Кушель, если вы не знакомы. – Ева открывает следующую страницу. Худое тонкогубое лицо, длинный нос, внимательный взгляд. – В квартире агента Кушеля четыре трупа. Он, его напарник, сосед Кушеля и еще один напарник из «наружки». Вот оперативная съемка, так… Стол, карты, коньяк. – Ева прибавляет звук в колонках, и становится слышно тяжелое дыхание пожилого фактурщика, его самого не видно, только рука в перчатке осторожно берет бутылку, и кто-то рядом говорит: «Покер».
– Приблизительное время смерти с ноля часов до ноля пятнадцати, – читает на экране Осокин. – Это фактурщики передали, как только осмотрели тела. Что у вас завязано на времени?
– Вот это. – Ева открывает следующую страницу. – Это звонки агента Кушеля за последние пять часов. Меня интересует этот, в двадцать три ноль пять. Кушель звонил в отдел разработок и попросил изъять у военных последнюю подложную пленку для ее анализа. Поскольку он сам находился под домашним арестом в связи с расследованием исчезновения напарника, он попросил пленку эту отдать в отдел внутренних расследований, в научную лабораторию. Странно, да?
– Я пока ничего не улавливаю, – сознался Осокин.
– Ну как же, лейтенант? Кушель звонит в двадцать три ноль пять с просьбой изъять пленку. В двадцать три пятьдесят восемь он последней предсмертной судорогой нажимает кнопку на телефоне. Вот его рука, обрати внимание. Видишь?
– Ему стало очень плохо, он хотел вызвать «Скорую», – предположил Осокин.
– Или срочно попросить помощи, поняв, что его отравили. Или сказать, почему отравили!
– Ну, допустим, и что?
– А военные, получив запрос на подложную пленку, тут же ее уничтожили! Как это может быть?
– Да как угодно. Нестыковка, не дошло сообщение, и потом, там же приказывают совсем другие люди. Ева Николаевна, расскажите мне свою версию, а то я не совсем врубаюсь. У вас такой вид, как будто вы что-то поняли.