Как я увела жениха с чужой свадьбы (СИ) - Волкова Дарья

— Голодный же человек.

— Не маленький, захочет есть — вон магазин через две улицы.

— Ну что это за еда — всухомятку да холодное. Горяченького отнеси.

— И не подумаю.

Тетка смотрела на меня знакомым тяжелым взглядом.

— И бить-то нельзя — вот незадача, — вздохнула она, взяла глубокую тарелку и принялась накладывать в нее картошку, тушеную с курицей. — Да и поздно уже бить.

Я демонстративно принялась убирать со стола, а Антонина Петровна пошла кормить свою новую домашнюю скотину.

Из дому меня тетя все же нашла повод выгнать — сказала, что надо отнести пакет с какими-то вещами Валентине.

С вдовой моего отца я познакомилась два дня назад. И еще переваривала это знакомство. Она оказалась тихой спокойной женщиной, даже немного запуганной какой-то, как мне показалось. Но приняла меня хорошо, даже тепло, я бы сказала. Напоила чаем и много рассказывала про моего отца. И вроде не ругала его, а все равно фактов не утаишь. Тетя была права — непутевый он был человек. Но зато красивый. Я впервые увидела своего отца — пусть и на фото. В его последних фото было не узнать того ясноглазого улыбчивого красавца, что смеялся со снимка в армейской форме. Глядя на него, я поняла, от чего обе — и Антонина, и Алевтина — потеряли голову. Ах, жалко я не в отца уродилась лицом.

— Зря ты это, Тоня, — ответила мне Валя. Оказывается, последнюю мысль я озвучила вслух. — Ты на Сережу здорово похожа. Глаза его, и ухватки — голову так же держишь, и ноги он так же складывал, когда сидел.

И эту мысль я тоже все еще переваривала.

Огарёвский «ровер» стоял перед воротами и мигал аварийкой. Господи, уже сломаться успел?!

Но причина обнаружилась быстро. Оказывается, в машине Огарёв был не один. На коленях у него сидел Митька и крутил и нажимал все, до чего дотягивался. Глаза у него были совершенно очумевшие от восторга. А рядом, на пассажирском сиденье, расположилась Маринка и увлеченно шуршала пакетом с разноцветными конфетами.

Опачки, вот это поворот.

Марина и Митя — это мои сестра и брат, дети Валентины. Мы пока дружно с ней решили не говорить детям о нашем родстве — пусть они привыкнут ко мне. Они славные, а Митька по-настоящему похож на отца — такая же широкая заразительная улыбка. Маришка — она посерьезнее и больше похожа на Валентину.

А теперь мои брат и сестра сидели в Огарёвской машине. И, судя по всему, им там очень нравилось!

Увидев меня, Ярослав открыл дверь и спустил Митьку с колен.

— Так, а ну кыш домой. Скоро стемнеет.

— А ты завтра не уедешь? — тут же спросил Митька.

Огарев стрельнул в меня серым взглядом.

— Скорее всего, нет.

— Значит, мы завтра придем, ага?

— Ага.

— А это нам пакет, — Маришка уже тянула пакет на себя. — Мама говорила, теть Тоня нам что-то передать должна.

Я со вздохом выпустила пакет из рук. Ну вот, и сбежать не получится… Хотя с Огарёва сталось бы увязаться следом. Я вдруг поняла, что упрямства у него, наверное, не меньше, чем у меня. Ну и ладно.

Митька пожал как взрослому Ярославу руку, Маришка, вдруг засмущавшись, измазала ему шоколадными губами щеку, и они вприпрыжку помчались по улице. А мы остались одни.

— Поговорим? — Ярослав не стал откладывать начало разговора в долгий ящик. Я неопределённо пожала плечами. — В машину сядем?

- Нет, — вот в машину я категорически не собиралась садиться. Мало ли… Вместо этого прошла и села на скамейку у палисадника. Огарёв тут же устроился рядом, но, слава богу, не слишком близко. Его мягкие темно-зеленые кроссовки изрядно запылились, на джинсах появилась пара дырок, которых, я уверена, с утра еще не было. На футболку он накинул бомбер. В общем, несмотря ни на что — модный шо песец. Особенно на фоне меня в калошах и теткиной кофте. Я поняла, что мне остро не хватает кулька с семечками. Для полноты образа, так сказать. Чтобы смачно сплевывать ему прямо на темно-зеленые замшевые кроссовки.

— Я без тебя не уеду, — проинформировал меня Ярослав.

Я снова пожала плечами. Спина отозвалась легкой болью — с непривычки-то к сельскохозяйственным работам.

— У меня там стройки, люди, все встанет, — вкрадчиво продолжал Огарёв. — Из-за тебя.

— Даже не думай! — фыркнула я. — Даже не думай перекладывать на меня свои проблемы. Чего ты добиваешься?

— Чтобы ты села со мной в машину и вернулась домой.

— Домой? — как могла ехидно переспросила я.

— Домой.

— Ну, предположим, вернусь. Дальше что?

— А дальше мы идем в ЗАГС и оформляем отношения.

Это хорошо, что кулька с семечками у меня не было. Потому что сейчас я бы этими семечками стопудово подавилась!

— Чего оформим? Отношения?!

— Да, — как ни в чем ни бывало кивнул Огарев. — У нас ребёнок будет. Ты мамка, я папка. Не считаешь, что у нас для этого должны быть официально зарегистрированы отношения?

Я сидела и молчала. Кажется, позорно открыв рот. О чем ты там в утро Виолеткиной свадьбы сокрушалась, Антонина? Что тебя в жизни ни разу взамуж не звали? Вот, дождалась, слава тебе господи. Позвали. Хорошо ли тебе, Тонечка, так ли ты себе это представляла?

А слов у меня по-прежнему не было. Ярослав покосился на меня изумленно. Видимо, мое молчание его тоже озадачило. Видимо, ждал реакции на свое… щедрое предложение.

— Не, если ты хочешь — можем свадьбу забабахать. Если ты… хочешь… конечно… — закончил неуверенно.

— Не хочу, — наконец отмерла я. — Вдруг ты опять сбежишь.

— Да тут же совсем другое! — тут же сорвался на ор Огарёв. — Все жизнь будешь меня этим попрекать?!

— Нет, не буду! — я вскочила на ноги. — Потому что никакой «всей жизни» вдвоем у нас не будет!

— Тоня! — он попытался взять мне за руку, но я пихнула его в грудь и метнулась к воротной двери. Лязг железного засова не перекрыл отборного огарёвского мата.

— Ну, наревелась? — такими словами встретила меня тетушка. И была права. Захлопнув за собой воротную дверь, я не пошла в дом. А рванула за дом, к началу огорода, где были грядки и стояла яблоня-полукультурка. Вот обняв ее, я прорыдала. С полчаса и с чувством. В яблоню рыдать — оно сподручнее, чем в мягкую подушку, знаете ли. Атомсфернее.

Ревела я уже с полным осознанием причины, так сказать. Ну а что — если реветь, так уж понимать, почему ты этакой дурой себя ведешь. А поняла я одну вещь. Люблю я Ярку своего — сил нет как. В груди ныло от этого. От своей беззащитности перед этим чувством. Что не могу без него. Что еще раз позовет — и поеду. И буду с ним, потому что без него — не могу. Потому что ребенка его в себе ношу. Буду, даже если он меня не любит.

Я тихонько взвыла, царапнув щекой грубую кору. Кто ж знал, что любить — это так больно?

На вопрос тетки я не ответила. Прошла и села рядом с ней. И голову на плечо ей положила. Как хорошо, что она у меня есть, тетя моя.

— Ну, так и будешь каждый день ведро слез выливать? — тетя погладила по голове. — Что, опять не поговорили?

— Поговорили, — шмыгнула носом я.

— Чего сказал?

— Замуж позвал.

— От молодец какой! — довольно крякнула тётка. А я снова залилась слезами, уже теперь не в яблоню, а в теткино плечо.

— Ну скажи ты мне старой да глупой, — принялась допытываться тетя после того, как я успокоилась. — Что тебе опять не так?

— Не любит он меня, — прохлюпала я.

— Эвона как… — протянула тетя. — Так и сказал — не люблю, мол?

— Нет, так не сказал.

— А как сказал? — продолжала допытываться тетка.

— А никак не сказал! Не сказал, что любит!

— А ты любишь?

— Очень! — говорила я исключительно с хлюпаньем.

— Сказала ему об этом?

— Нет.

— Ну так может и он так же — любит, а не сказал.

Эта простая мысль повергла меня в состояние мысленного коллапса. А тетя поцеловала меня в лоб.

— Ну, одумалась?

— Он должен первый сказать! — спохватилась я.