Para Bellum - Геннадий Хазанов

Скачков, с белыми от злости и обиды губами, последовал совету, сообразив, что другого выхода нет.

– В Москве вам не место. Усердны не по разуму. Но я доложу Коллегии, что злого умысла с вашей стороны не просматривается, – закончил аудиенцию старый приятель. – От службы вы пока отстранены. Отправляйтесь под домашний арест без приставления часового и помните: вашу вину до известной степени смягчает только то, что до сего момента вы беззаветно служили Революции.

О переводе на Соловки начальником тюрьмы капитана уведомили после собеседования в трёх инстанциях. В последней, у начальника Севзапотдела ГУЛага, дали расписаться под приказом и вручили инструкцию под грифом «Секретно».

На «отвальную» к нему зашёл друг – Фёдор. Он же и на вокзал отвёз, по дороге рассказал, сколько трудов стоило отмазать дурака. Изъятые драгоценности пришлось оприходовать, и для «оперативных нужд» они стали недоступны.

– Тебя, раздолбая, под горячую руку хотели по тому же делу пустить, как наводчика, спасибо, комиссар был «не в доле», рассудил объективно. Ну и анкета твоя подмогла. Годика три попашешь «на холодке», а там, глядишь, обратно заберём.

Скачков всё больше молчал, сопел обиженно, хотя и понимал, что легко отделался, сдуру перебежав дорогу «серьёзным людям».

На ступеньке вагона друг пожал ему руку и сказал с усмешкой:

– Теперь как «Отче наш» повторяй одиннадцатую заповедь – не будь дураком. Второй раз я тебя не вытащу.

Потому никаких действий по поводу странного ЗК Ивакина капитан пока предпринимать не стал. На прямой вопрос, что означает «эта порнография», начальник режима, помявшись, сказал, что указание было от прежнего начальника. А прежнего начальника арестовали ещё до приезда Скачкова. Можно было приказать немедленно вышвырнуть грузина «на общие работы», но вспомнил давешнего цыгана и призадумался. Снял трубку и позвонил Фёдору на Лубянку. Доложил, что доехал нормально, дела принял, ещё раз поблагодарил за участие и только потом, обиняками да намеками, «из-за угла», не слыхал ли тот чего интересного про пахана Ивакина, называющегося доктором наук Иоаннишвили. А то сидит тут такой, да странно сидит…

Друг, опять цветисто выматерившись, сообщил, что на Соловках вообще странности на каждом шагу. Видно, место такое.

– Ты, главное, не суетись. Я попробую уточнить, тебе потом перезвонят…

И завёл разговор, что на майские, скажем, праздники не прочь бы подскочить на пару дней, проверить, действительно ли рыбалка на островах хороша.

Ровно через сутки в кабинете Скачкова раздался звонок. Незнакомый старший майор из секретно-политического отдела минут двадцать расспрашивал капитана о впечатлениях от оперативного и надзорсостава и о том, внимательно ли новый начальник изучил личные дела «контингента», и только под самый конец сказал, что по интересующей его персоне «пусть всё будет, как было». Если потребуется, дополнительные инструкции будут доставляться фельдсвязью. Или доводиться по телефону.

– «Персона» не за ГУЛагом числится, за СПО, так что ваша забота – обеспечить назначенный режим изоляции и содержания. Вы уловили?

– Так точно. Прошу прощения – начальник режима «к теме» допущен?

– В пределах, его касающихся. Так что вы лично можете особенно не беспокоиться, баро.

Скачков осторожно положил на рычажки эбонитовую трубку и только после этого со вкусом и без всякой верноподданности выматерился.

Сделал в настольном блокноте понятные только ему пометки и перешёл к текущим делам.

Джаба Гивиевич был специалистом по эстетике Средневековья, точнее, периода перехода к Новому времени, когда рушился феодальный уклад и на авансцене истории стали появляться люди без роду-племени. Они обладали незаурядными талантами, не боялись пролить кровь, хоть свою, хоть чужую, и стремились зажать в собственной горсти поводья, управляющие миром. Любимцами Ивакина были Балтазар Косса, разбойник, который стал папой, и «серый кардинал» Жозеф Фуше, герцог Отрантский. Джаба подставлял себя на их место и убеждался, что в «предложенных обстоятельствах» повёл бы себя не хуже, пожалуй, добился бы даже большего.

На этажерке в его тюремном кабинете стояли любимые книги, те, которые рассказывали, как устроен этот мир и как добиться в нём власти: «Манифест коммунистической партии» Маркса и Энгельса. Никто так коротко и точно не вскрыл суть перехода от цивилизации личной доблести к диктатуре даже не золота, а его замены – денег. «Государство и революция» Ульянова-Ленина. Наилучшее пособие по подготовке и проведению политического переворота, каждое положение которого подтверждено практикой. Наконец, «Князь» Никколо Макиавелли, учебник по необходимому для всякого диктатора предмету – удержанию власти. И ещё десятка полтора книг по истории, психологии, философии.

Самым подходящим моментом для действия, как известно, есть миг, когда прежняя государственная система даёт сбой. Нужно только найти, какие шестерёнки механизма правления не соединились, понять, почему это произошло, и применить рычаг, удесятеряющий силы.

Выполняя предложенную ему власть предержащими роль, Иоаннишвили плёл и собственную игру. Заточённый, казалось бы, в полностью изолированный от внешнего мира каменный мешок, куда более надёжное узилище, чем пресловутый замок Иф, Джаба имел достаточно незаметных паутинных нитей, прочно связывавших его с нужными людьми и передававших ему извне важные сигналы.

Вот этот непонятный зэк, «математик», похоже, такой же тайный сигнал. Что означает его внезапное здесь появление и не менее странное исчезновение? Слишком бросается в глаза, что он не такой… Кто только не сидел в этой тюрьме и лагере. И профессора, и митрополиты. И никто с ними особо не нянчился. Вообще не нянчился! А этот, видать, сильно нужен кому-то «наверху», раз за него лагерное начальство перепугалось, будто за инспектора из Центра. Настолько, что, не задумавшись, нарушило святейшее из святых правил – в зону с оружием не смеет входить никто. Хоть бунт, хоть что случись…

Кому конкретно и для чего нужен этот человечек, вот в чём вопрос. И если так нужен, почему здесь вообще оказался? Не срослось «наверху», разные ведомства заигрались друг с другом?

А если он столь непонятен и столь важен – отчего бы не встроиться незаметно в эту схему, между «математиком» и властью. Или – пристроиться рядом, так же незаметно, и посмотреть, какой профит с этого можно поиметь. Не исключено, что очень и очень большой.

Эх, будь сейчас Джаба на воле! Но так или иначе, арестант где-либо да имеется, в другой тюрьме, на пересылке или в секретном московском учреждении. Нужно только пустить по следу гончую. Как только она что-то унюхает, обозначит интерес к «загадочному незнакомцу», её непременно засекут органы. Простому уголовнику с ними не тягаться. И человечка либо арестуют, либо сразу уберут. Но тут другие человечки из сплетённой доктором искусствоведения сети, поумнее и числом поболее, этот факт засекут, выявят, и где «математик» прячется, а главное – кто его пасёт. Вот тогда и самому доктору придёт время включить свой мыслительный аппарат.