Полное собрание сочинений в одном томе - Эдгар По
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы все знаменитости и recherches[289].
Присутствовал новейший исследователь Платона. Он цитировал Порфирия[290], Ямвлиха[291], Плотина[292], Прокла[293], Гиерокла[294], МаксимаТирского[295] и Сириана[296].
Присутствовал сторонник самоусовершенствования. Он цитировал Гюрго[297], Прайса[298], Пристли[299], Кондорсе[300], де Сталь[301] и «Честолюбивого ученого, страдающего недугом».
Присутствовал сэр Позитив Парадокс Он отметил, что все дураки — философы, а все философы — дураки.
Присутствовал Эсгетикус Этикс. Он говорил об огне, единстве и атомах, о раздвоении и прибытии души[302]; о родстве и расхождении; о примитивном разуме и гомеомерии[303].
Присутствовал Теологос Теологи. Он говорил о Евсевии[304] и Арии[305]; о ереси и Никейском соборе[306]; о пюзеизме[307] и пресуществлении[308]; о гомузии и гомуйозии[309].
Присутствовал мосье Фрикассе из Роше де Канкаля. Он упомянул мюритон с красным языком; цветную капусту с соусом veloute; телятину a la St. Menehoult; маринад a la St. Florentin и апельсиновое желе en mosaiques[310].
Присутствовал Бибулус О'Бражник. Он вспомнил латур и маркбруннен; муссо и шамбертен; рошбур и сен-жорж; обрион, леонвиль и медок; барак и преньяк; грав и сен-пере. Он качал головой при упоминании о клодвужо[311] и мог с закрытыми глазами отличить херес от амонтильядо.
Присутствовал синьор Тинтонтинтино из Флоренции. Он трактовал о Чимабуэ, Арпино[312], Карпаччо[313] и Агостино[314]; о мрачности Караваджо, о приятности Альбано[315], о колорите Тициана, о женщинах Рубенса и об озорстве Яна Стеена[316].
Присутствовал президент Бели-Бердского университета. Он держался того мнения, что луну во Фракии называли Бендидой[317], в Египте — Бубастидой[318], в Риме — Дианой, а в Греции — Артемидой.
Присутствовал паша из Стамбула. Он не мог не думать, что у ангелов обличье лошадей, петухов и быков, что у кого-то в шестой небесной сфере семьдесят тысяч голов, и что земля покоится на голубой корове, у которой неисчислимое множество зеленых рогов.
Присутствовал Дельфинус Полиглот. Он сообщил нам, куда девались не дошедшие до нас восемьдесят три трагедии Эсхила[319]; пятьдесят четыре ораторских опыта Исея[320]; триста девяносто одна речь Лисия[321]; сто восемьдесят трактатов Феофраста[322]; восьмая книга Аполлония[323] о сечениях конуса; гимны и дифирамбы Пиндара[324]; и тридцать пять трагедий Гомера Младшего[325].
Присутствовал Майкл Мак-Минерал. Он осведомил нас о внутренних огнях и третичных образованиях; о веществах газообразных, жидких и твердых; о кварцах и мергелях; о сланце и турмалине; о гипсе и траппе; о тальке и кальции; о цинковой обманке и роговой обманке; о слюде и шифере; о цианите и лепидолите; о гематите и тремолите; об антимонии и халцедоне; о марганце и о чем вам угодно.
Присутствовал я. Я говорил о себе; о себе, о себе, о себе; о носологии, о моей брошюре и о себе. Я задрал мой нос, и я говорил о себе.
— Поразительно умен! — сказал принц.
— Великолепен! — сказали его гости; и на следующее утро ее светлость герцогиня Шут-Дери нанесла мне визит.
— Ты пойдешь к Элмаку[326], красавчик? — спросила она, похлопывая меня под подбородком.
— Даю честное слово, — сказал я.
— Вместе с носом? — спросила она.
— Клянусь честью, — отвечал я.
— Так вот тебе, жизненочек, моя визитная карточка. Могу я сказать, что ты хочешь туда пойти?
— Всем сердцем, дорогая герцогиня. — фи, нет! — но всем ли носом?
— Без остатка, любовь моя, — сказал я; после чего дернул носом раз-другой и очутился у Элмака.
Там была такая давка, что стояла невыносимая духота.
— Он идет! — сказал кто-то на лестнице.
— Он идет! — сказал кто-то выше.
— Он идет! — сказал кто-то еще выше.
— Он пришел! — воскликнула герцогиня. — Пришел, голубчик мой! — и крепко схватив меня за обе руки, троекратно поцеловала в нос. Это произвело немедленную сенсацию.
— Diavolo![327] — вскричал граф Козерогутти.
— Dios guarda![328] — пробормотал дон Стилетто.
— Mille tonnerres![329] — возопил принц де Ля Гуш.
— Tausend Teufel![330] — проворчал курфюрст Крофошатцский. Этого нельзя было снести. Я разгневался. Я резко повернулся к курфюрсту.
— Милсдарь, — сказал я ему, — вы скотина.
— Милсдарь, — ответил он после паузы, — Donner und Blitzen![331] Большего нельзя было и желать. Мы обменялись визитными карточками. На другое утро, под Чок-Фарм, я отстрелил ему нос — и поехал по друзьям.
— Bete![332] — сказал один.
— Дурак! — сказал второй.
— Болван! — сказал третий.
— Осел! — сказал четвертый.
— Кретин! — сказал пятый.
— Идиот! — сказал шестой.
— Убирайся! — сказал седьмой.
Я был убит подобным приемом и поехал к отцу.
— Батюшка, спросил я, — какова главная цель моего существования?
— Сын мой, — ответствовал он, — это все еще занятия носологией; но, попав в нос курфюрсту, ты перестарался и допустил перелет. У тебя превосходный нос, это так — но у курфюрста Крофошатцского теперь вообще никакого нет. Ты проклят, а он стал героем дня. Согласен, что в Бели-Берде слава прямо пропорциональна величине носа, но — боже! — никто не посмеет состязаться со знаменитостью, у которой носа вообще нет.
Май, 1835
пер. В. Рогова
Необыкновенное приключение некоего Ганса Пфааля
Мечтам безумным сердца
Я властелин отныне,
С горящим копьем и воздушным конем
Скитаюсь я в пустыне.
Песня Тома из Бедлама[333]Согласно последним известиям, полученным из Роттердама, в этом городе представители научно-философской мысли охвачены сильнейшим волнением. Там произошло нечто столь неожиданное, столь новое, столь несогласное с установившимися взглядами, что в непродолжительном времени, — я в этом не сомневаюсь, — будет взбудоражена вся Европа, естествоиспытатели всполошатся и в среде астрономов и натуралистов начнется смятение, невиданное до сих пор.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});