Гончаров попадает в притон - Михаил Петров

- Они уже без тебя вернулись. Для них это трагедия. Мы лишили их последней радости. Теперь у них начинаются черные дни с красными птицами.

Вспомнив Лелю, я невольно вздрогнул. Какие-то смысловые накладки преследуют меня во всей этой истории. Сначала Валентинины фатальные бредни, теперь Черный птиц, несложно сойти с ума, если не выпить граммов двести водки.

- Ухов, а не выпить ли нам водочки?

- Я немного попозже, когда управлюсь.

- А может, ну его, пускай с ним суды разбираются.

- Чтобы завтра он оказался на свободе и ходил среди нас? Чтобы ехал в одном автобусе со мной или с им изувеченной девчонкой? Чтобы вновь сажал на иглу малолеток, а потом ковырялся в их кишках своими погаными лапами? Чтобы опять неизвестно куда исчезали люди? Нет, Гончаров. Я не палач, не моралист, но с такой нечистью жить под одним небом не собираюсь.

- Тогда поторопись, а то скоро рассвет.

- Торопиться в этом деле не надо. Ты этих гавриков в общий зал отведи, чтобы без свидетелей.

- Попробую! Владимир Петрович, ты меня узнаешь?

- Базара нет, ты Гончаров.

- Хорошо, нам надо идти домой.

- Как скажешь, начальник.

- Сейчас заберем Валентину и двинем.

- Нет проблем, такой кайф...

- Иди сам, спускайся по лестнице до зала, а там я тебя догоню.

Валентину я донес на руках. Хирурга стащил волоком, а добрую старую знакомую Анну спустил на пинках. Она пострадала меньше всех и уже через пятнадцать минут пыталась рекламировать мне средиземноморские пляжи. Вторым пришел в себя хирург. Его песня не отличалась оригинальностью.

- Молодой человек, не нужно забывать то, что я лечил и вылечил вас, как и тысячи других больных. Многим людям я вернул жизнь. Я врач, а гуманней этой профессии быть ничего не может. Я надеюсь, мы поймем друг друга. И при определенном вознаграждении...

- Будем дальше скручивать головы и отрезать руки. Кстати, почтового мальчишку зарубили - не ваша работа?

- Упаси меня Бог, что вы, этот эпизод целиком на совести маньяка и садиста Жоры. Это уже не человек, животное в человеческом обличье. Таких нужно судить и расстреливать.

Он смотрел на меня своими черными, навыкате глазами, и я терял волю. Да, я начинал внутренне соглашаться с ним. Наваждение.

- Молодой человек, таких докторов, как я, считанные единицы. Меня с радостью возьмет любая страна, и я принесу людям много, очень много добра. Я прошу вас, отпустите меня прямо сейчас, прямо отсюда. Больше вы меня не увидите, но определенные суммы денег будут поступать на ваш счет ежемесячно.

- Заткнись! - заорал я, тряся головой, освобождаясь от наваждения, потому что был уже внутренне готов отпустить его.

- Но послушайте...

Договорить я ему не дал, щедро спрыснул его нервно-паралитическим газом.

Белый и спокойный вернулся Макс. Отвел меня в сторону:

- Знаете, Константин Иванович, при попытке к бегству Жора сорвался с сорокаметровой высоты и разбился насмерть. Его тело сейчас находится недалеко от катера.

- Конечно, я сам был этому свидетелем, а теперь не пора ли вызывать Ефимова.

- Пора, но как?

- Он дал свою рацию.

- Абсурд, мы в городе на расстоянии пяти-шести километров уже ничего не слышим, а тут...

- Будем добираться сами.

В шесть часов утра два переполненных катера ткнулись носами в знакомый, но сейчас безлюдный пляж. Через полчаса к ним подъехали два канареечных "уазика" и милицейский автобус. Чуть позже прибыла труповозка, забравшая разбитое тело Жоры. Наркоманов упаковали в автобус, а остальных рассовали по "уазикам". Мы остались вчетвером. Ухов подогнал машину почти к самому катеру, и Валентина, шатаясь, кое-как добрела до нас. Вован, все еще под хорошим кайфом, уселся впереди.

К нашему дому мы подъехали в семь часов. Измученную Валентину я поддерживал за талию. Возле своей квартиры она остановилась, рассеянно ища ключ.

- Потом, Валя, поднимемся ко мне. Помоешься, отдохнешь, - все не решался я сказать ей о приезде мужа.

С трудом она помылась и, вконец обессиленная, рухнула на диван.

- Что же они со мной сделали, что это, сон?

- Ничего не было, Валя, Валентина. Забудь.

- Да! Ничего не было: "Валя, Валентина, что с тобой теперь, белая палата, крашеная дверь..."

Только к вечеру она кое-как пришла в себя. В девять вечера мы легли спать, а через десять минут открылась дверь. На пороге стояла Ленка.