40° по Валентину (СИ) - Багрянцева Влада

— Ты что-то имеешь против моих оленей? — буркнул Валя из-за спины, натягивая джинсы.

Макар подошел к нему сзади, просунул руки под майку и погладил по дрогнувшему животу.

— Мне нравятся твои олени. Особенно когда они в стиралке.

А затем, пользуясь тем, что умник временно обездвижен, присосался ртом к шее, глубоко вдыхая его запах — чистый кайф. Обхватил вокруг груди крепче и вжался ширинкой в межбулочное пространство, отчего Валя внезапно расслабился и обмяк, оседая на него.

— Хочу тебя, — шепнул Макар, шаря руками по Валиным ребрам. — Ох, Валечка, какой же ты сладкий.

Он даже не сопротивлялся, только тихо постанывал, и эти звуки были лучше любого ответа. Макар нащупал его маленькие соски, зажав их между пальцами, продолжал целовать Валю в шею и прижиматься к нему сзади, а когда умник поднял руки и завел их назад, за голову, чтобы схватить Макара за волосы, он едва не кончил.

— Бля-а-адь! Пошли уже, хватит копаться! — прорычал Макар, сдавив Валю напоследок, кажется, слишком сильно, и тот зашипел в ответ.

Досматривать, как Валечка собирается, было тяжко. Макар вышел обратно в коридор, где был пойман Варей, пихнувшей ему маркер:

— Налисуй лисунок мне!

— Ну давай, бумажку тащи, — улыбнулся он.

— Нет, не на листке, на луке, — помотав головой, Варя протянула ему свою тоненькую ручонку ладонью вверх. — Хочу селце и птицу, как у тебя.

— А мама не будет ругаться?

— А мы ей не покажем, — засмеялась мелкая.

— Тогда ладно.

Молодец, мелкая, идет против системы, бунтаркой вырастет, поди. Макар нафигачил ей большое красивое черное сердце со стрелой внутри — почти в лучших традициях олдскула, а вместо вороны уже доделывал ласточку, когда с прискорбием заметил надпись на маркере — «перманентный». Валя как раз вышел из комнаты, такой весь прилизанно-причесанный, что захотелось поскорее его растрепать, и Макар, подмигнув малой, быстро засобирался, надеясь, что они успеют свалить до того, как получат пиздюлей от его мамы.

Валик, выходя из подъезда, подумал, что мамин новый каркаде, который он попробовал час назад, либо не совсем каркаде, либо рос рядом с полем марихуаны и успел научиться плохому, потому что чувство было такое, будто ему определенно что-то подсыпали. Что-то изменяющее сознание. Приходы он ловил раз за разом, как только Макар к нему прилипал, точно со всех сторон, и становился при этом сам какой-то гуттаперчевый, как говорила бабуля про своего первого мужа, который носил ей завтраки в постель. Напирать напирал, но вело его еще хлеще, чем самого Валика, который сохранял остатки самообладания.

Когда они вышли на мороз и Валик встретился с сумасшедшими блестящими глазами Макара, он вспомнил кошку, которая была у него в детстве, Муську. Наслушавшись по телевизору Дроздова, маленький Валик добыл из маминой аптечки пузырек валерьянки и скормил ей пять штук желтых таблеток. Поначалу все было прилично — Муська помявкала и только, а потом ее вштырило, и она каталась на спине и терлась обо все, сверкая глазищами, полными шального счастья. Такими глазами смотрел сейчас Макар, и Валик всерьез забеспокоился, что его разложат на ближайшей лавке с целью удушить от переизбытка чувств. Валик, наклонившись, зачерпнул снега у клумбы и с размаху пихнул его за шиворот Макара, который не сразу понял, что произошло, потому что вытряхивать его не спешил.

— Ты, я смотрю, сегодня смелый, да, Валечка? — произнес, вытряхивая наконец, и по интонации Валик понял, что его точно удушат.

— Остынь. Тебе полезно.

Неслись они до самого парка — целый квартал — как два школьника. Валика заносило иногда, потому что скользили кроссы, Макар сшиб какую-то бабку, помог ей подняться, пока его облаивал пудель и сама бабка, но все равно догнал и тоже сыпанул снега за ворот.

— Я стометровку бегаю быстрее тебя, умник, — согнувшись и опираясь руками о колени, прохрипел Макар.

— Ты все делаешь быстрее остальных? — фыркнул Валик, откашлявшись и придерживаясь за бок, где екало после быстрого бега.

— Почти.

— Нашел чем гордиться. Тут плакать надо.

— Ты у меня будешь плакать, блядь. От счастья, когда утром уходить будешь… Смотри, «Камикадзе» еще работает! Пошли? Я приглашаю, Валечка, в честь сданного экзамена. Ты не можешь мне отказать.

Валик подумал: еще как могу. И следом — не могу. Потому что не хочется, когда этот ебанат так лыбится на всю улицу, что глазам больно смотреть. На свою явно больную голову Валик согласился, испытал небольшой ужас, когда щелкнули ремни, прикрепившие его тело к сиденью, а потом большой ужас, когда земля ушла из-под ног и мозг будто завалился в район затылка.

— Ну у тебя и лицо, умник! — услышал он сквозь визг девчонок за спиной, а потом заорал сам, перекрывая прочий шум, и вцепился в руку Макара.

Связно мыслить он начал, когда перестало все прыгать перед глазами и ощущение, что он все еще висит вниз головой, пропало. Они с Макаром стояли у автомата с попкорном, Макар лыбился совсем нескромно, а сам Валик держался за его рукав как за мамкину юбку.

— Да ладно, я привык уже, чего ты, — произнес Макар, когда он разжал пальцы. — Все равно девчонки из ларька с игрушками напротив успели нас три раза поженить, пока мы тут тремся.

— А чего мы тут тремся?

— Как чего? Попкорн же!

Попкорна оказалось много — остатки потом скормили голубям у закрытого на зиму фонтана. Обошли все аллеи, а у самых дальних ворот, где парк плавно переходил в небольшую рощу, Макар натыкал адрес в приложении такси и выщелкнул из пачки сигарету, но так и не закурил — прижался со спины и сунул руки в карманы куртки Валика. Нащупал его пальцы своими ледяными и уперся подбородком в его плечо.

— Ой, ну пиздец теперь, — сказал Валик недовольно, хотя у него опять заекало под ребрами, но уже не от бега. — Давай еще начни опять заливать, какие у меня глаза красивые. Чтоб совсем романтично.

— Они у тебя правда красивые, не выебывайся.

Такси приехало быстро — и пообжиматься толком не успели. Макар, видимо решив дать ему передохнуть или дать остыть себе, плюхнулся на переднее сиденье, но как только они вышли у его дома, снова глянул так странно, что у Валика мысли сбились в клубок. Он только подумал, что, наверное, сделает много глупостей сегодня. И ему это понравится.

После парка Валин свитер уже не просто приятно согревал, а шпарил так, что Макар взмок во всех, даже труднодоступных местах. На удивление, тусоваться с умником ему было по кайфу, хотя не совсем так, как с пацанами — ни хуйней не пострадаешь, ни с девчонками особо не познакомишься. А у Макара на такие вещи глаз был хорошо натренирован, и не только он. Если есть такое понятие, как баборадар, то работал он у Макара даже лучше, чем у Лёхи. Пока шлялись в парке и зависали на аттракционах, видел он несколько весьма живописных взглядов в свою сторону. И не только в свою. Часть из них была адресована умнику, который вообще в ус не дул — и слава яйцам, потому что Макара одна только мысль, что Вале может нравиться кто-то другой, кроме него, химии и таблицы Менделеева, приводила в состояние перманентного рычания и желания сделать агрессивный гав в сторону этих взглядов и собственнический кусь в Валечкину булку. Впрочем, второе было вполне выполнимо, когда они, взмыленные после гуляний, завалились в его хату.

— Снимай, блядь, все это на хуй, — ныл Макар, бесясь оттого, что на Валиной куртке заела молния, когда он резко ее дернул.

— А как же чай с леденцами? — слабо протестовал Валя, сдерживая глупую улыбку.

— Сначала леденцы, потом чай.

Еле дотерпев, пока умник снимет свои смешные кроссы с желтыми, мать их, шнурками, Макар дошагал с ним до дивана в гостиной и рухнул, даже не включив свет. Хотя потом дополз до торшера и щелкнул диммером, потому что глаза чесались рассмотреть во всех подробностях, где еще у Вали есть родинки и куда еще Макар будет ставить сегодня свои метки. Установка «поспешишь — людей насмешишь» не помогала. Как стащили друг с друга одежду, как стянули трусы, оставшись в одних носках, — Макар уже не вспомнил, стоило лизнуть Валины соски, чуть сползая, проехаться пузом по его полувставшему члену.