Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг. - Денис Г. Хрусталев

выше, практически избежала серьезных междоусобных столкновений в 1220-е и 1230-е гг. Единственным возмутителем спокойствия оставался Ярослав Всеволодович, который, однако, большей частью выплескивал свою энергию за пределами отчинных владений. Единственный случай внутреннего конфликта относится к 1229 г., когда Ярослав «отлучи» Константиновичей от Юрия и поднял на брата смуту, но вскоре примирился[134]. Исследователи видят причину конфликта в поддержке великим князем Михаила Всеволодовича, захватившего тогда новгородский стол, принадлежавший прежде Ярославу. Дело в том, что Юрий был женат на сестре черниговского князя и прежде выступал в роли союзника Михаила, а в 1225 г. сам посадил его в Новгород. Он неизменно укреплял и родственные связи с Ольговичами, с которыми при его содействии породнились все три сына Константина Всеволодовича (в 1216, 1227 и 1228 гг.). Нам вообще не известно ни одного случая конфликта между Юрием Суздальским и Михаилом Черниговским. Впрочем, кажется, Юрий вообще имел миролюбивый характер и редко доводил дело до открытого конфликта, а если доводил, то точно побеждал, будучи расчетливым и осторожным. Даже молчаливая поддержка с его стороны была ценной и важной. Жесткость Юрия проявлялась, прежде всего, во внешних операциях против иноплеменников, по преимуществу на востоке (булгары, мордва). С другими ветвями династии Рюриковичей он поддерживал ровные отношения.

Ярослав был человеком иного склада. В наследство от отца он получил небольшую, но богатую и населенную вотчину со столицей в Переславле-Залесском. Этот город возник только в 1150-х гг. и именно в начале XIII в. вступил в период политической самостоятельности и экономической зрелости. Основные коммерческие интересы его жителей располагались по линии отношений северо-восточных русских земель с Новгородом и отчасти Смоленском. Скорее всего, именно это предопределило направление внешней политики Ярослава, который руководствовался не только личными амбициями, но практической выгодой своих подданных. Переславцев, видимо, политика их князя устраивала, и они неизменно оказывали ему военную и любую иную поддержку.

Три раза новгородцы приглашали Ярослава к себе на княжение, и каждый раз ему не удавалось продержаться там более одного-двух лет. В 1230 г. его пригласили в четвертый раз, и как оказалось, на этот раз навсегда. До него княжил именно Михаил Черниговский, чье правление не принесло счастья горожанам. Весь период его управления в Новгороде свирепствовали голод и дороговизна, побежденные лишь с открытием навигации в 1231 г., то есть в первый год правления Ярослава.

Удачное стечение обстоятельств содействовало Ярославу и позднее. Так, он убедил новгородцев в необходимости участия в карательном походе против Михаила Черниговского тем же летом 1231 г. В этом походе принимали участие полки из всех «властей» Ярослава. Результатом было сожжение Серенска и опустошение северных областей Черниговщины («истрати обилья много»). Открытого боя с Михаилом тогда не случилось. Вероятно, его основные силы находились где-то на южных рубежах, так как в этом году готовился поход на Киев, упрежденный Даниилом Романовичем и соответственно Ярославом Всеволодовичем. Нет прямых указаний на то, что речь идет о согласованных действиях волынского и новгородского князей, но их тесные родственные связи (их жены были родными сестрами – дочерьми Мстислава Мстиславича Удалого, князя торопецкого, затем новгородского, а затем и галицкого) позволяют предположить существование сговора. Причем предметом его была именно борьба с Михаилом Всеволодовичем. После этого похода черниговский князь более не предпринимал попыток утвердиться в Новгороде. В следующем году он отослал укрывавшихся у него новгородских оппозиционеров, которых в Новгороде не приняли и вынудили бежать сначала во Псков, а затем в Эстонию[135]. Возможно, это знаменовало временное замирение Михаила с Ярославом. Новгородско-переяславский князь, начиная с 1233 г., был плотно вовлечен в противостояние с «немцами» Прибалтики и не проявлял интереса к делам на юге Руси. Лишь новое усиление Михаила после 1235 г. могло взволновать его и породить новые честолюбивые планы.

Под 6744 мартовским (март 1236 г. – февраль 1237 г.) г. Новгородская первая летопись сообщает: «Поиде князь Ярослав из Новаграда к Киеву на стол, понявши с собою новгородцов болших муж <…>, а новоторжец 100 муж; а в Новеграде посади сына своего Александра; и пришедши, седе в Киеве на столе; и державъ новгородцов и новоторжан одину неделю и, одаривъ, отпусти прочь; и приидоша вси здрави»[136]. Эти события, если сопоставлять их с известиями Галицко-Волынской летописи, относятся уже к началу 1237 г., то есть приблизительно к тому времени, когда Романовичи, подойдя к Галичу, не решились его осаждать и отступили. Согласно летописи, Даниил позднее демонстрирует полную отрешенность от угрозы нападения черниговского князя. Он идет на ятвягов, затем на добжиньских крестоносцев, а потом вообще начинает собираться в Австрию – помогать своему союзнику герцогу Фридриху. Судя по всему, подобную беспечность волынский правитель мог себе позволить только при условии, что не опасался более Михаила, которому был противопоставлен Ярослав, занявший Киев.

Стабилизация на юге была достигнута ценой отказа Владимира Рюриковича от Киева. Источники не содержат указания на конкретные причины, сподвигнувшие князя на такой шаг. Существуют предположения, что в последний момент он был вытеснен из города Изяславом Мстиславичем, которого, в свою очередь, изгнал новгородский князь. Однако более вероятным представляется мнение, высказанное А. А. Горским, согласно которому в это время в Киевской земле утвердилась некая форма дуумвирата, при которой и Владимир, и Ярослав разделили власть над областью: например, Ярослав владел Киевом, а Владимир – другим региональным центром.

Как бы то ни было, но дипломатическая комбинация Романовичей удалась. Михаил в Галиче был отрезан от своей черниговской вотчины, которую, к тому же, если верить сообщению В. Н. Татищева, направлявшийся к Киеву Ярослав разорил и обложил данью: «К Киеву идучи, область Черниговскую, где не было кому оборонять, разорил и, тяжкие окупы с городов взяв, пришел к Киеву»[137].

Дальнейшими действиями Даниила Михаил был лишен и других своих союзников, источников пополнения войск, а также перспектив. Той же весной 1237 г. Конрад Мазовецкий, опасавшийся прямого столкновения с волынцами, попытался создать буфер на границе с Русью и передал (8 марта 1237 г.) добжиньским рыцарям-крестоносцам замок Дорогичин на восточном берегу Западного Буга[138]. Судя по всему, Конрад «даровал» крестоносцам то, что никогда ему не принадлежало. Даниил, направлявшийся в это время в поход на ятвягов, но остановленный весенней распутицей и половодьем, узнал о провокации польского князя и повернул войска на Дорогичин: «не лепо есть держати нашее отчины крижевникомь Тепличемъ, рекомымь Соломоничемь»[139], то есть тамплиерам, рыцарям храма (Templique), именуемым Соломоновым. В марте 1237 г. князь штурмом взял город и захватил в плен орденского магистра Бруно с другими рыцарями, которых направил в заточение во Владимир Волынский. Конрад Мазовецкий, потерпевший уже второе поражение от Даниила, так и не вступив с ним в бой, был деморализован и более не проявлял враждебности. Для того, чтобы добить противника, в начале 1238 г. Даниил подговорил литовского князя Миндовга и новогрудского Изяслава совершить поход в Мазовию. Этот натиск окончательно склонил Польшу к мирным отношениям с Волынью