Повесть Вендийских Гор - Терри Донован

— Нет, — ответил Горкан. — Просто мне не нравится пить грязную воду. Неприятно. Уж как-нибудь обойдусь.

Словно тяжелый камень свалился с плеч Конана. Он даже собрался встать и с помощью кулаков объяснить кешанцу, что не стоит делать такие вещи, не стоит смущать человеческие умы и сердца, но подумав, что чернокожий все равно не поймет, решил не делать этого.

Серзак подвел к ручью коней и животные с фырканьем стали пить. Серзак пил тихо и благородно.

— Грязь и вода — это то, из чего мы состоим, — сказал он. — Так что же нам брезговать грязной водой?

Конан, сидя на корточках, осматривался в надежде обнаружить что-нибудь съестное: ягоды, рыбу или хотя бы насекомое пожирнее. На змей и теплокровных животных он даже не рассчитывал.

— Жаль того беднягу, — сказал Серзак. — Он ведь так хотел жить. Только вот цену заплатил слишком большую. Тем обиднее ему было умирать. Но ничего — в аду его соратники сторицей возместят ему ущерб, который он нанес своим предательством! — Серзак встал и повел коней пастись.

Конан все еще тщетно занимался обеденными проблемами, когда истошный крик Серзака слился с тревожным ржанием коней. Северянин мгновенно оказался на ногах, вытянув из ножен меч.

Жуткое существо, словно выпрыгнувшее из снов безумца, мчалось к мятущимся коням. Размером с крупного широкогрудого буйвола, оно обладало гладкой белой кожей и одним толстым в основании, сужающимся к концу рогом. Спина поросла бурой жесткой шерстью. Длинный черный хвост качался из стороны в сторону, из широкой пасти торчали клыки как у тигра, лапы тоже были тигриные, только когти мощнее и длиннее.

Зверь рычал как самец крокодила в верховьях Стикса.

Серзак держал в руках лук и посылал стрелы в стремительно приближающееся чудовище. Он выпустил уже три стрелы и все они попали в цель, но зверь будто и не заметил этого.

Не веря в то, что успеет, Конан все же бросился на помощь. Расстояние между чудовищем и конями сокращалось гораздо быстрее, чем между ним и киммерийцем. С потерей коней еще можно было как-нибудь примириться, но без Серзака все путешествие теряло смысл, а ограничиваться конями чудовище, судя по нему, не собиралось.

Конан во всю мочь орал боевой клич и это возымело действие. Заметив новую жертву, которая сама спешила к нему на обед, чудовище остановилось, пораженное необыкновенным поведением дичи. Сразу было видно, что прежде ничего подобного ему не доводилось видеть.

Дождавшись, когда высокий мускулистый человек с черными космами, окажется на расстоянии прыжка, чудовище прыгнуло, раскрыв пасть и вытянув когти. Оно хотело сразу разодрать неизвестное ему двуногое животное, чтобы потом ни о чем не жалеть. Игру лучше затеять с привычными конями и маленьким человеком со сморщенным лицом, а этого дикаря нужно уничтожить немедленно.

Зверь не учел одного — что дичь будет сопротивляться с упорством камня, противостоящего бурному потоку. Конан поднырнул под чудовище и провел мечом по его животу. Кожа была невероятно прочной. Меч киммерийца оставил на ней лишь царапину.

Яростно рыча, чудовище развернулось. В пылу атаки оно не заметило еще одного двуногого и было неприятно изумлено, когда выяснилось, что его напрочь лишили хвоста. Здесь было одно из слабых мест чудовища, и Горкан даже не ожидал, что с одного удара отрубит хвост.

Тупая морда чудовища с тремя торчащими в ней стрелами болезненно сморщилась. Из уха выросла еще одна стрела. В глазах зверя появилось недоумение. Он попытался снова развернуться, чтобы расправиться с тем, кто отсек ему хвост, но в это время первый из двуногих, черноволосый гигант, срубил ему ухо вместе со стрелой. Чудовище взревело и подпрыгнуло на месте, высоко взлетев в воздух и мотая большой головой. Рог его угрожающе уставился на Конана, и как только чудовище очутилось на земле, то сразу бросилось на варвара. Северянин едва успел увернуться. Рог все же слегка задел его и в кровь разодрал кожу на руке. Задние ноги зверя провели в земле глубокие борозды рядом с ногами Конана. Он быстро откатился в сторону.

Чудовище пронеслось по инерции несколько десятков шагов и бросилось обратно. Горкан перепрыгнул через валяющегося киммерийца и сам кинулся на рог зверя. Его подбросило, брызнувшая кровь окрасила морду зверя. Горкан ухватился за жесткую шерсть на спине чудовища. Зверь завертелся на месте, пытаясь сбросить надоедливое двуногое.

Горкан выхватил длинный тонкий нож и всадил его зверю в ухо по самую рукоятку. Затем еще раз. Из уха потекла темная густая жидкость. Горкан попробовал всадить нож зверю в глаз, но веки реагировали слишком быстро и были прочными. Чудовище замерло на месте, присев на задние лапы и вытянув передние.

Оно подняло тупую морду к бледному пустому небу и издало столь жуткий рев, что у Конана по телу пробежала судорога. Он только один раз слышал подобный звук, и это было в море, когда корабль, на котором он плыл, попал в густой холодный туман между северными островами. Моряки считали, что так плачет детеныш морского змея.

Горкан скатился с чудовища и побежал к колеснице.

— Уезжаем отсюда! — закричал он.

Серзак мгновенно оказался внутри кузова и схватился за поводья. Конан и Горкан были в колеснице мгновением позже. Кони были рады поскорее убраться подальше от ужасного зверя и сразу понеслись во весь опор. Слышался стук копыт, гул ветра, да еще долго — рев раненого чудовища.

30

Три страшных недели прошло с того дня, когда из города Хорто изгнали белого тигра, возложив на него грехи горожан. Луна превратилась из серпа в медный круг, и снова начала худеть. Царь Воледир был безутешен. Ни танцовщицы с полными бедрами и тонкими талиями, ни женщины-ящерицы с извивающимися телами, ни акробаты с огненными палицами, ни глотатели ножей, ни заклинатели змей не радовали его, не разгоняли ни на йоту мрачных туч его мыслей. Целыми днями неподвижно сидел он на железном троне, в благородном жесте опустив лоб на ладонь правой руки.

Сбывалось немедийское пророчество и бессилен был царь. Толпы людские поднялись как звери из глубин морских и пожирали все на своем пути. Брат дрался с братом, друг восставал на друга, и не было покоя и мира нигде. Всюду свирепствовала смеющаяся над людскими пороками смерть. Убить могли за кусок хлеба, за невинную улыбку, за то, что ты — чужой. Или, наоборот, убивали самых родных и близких, желая избавить от мучений. Погибшим не было счета. Крысы и воронье поедали людей прямо на улицах и шпионы царя с ужасом рассказывали об этом, каждый день принося все более и более страшные новости, но каждый день шпионов становилось все меньше и меньше.