До следующего раза (сборник) - Виталий Бабенко

Когда-нибудь да кончится… Когда-нибудь да кончится… Когда-нибудь да кончится…

Я даже не успел сказать тебе: «Крепись, маленькая», не успел поцеловать, пожать руку на прощанье — суровый Цербер женского пола увел тебя, не пустив меня за порог. Потом мне выдали твои вещи, как бы намекая, что такое широкое платье тебе больше не понадобится, и именно его я сжимаю сейчас и ему шепчу: «Крепись, маленькая…»

Я видел боль. Она была красная, с золотыми вспышками и черными кляксами. И кляксы расползались и потихоньку застилали мозг. И вдруг — снова: золотой взрыв и красная муть по черному. Казалось — либо с очередной вспышкой все так и разорвется, либо черными кляксами все заплывет — и провалишься в обморок, и легче станет, потому что ничего соображать не будешь, но я не проваливался и не разрывался, а губы прокусывал и видел это красно-черно-золотое. Иногда-иногда — через красный туман — роение белых точек. И вдруг — ослепительный «бублик» над аквамариновым морем…

И детский гробик шесть месяцев спустя.

Когда-нибудь-да-кончится, когда-нибудь-да-кончится, когда-нибудь-да-кончится…

Это видение было столь чудовищным, что я как бы выпал из происходящего. А когда включился — понял, что опять еду верхом на времени, опять тащит меня, как Билли Пилигрима, своенравный поток.

И я очутился в будущем. Самом настоящем будущем, которое есть не что иное, как будущее настоящее. В этом будущем, похожем на сновидения, как все сновидения похожи на будущее…

29. Планета № 833, именуемая на диалекте Лотужьту, тоже показала себя с оригинальной стороны. Мы с супругой запросили по телефону состояние посадочной площадки и получили торжественное заверение в ее монолитности. На самом деле это оказалось вонючее болото, в котором водились склизкие лягушки хвосторотые и небритые тритоны жаброглазые, а поверху струились миазмы, миазмы и миазмы… Болото мы выжгли пертурбаторами, с аборигенами попрощались весьма сдержанно, а Лотужьту занесли в КДО (Кондуит Дурных Обитаний).

На планете № 1001, по-ихнему Гипокритике, нас вновь приняли радушно. Конечно, не так, как на Покадлакаяке, но и не скупо: два больших букета цветов, джаз-банд на космодроме, поданный в лучшей гостинице обед из шести блюд на сорок персон (все достойнейшие люди), — все это пришлось нам по сердцу. Мы отблагодарили аборигенов, подарили им всем по сувенирному значку «Земля-Гипокритика» и отчалили. Уже в пространстве мы случайно подсмотрели их телевизионную передачу.

«Вот дерьмо-то, — сообщал в Последних Известиях диктор Гипокритиканского телевидения, — прилетели, нажрались и улетели. Только спугнули своей кретинской лама-дрицкой ракетой богатых купцов с Подри-хари-лири-мирии. Ишь, растрющили свои пертурбаторы на космодроме — поди их объезжай! Тьфу, зараза!»

Пришлось и эту планету отнести к ЧЗП (Числу Запретных Поселений).

На планете № 1578 (местное наименование — Эваговаизва-мва) нас вообще никто не встречал: туземцы были погружены в свои собственные дела, личные мысли и частные задачи. Около суток мы проторчали на этой планете и все время гудели клаксоном, стараясь привлечь к себе внимание. Безрезультатно. В общем, и этот обитаемый мир попал в ПОЗ (Перечень Отвратительных Земель).

После «-мвы» наши силы иссякли. Мы почувствовали, что устали. Пиво в холодильнике кончилось, и хотелось поесть чего-нибудь свеженького. Но мы знали, что где-то в гиперпространстве, а может, просто в космосе, а может, и вовсе в пространстве, а если не в пространстве, так уж обязательно во времени — есть, крутится, летит одна планета, просто Добрая Планета, без всяких диалектов и наречий Добрая, на которой живут добрые люди, делают добрые дела, думают добрые мысли и говорят добрые слова. И мы уже летели к этой планете, мы уже нашли верный курс и больше не мчались с бесконечной скоростью в тартарары, как вдруг в самом центре того распроклятого гиперпространства, на крохотной планетке…

30. Пятый и последний этаж включал кухню и детскую. Что это была за кухня! И что это была за детская!

В кухне — чуде техники — все было до предела автоматизировано. Электроплита и электромойка. Электросушка и электростирка. Духовой шкаф был оборудован ВЧ-установкой для моментального приготовления пищи. Здесь же был несерийный повар-робот с программным управлением. Его память вмещала более тысячи рецептов. Сырые продукты и полуфабрикаты загружались в приемный бункер и без постороннего вмешательства проходили все стадии кулинарного процесса, вплоть до сервировки блюд. Конечно, можно было готовить и вручную, однако чисто для развлечения.

В маленькой комнатке по соседству находился автомат-парикмахер. Я сел в кресло, надел на голову никелированный колпак, подвешенный на гибком кронштейне к серому ящику с мигающими лампочками, и за чтением утренних газет не заметил, как оказался подстриженным по последней моде.

За стенкой что-то щелкало и еле слышно гудело. Я вызвал по селектору представителя СУ (он что-то проверял в детской) и спросил его о причине звуков.

— Может, какая-нибудь неисправность? — осведомился я.

— Не волнуйтесь, — заверил меня представитель. — Это работает электронный мозг. Он ведает всеми автоматизированными процессами в доме. Конечно, мозг работает совершенно беззвучно: там просто нечему шуметь, сплошные микросхемы и биокристаллы, щелчки и гудение — это специально, для уюта. Впрочем, если вы желаете, звуковое сопровождение можно убрать.

— Да уж, пожалуйста, — распорядился я, успокоился и направился в детскую.

Здесь я поразился отсутствию всякой меблировки. Только ниш было много. Открыв одну из них, я наткнулся на полный набор экипировки и игрушечного оружия для игры в индейцев. В углу, около какого-то механизма, возился представитель СУ.

— Это голографический прибор, — объяснил он, не дожидаясь моих вопросов, — для стереоскопического воспроизведения обстановки любой из детских книг. Сейчас я устраняю маленькую неисправность: почему-то не включаются «Копи царя Соломона» и «Винни Пух».

— Совсем как у Брэдбери! — ахнул я.

— Не совсем, — поправил меня представитель СУ. — Мы предусмотрели особый блок-фильтр для устранения картин жестокости и насилия, сексуальных сцен и эпизодов, не рассчитанных на детское восприятие.

Он перебросил какой-то рычажок, и вокруг меня вспыхнуло абсолютно реальное изображение игрушечного леса и игрушечного домика с надписью «Посторонним в.». Я даже захлопал в ладоши от восторга.

В этот момент в детскую стремительно вошла моя жена. Не обращая внимания на Пятачка, возникшего в воздухе рядом со мной, она зашептала мне на ухо:

— Пошли со мной. Я тебе кое-что покажу.

— Куда? — изумился я.

— Не спрашивай! Сам все увидишь…

Я извинился перед представителем и последовал за женой. Мы вышли в коридор. В дальнем конце его, к тому же плохо освещенном, виднелась маленькая лесенка, ведущая к люку в потолке. Жена подошла к ней и деловито полезла вверх.

— Куда же ты? — вскричал я.

— Тссс! — Она приложила палец к губам. — Лезь за мной! Ругаясь про себя последними словами и проклиная женскую натуру, я полез за женой.

Мы взобрались в какое-то огромное, мрачное, холодное и страшно неуютное помещение. Вверху виднелись стропила, на полу был набросан строительный мусор, шевелились обрывки пожелтевших газет. Валялся чей-то старый раскрытый и совершенно пустой чемодан, лежал поношенный и разорванный башмак. В ржавом ведре развелась сырость, откуда-то пронизывающе дуло. Огрызки яблок, окурки сигарет и оборванная новенькая телефонная трубка довершали картину.

— Что это? — удивленно спросил я.

— Чердак, — почему-то шепотом сказала жена.

— Ну и что?

— А вот что: если уж нам подарили этот чудо-дом, давай жить здесь. — Она умоляюще смотрела на меня. В ее облике было что-то жалкое, как у побитой собаки.

— Как ты сказала? — не верил я своим ушам.

— Я здесь все приберу, щели проконопатим, — затараторила она, — здесь поставим наш диван, там — книжные полки, вот тут — обеденный стол и сервант. Возле этих балок — твой письменный стол, возле тех — кроватку для маленького… — Она продолжала по-собачьи смотреть на меня.

— Ты думаешь, что ты говоришь?! — не сдержался я и принялся орать. Я кричал, что внизу столько удобств и самоновейшей техники, что мы и мечтать не могли обо всем этом, что нам — единственным из всех живущих людей — так повезло, что мне надо много работать, а ей — воспитывать будущего ребенка, что она не понимает всех преимуществ истинного комфорта, что у нас много друзей и нам теперь есть где их принимать, что мы теперь полностью — «понимаешь, глупая, полностью!!!» — свободны и что все это даром, даром, ДАРОМ!!!..

Она смотрела на меня теперь с каким-то новым видом, будто только что впервые увидела меня и почему-то жалела.