Вниз по матушке по Харони - Михаил Федорович Липскеров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А на день пятый все опять повторилось сначала, а потом уже не было нужды куда-то идти за парой новых пукающих людей. Потому что, красавы мои, уже можно было плодиться и размножаться в своем кругу. А потому, красавы мои, что родства они были уже дальнего и правило «кто взойдет на ложе сестры своей» уже не катило. Так что на шестой день все уже и так было хорошо.
Образовался городишко, в котором все пукали: кто запахом рядового отхода жизни человеческого тела, а кто – запахом чайной розы.
А потом они стали отдыхать, и было им хорошо, ибо как прочувствовать запах чайной розы без сравнения с запахом рядового отхода жизни человеческого тела. Но прежде назвали городишко по имени своей земли предков, но с местной спецификой – Пердянском…
И Нупидор замолчал. Все присутствовавшие, включая Клопа, внимательно выслушали выступления двух спикеров. Клоп подумал, что вряд ли в этом месте он найдет себе даму сердца, потому что вряд ли в такой атмосфере выживет какой-либо клоп. Вот если бы в городе пукали коньяком – другое дело. Всем известно, что коньяки и клопы – родственные души.
А Калика вежливо спросил:
– А откуда ты, мил человек Нупидор, раздобыл эти сведения?
Нупидор на недолгую минуту погрузился в глубины своей памяти, а потом вздохнул и сказал:
– Не помню, красава, то ли из воспоминаний барона Мюнхаузена, то ли из неизданного исследования Даля «История пердежа на Руси. Часть третья», то ли из полной версии «Истории КПСС».
– Все это очень замечательно, – публично задумался шкипер Аглай Трофимыч Циперович, – но ведь во всем мире пуканье является непристойностью. Нет, я ничего не имею против него в ватерклозете, он для этого и предназначен, или в какой-нибудь безлюдной местности, чтобы душу излить, – но прилюдно… и при дамах… и дамам. Это уж совсем!
– Да уж, – внесла свою лепту в беседу Марусенька сквозь косу, которой она заткнула свой нос, – как-то неправильно, дяденька…
Нупидор задумался. А потом зачем-то глянул на Михаила Федоровича и вслух заявил:
– Ну, красавы, если индивидуальное пуканье вещь непристойная, не принятая в высшем обществе, то коллективное – это способ самоидентификации общества, какой-то местный диалект русского языка… В какой-то степени – местная национальная идея. А то и сущность евразийства…
– Это мощно! – одобрительно кивнул Михаил Федорович и добавил: – Пук – частица соли земли Русской.
И Калике ничего не оставалось, как согласиться с двумя мыслителями земли Русской.
И только Сидоров Козел все время судорожно дергал носом.
А потом Аглай Трофимыч, как и положено шкиперу, вернул их из философических гулеваний на грешную землю вопросом:
– А как, милейшие, в такой вот сложной ситуации добыть из этого города провиант, которого у нас нет? Потому что лично я физически не смогу приблизиться к этому городишке. Я вам спрашиваю…
И никто не решился спорить с этим утверждением. Лишь Сидоров Козел, который до этого морщил нос, оглушительно чихнул. И сказал:
– А я ничего не чувствую…
– Как?! – вскричали все.
– У меня родовой насморк…
И все остальные, включая Марусеньку, хором хлопнули себя по лбу, а Циперович указал Козла пальцем и воскликнул, в смысле отдал приказ боевой:
– Рулевой Сидоров! Козлик! Приказываю идти на берег и принеси, шлемазл ты мой родненький, пищи-еды.
– А чем, Аглай Трофимыч, платить буду?
– А вот с этим, ненаглядный, обращайся к казначею корвета Калике Переплывному.
И тот вынул свой золотой пердонец и протянул Сидорову Козлу.
И тот вразвалочку сошел на берег и исчез в чужой земле. А все стали ждать.
Но вскорости он вернулся ни с чем. Весь из себя печальный, с нерастраченным золотым пердонцем.
Что-то не сложилось.
И жители корвета «Вещий Олег» молча потребовали от Сидорова Козла объяснений, типа что, мол, как и почему.
И вот вам, мои читатели, объяснения Сидорова Козла типа что, мол, как и почему:
– Значит, вот оно как: пришел я, значит, в городишко этот, иду по улице, а народишко местный, один за другим, останавливается, воздух носом в себя втягивает, а потом вслед за мной пешком идет. И вот прихожу я к зданию двухэтажному. И из этого здания выходят, значит, двое: мужик и дева младая. И мужик этот спрашивает сквозь пердеж:
– Чего тебе надобно, младче?
– А вот чего, – значит, отвечаю я. – Нужно мне еды взамен вот этого вот золотого пердонца. – И показываю им вот этот вот золотой пердонец. А дева смотрит на меня и носом воздух от меня втягивает. И ноздри у нее расцветают вширь. А мужик спрашивает:
– Это че, сладко пахнущий молодец?
– Как «че»? – даже удивился я. – Это, мужик, золотой пердонец – свободно конвертируемая валюта. И я на него хочу закупить съестной припас.
– Обратно не понял, – говорит мужик.
А дева эта вот-вот в обморок хлопнется. А другой народец на меня с любопытством посматривает, а девицы ихние телом плывут. А мужик деву эту подхватывает и говорит:
– Не, сладко пахнущий молодец, это нам ни к чему. Мы этих золотых делов не знаем и знать не хотим. Еды мы тебе и так дадим, типа съестной припас. Но взамен тебе придется вот эту вот деву, дочь мою, познать, чтоб род мой продолжить. А то из наших парней ее познавать никто не отваживается.
– Это ж почему, мужик, такую красну деву никто не желает познавать?
– А потому, сладко пахнущий молодец, что все другие девы в городе пукают чайной розой, а она – жимолостью. Да и не пукает вовсе… Чистый мезальянс для наших парней. Понял? Если откажешься, то прибьем тебя без всякой политкорректности…
Вот я и вернулся.
– Не понял, – сказал Нупидор. А остальные молча подтвердили согласие с непониманием Нупидора.
– Видите ли, я некоторым образом женат.
Тут все даже поперхнулись. Как-то в России не очень принято «я ей навеки отдан и буду век ей верен». Тем паче когда она по пивным дыша шелками и туманами. И только Марусенька на него глянула с уважением. Она даже подумала, что вот Нупидор, ну как он поведет себя в подобной ситуации. А Нупидор пришел в себя и заговорил с мягкой укоризной:
– Вот ведь какая штука, милейший Сидоров Козел: вы поставили свои личные интересы выше интересов общества. В данный момент интересы общества
