Страсти по революции: Нравы в российской историографии в век информации - Борис Миронов

Таким образом, вопреки утверждениям А.О., данные и С.Г. Стру-милина, и Ю.И. Кирьянова говорят о небольшом повышении реальной зарплаты в 1897–1914 гг. Однако следует учитывать еще одно важное обстоятельство — предприниматели расходовали значительные и со временем возраставшие средства на жилище, страхование и медицинскую помощь рабочих, составлявших довольно значительную величину — 8,3% денежной платы в 1913 г.{212}

Увеличивались ли расходы на алкоголь? По мнению рецензента, нет: хотя расходы в пореформенное время номинально возросли в 2,5 раза, повышение цен на водку 1,5 раза и значительное обесценение рубля оставили реальные расходы на прежнем уровне (А.О., с. 136). Это заключение ошибочно.

Во-первых, если учитывается рост номинальных цен на водку, то обесценение рубля брать в расчет не нужно: рост цен учитывает также и обесценение рубля. Во-вторых, согласно моему расчету, с 1863 г. по 1906–1910 гг. расходы на водку увеличились в 2,6 раза{213}, а не в 2,5 раза, как пишет рецензент. За этот период общий индекс цен увеличился в 1,6 раза{214}, а не в 1,5 раза, как утверждает А.О. В результате в реальном выражении расходы на алкоголь возросли в 1,6 раза (2,6:1,6). И это было возможно только в том случае, если доходы и, значит, уровень жизни крестьян возросли. Действительно, по расчетам известного экономиста В.Е. Варзара, производство потребительских товаров на душу населения с 1885 по 1913 г. возросло в 2,1 раза, в том числе за 1887–1904 гг. — в 1,25 раза{215}.

Росло ли производство сельскохозяйственной продукции в 1900–1913 гг.? По моему мнению, увеличилось абсолютно и на душу населения, номинально и реально (т.е. в постоянных ценах). Рецензент утверждает: производство увеличилось номинально почти в 2 раза (с 3,8 до 7,4 млрд. руб.), но реально (с поправкой на инфляцию, которую он принимает за 48%) — лишь на 32%, а надушу же населения — на 4,5%, т.к. население 50 губерний Европейской России с 1900 по 1913 г. увеличилось с 98,4 до 124,6 млн. (А.О., с. 134).

На самом деле, с 1900 по 1913 г., по сведениям Госплана СССР, индекс цен сельскохозяйственных товаров в Петербурге вырос на 29%{216},[20] а население 50 губерний Европейской России — на 24% (с 98,4 до 121,8 млн.){217},[21] следовательно, производство сельскохозяйственной продукции на душу населения за 13 лет увеличилось на 22% (7,4: 3,8: 1,29: 1,22). Это весьма значительный прирост за 13 лет. Западные эксперты также считают: прирост продукции на душу населения в 1880–1905 гг. составлял около 1% в год{218}.

Выкупная операция: проиграли ли крестьяне? Рецензент находится во власти распространенного стереотипа: государство и помещики в ходе отмены крепостного права ограбили крестьян. Именно потому и не согласен с моими расчетами, показывающими, что крестьяне в конечном итоге, т.е. в момент отмены выкупных платежей, в 1907 г., выиграли от выкупной операции (А.О., с. 132).

В тексте монографии подробно обоснован мой вывод. Надельная земля выкупалась по цене, установленной Положениями о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости» — 26,87 руб. за десятину. Однако в 1907–1910 гг., сразу после отмены выкупных платежей, средняя рыночная цена десятины земли равнялась 93,4 руб. — в 3,48 раза выше; десятина надельной земли стоила 64 руб. — в 2,4 раза выше{219}. Однако реальный выигрыш или проигрыш крестьян от выкупной операции зависел от инфляции. С 1854–1858 гг. по 1903–1905 гг. номинальные цены на землю выросли в 7,33 раза, а общий индекс цен — в 1,64 раза{220}. Следовательно, с поправкой на инфляцию (64%) реальные цены на землю выросли в 4,5 раза (7,33: 1,64) и действительный выигрыш от выкупной операции к 1906 г. был реальным, а не виртуальным.

Даже если учесть, что, кроме выкупных платежей (867 млн. руб.), крестьяне заплатили еще 703 млн. руб. процентов, вследствие чего десятина надельной земли обошлась им в 48,5 руб. за десятину (А.О., с. 132), они в конечном итоге все равно выиграли. 48,5 руб. — это в 1,9 раза ниже средней цены десятины земли (93,4: 48,5) и в 1,3 раза ниже цены крестьянской земли в 1907–1910 гг. (64: 48,5). Не забудем также: в течение 45 лет, 1861–1906 гг., надельная земля кормила, поила и одевала крестьян, и в начале XX в. превратилась, по словам известного либерального экономиста Л.В. Ходского, в огромный капитал в буржуазном смысле, способный при надлежащей охране его обеспечить благополучие земледельцев{221}.

Расслоение и дифференциация крестьян по доходам. По мнению рецензента, «в картину процветания пореформенной деревни» не вписывается процесс раскрестьянивания, о чем можно судить по увеличению доли безлошадных крестьян с 27,3% с 1888–1891 гг. до 31,6% в 1912 г. (А.О., с. 137).

Много слез пролили народники по этому поводу. Слеза А.О. мало что добавляет. Критик смешивает два разных явления — раскрестьянивание и обеднение. Индустриализация и урбанизация — два ключевых, прогрессивных и необходимых процесса модернизации в любой стране неизбежно ведут к раскрестьяниванию, но не обязательно к обеднению. Малоземельный или безземельный крестьянин — не обязательно бедный, так как может иметь значительные заработки вне крестьянского хозяйства. Как показано в книге, уже в 1850-е гг. доля промыслов в общей сумме дохода колебалась от 25% до 55% в нечерноземных губерниях и от 12% до 28% — в черноземных. Разработка бюджетных данных пореформенного времени показала: доля доходов от промыслов составила в среднем около 20%{222}. Единственным надежным критерием обеднения может быть отрицательная динамика общего дохода хозяйства, но имеющиеся данные этого не подтверждают.

При измерении уровня и динамики дифференциации надежным критерием является группировка крестьянских хозяйств по доходу, но сведений о них недостаточно. Оценки расслоения по числу лошадей и посевам одинаково уязвимы. Степень дифференциации крестьянства в пореформенное время возрастала, но тем не менее на рубеже XIX–XX вв., если ее оценивать наиболее адекватным способом — коэффициентом Джини по доходу на душу населения, оставалась невысокой — 0,133–0,206. Большинство дореволюционных и западных исследователей, специально изучавших этот вопрос, полагают: крестьянство до самой революции 1917 г. оставалось в имущественном и социальном отношениях довольно однородной массой и имело лишь зачатки так называемого буржуазного расслоения. Именно поэтому в 1897 г. доля рабочих и прислуги в возрасте 15 лет и старше, для которых работа по найму служила главным средством к существованию, составляла лишь около 10,9% для всей империи и 11,1% — для 50 губерний Европейской России{223}.

Чтобы получить представление об уровне имущественной дифференциации среди всего населения, я рассчитал на 1901–1904 гг. децильный коэффициент дифференциации доходов населения, показывающий, во сколько раз доходы 10% наиболее обеспеченных превышают доходы 10% наименее обеспеченных. Коэффициент составил около 6, и его следует признать умеренным и социально безопасным. В начале XX в. в большинстве западноевропейских стран уровень имущественного неравенства был выше, чем в России. Например, в США децильный коэффициент дифференциации в 1913–1917 гг. находился в интервале 16–18, в Великобритании — еще выше. В Советском Союзе в 1990 г. децильный коэффициент дифференциации составлял 4–5, в постсоветской России поднялся до 15–17{224}.

3. Много шума из ничего

Есть в рецензии примеры того, как сюжеты, не представляющие принципиального значения в данной работе, но являющиеся легкой мишенью для нападок и дающие богатую пищу для спекуляций, выносятся на первый план и превращаются в вопросы первостепенной важности.

Урожайная статистика. 28% своей рецензии А.О. посвятил главным образом доказательству того, что предлагаемая мною 10%-ная поправка в официальные данные сборов хлебов и картофеля не нужна, так как официальная статистика достоверна.

Вопрос о поправках в официальную урожайную статистику давно является дискуссионным. Все согласны: она занижала сборы хлебов, только степень этого оценивалась по-разному. По мнению специалистов XIX в., губернаторские отчеты XIX — начала XX в. преуменьшали сборы хлебов на 10–20% (главным образом из-за неточных сведений об урожайности). Поскольку для всего XIX в. использованы данные губернаторских отчетов, то я внес в них минимальную поправку, равную 10%.

Сведения за 1909–1913 гг. основаны на данных ЦСК. Предполагается, что они более надежны, чем сведения губернаторских отчетов. Вполне возможно. Но и ЦСК занижал сборы на величину, одними оцениваемую в 7–10%, другими — в 19%. Зарубежные исследователи вносят в данные ЦСК поправку в 7–10%{225}. О занижении урожайных сведений свидетельствует и транспортная статистика 1901–1913 гг.: в ряде случаев она зафиксировала вывоз из губерний хлеба, в 1,5–2,8 раза превосходивший весь его сбор. Причина — в сознательном занижении земледельцами урожайных сведений по причине страха увеличения налогов{226}. Нельзя забывать два момента: в 1875 г. правительство ввело поземельный налог, создавший у крестьян дополнительный стимул для занижения площади посевов, и земледельцы не умели быстро и правильно мерить землю.