Асьенда - Изабель Каньяс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пламя свечи плясало на точеных чертах лица Андреса, как лучи солнца на воде. Слова заговора пробивались сквозь дым с ленивой грацией водяной змеи.
Он ведун.
Мысль зазвенела в голове так ясно, будто это был церковный колокол.
Я тряхнула головой, чтобы избавиться от нее. Нет. Невозможно. Падре Андрес – священник.
Тем временем он закончил заговор, сел на пол и принялся чертить еще больше ровных фигур. Наконец Андрес отложил уголь и достал откуда-то из черной ткани своего одеяния маленький предмет.
В свете свечи зловеще блеснул острый перочинный ножик. Падре раскрыл его и кончиком надавил на большой палец.
Я ахнула.
Под острием ножа расцвела крупная бусина крови. Андрес без промедления опустил руку над полом и окропил своей кровью ровные нарисованные отметки. Затем убрал нож обратно в карман и достал носовой платок, чтобы промокнуть кровь.
Он поднял взгляд на меня, и выражение лица у него было вызывающе дерзкое. Андрес как будто испытывал меня: давайте, скажите, что вертится у вас на языке.
– Вы ведун, – на выдохе проговорила я.
Он кивнул – покорно, один раз.
– Но вы священник.
– Да.
Андрес стоял, склонив голову набок, оценивая отметки, которые сделал на полу. Затем его взгляд вернулся ко мне. Если падре ожидал возгласов страха или любой другой моей реакции, то он этого не получил. Я была ошеломлена.
Прежде ты таких не встречала.
– И что вы думаете? – снова с вызовом спросил он.
– Я нахожу странным, что ведун стал священником, – заявила я.
От удивления, которое последовало за моим ответом, Андрес рассмеялся, низко и хрипло.
– Есть ли в мире призвание, более подходящее человеку, который слышит дьяволов?
Волосы на затылке встали дыбом. Мне следует его бояться. Следует. Людям свойственно бояться ведунов.
Но в круге воцарилась тишина, напоминающая робкий рассвет. Воздух сделался легче, спокойнее. Пламя свечей жадно упивалось им и танцевало в вышине, дотягиваясь до горла ведуна, освещая его, пока сам он повернул голову к двери и сощурился.
– Но Инквизиция… – начала я.
– Я боялся ее, да. Но она покинула Мексику.
Андрес издал тихий звук, выражающий пренебрежение. Хотя напряжение в его плечах еще не спало, движения вернулись в свой привычный, медлительный темп. Он поправил курильницы с копалом.
– Не знаю, искали ли когда-то инквизиторы таких людей, как я, – задумчиво произнес он. – Их целью было поражение политических соперников. Власть над людьми, которые преступили черту, мистиками и еретиками. Меня они так и не раскрыли.
Андрес поднял уголь и передвинулся на другую сторону круга, чтобы продолжить рисование. Теперь я поняла, что он намеревался оградить нас плотным слоем таких отметок.
Как глифы внутри дверного проема на кухне.
– Ана Луиза ведунья?
– Вы так думаете из-за кухни, но нет. – Андрес не отвлекался от своей работы. Воск вокруг фитиля свечи, которая стояла рядом со мной, сделался совсем жидким, и густая капля лениво скатилась по боку свечи. Андрес продолжил говорить, и в его голосе я уловила осуждение и суровость: – Ана Луиза знает, что эти знаки обладают силой. И при этом понимает, что сама она не в состоянии сделать все как полагается. Это было опасно. Ей следовало бы знать лучше.
– В каком смысле?
Рука с углем замедлилась, потом остановилась вовсе. Может быть, Андрес поймал себя на мысли, что слишком многое мне рассказал. Может быть, он осознал, что страх развязал ему язык и сблизил нас, чего допустить было нельзя, и что мне нельзя доверять это знание… Он резко поднял голову.
– Вы никому не скажете. Вы не можете так поступить, – сказал Андрес. – Поклянитесь, что не расскажете.
– Как будто падре Висенте мне поверит, – сухо ответила я, но шутка повисла в воздухе.
– Если он узнает об этом, – Андрес обвел своей длинной рукой сделанный им круг, – то сошлет меня подальше. В Испанию, в тюрьму – не знаю, да меня это и не волнует. Я нужен людям здесь. Война оставила шрамы. Оставила демонов. Она разрушила людей. – Пыл ожесточил его голос. – Им нужно, чтобы их выслушали, чтобы их услышали. И есть такие вещи, о которых они не могут рассказать другим священникам.
– Потому что те не говорят на их языке?
– На науатле? Это не так важно. Я тоже на нем не говорю. Потерял язык в детстве. – В ответ на мой вопрошающий взгляд он продолжил: – Я запомнил то, чему меня научила бабушка. То есть… остальные священники – богачи из столицы и Гвадалахары. Они не говорят на языке человеческих проблем. Они не видят того, кто я есть, и да будет так. Апан, Сан-Исидро… это мой дом. Я знаю этих людей. Их жены мне как матери, их сыны мне как братья. Я знаю. И я слышу их.
Андрес вернулся на свое прежнее место, ближе ко мне, и сел, скрестив длинные ноги. Теперь, находясь в самом центре колдовского круга, он достал из кармана четки. Серебряный лик Девы мелькнул в свете свечи, и медальон исчез под его изящными пальцами.
Воистину прежде я не встречала таких священников, как он.
– Обещаю, – прошептала я. – Клянусь, не скажу ни слова. Спасибо. За все это. За то, что поверили мне.
– Вам даже не нужно было говорить, чтобы я поверил. – Теперь взгляд Андреса на дверь был скорее настороженным, чем испуганным; пальцами он вдумчиво перебирал бусины. – Все было написано на вашем лице. А потом я вошел в дверь… Я не хотел прибегать к этому, – он кивнул на круг с темными глифами, – но за все то время, что я очищаю больные дома, с таким я еще не сталкивался. – Он на мгновение прервался, словно вспомнил что-то, и теперь это воспоминание удерживало его. – Сколько вам удалось поспать за последнее время?
Я сухо рассмеялась, звук из горла вышел инородным и хриплым. Я могла по пальцам сосчитать часы, в которые спала, – не больше пары за ночь – с тех пор, как Родольфо уехал… девять? десять? дней назад.
– Ответ «недостаточно» вас устроит?
– Вот. – Андрес потянулся за одним из одеял и передал его мне. – Я присмотрю за вами.
Пальцы погрузились в густую шерсть. Я могла позволить себе упасть, отдаться тишине, пока кто-то другой был на страже. Покой от пребывания внутри круга окутал меня туманом, прохладным и успокаивающим. Сон. Мысль о нем была настолько пьянящей, что меня совсем не волновало, что спать придется рядом с мужчиной, который
