Детектив - Артур Хейли

Потом Нейоми Дженсен была найдена мертвой с пулей тридцать восьмого калибра в затылке. Рядом с ней обнаружили тело молодого музыканта Килберна Холмса, с которым она встречалась, застреленного из того же револьвера. По словам свидетелей, ранее в тот же день на пороге дома Нейоми между нею и Дженсеном произошла громкая ссора. Она просила оставить ее в покое и сообщила, что снова собирается замуж.

Патрик Дженсен стал главным подозреваемым по этому делу, отделу по расследованию убийств полиции Майами удалось сразу же установить, что Дженсен мог совершить преступление, алиби отсутствовало. На месте убийства нашли носовой платок, Дженсен пользовался такими же, хотя никаких следов на платке не было, чтобы можно было доказать его принадлежность. А вот обрывок бумаги, оказавшийся зажатым в мертвом кулаке Холмса, полностью подошел к другому обрывку, который нашли в мусорном баке у дома Дженсена. Следствию стало известно, что за две недели до убийства он купил револьвер системы “Смит и Вессон” тридцать восьмого калибра, однако Дженсен заявил, что револьвер он потерял; никакого орудия убийства найдено не было.

Как ни бились детективы из группы сержанта Пабло Грина, других улик собрать не удалось, а тех, что у них имелись, было явно недостаточно, чтобы предъявить большому жюри присяжных.

Патрик Дженсен тоже прекрасно понимал это.

Детектив Чарли Турстон, ведущий следователь по делу, рассказывал Грину и Эйнсли:

— Представляете, приезжаю я сегодня к этой высокомерной сволочи Дженсену, чтобы задать ему еще несколько вопросов, а он только рассмеялся мне в лицо и велел убираться. — Турстон, сыщик со стажем, обычно хладнокровный и сдержанный, пылал от возмущения.

— Этот гад знает, что нам все известно, — продолжал он, — и смеет еще бросать нам вызов: “Ну и что с того? Вам все равно никогда ничего не доказать”.

— Пусть пока потешится, — сказал Грин. — Посмотрим, кто будет смеяться последним.

— Боюсь, что он, — покачал головой Турстон. — Все кончится тем, что он вставит эту историю в новую дерьмовую книжонку и загребет кучу денег.

До известной степени Турстон оказался провидцем. Никаких других доказательств причастности Дженсена к убийству бывшей жены и ее любовника так и не появилось. Дженсен действительно выпустил новую книгу, в которой вывел сыщиков из отдела по расследованию убийств бездарями и тупицами. Тираж, однако, не разошелся. Та же судьба постигла следующий криминальный роман Дженсена. Похоже, дни его писательской славы были сочтены, что часто случается, когда на литературный небосклон восходят новые звезды, а прежние начинают меркнуть. Одновременно поползли слухи, что Дженсен занимался рискованным вложением денег и потерял на этом заработанные прежде миллионы, что он ищет дополнительный источник заработка. Болтали сплетники и о затяжной любовной интрижке между Дженсеном и детективом Синтией Эрнст.

Эйнсли решительно отмахивался от этой сплетни. Прежде всего, он не мог поверить, что Синтия настолько глупа, чтобы якшаться с подозреваемым в убийстве. Еще труднее ему было допустить, что она могла иметь двух любовников одновременно, слишком бурным был их роман, слишком часто, до полного изнеможения занимались они любовью.

И все же Эйнсли заговорил однажды с Синтией о Патрике Дженсене. Синтия, как обычно, раскусила его нехитрую уловку.

— Ревнуешь? — спросила она.

— К кому? К Патрику Дженсену?! Да никогда в жизни! — Но, поразмыслив, все же задал прямой вопрос:

— А что, у меня есть основания ревновать?

— Патрик — ничтожество! — с горячностью заверила она его. — Я хочу только тебя, Малколм, но всего, целиком. Мне нужно, чтобы ты уделял мне больше времени… Все свое время! Я не желаю тебя делить.., ни с кем!

Они ехали в машине без полицейской маркировки, Синтия — за рулем. Последние свои фразы она произнесла резким, почти командирским тоном.

Изумленный, он спросил бездумно:

— Ты хочешь сказать, что нам надо пожениться?

— Освободись сначала, Малколм. А там я подумаю.

Типичный для нее ответ, подумал Эйнсли. За год он успел достаточно хорошо узнать ее. Будь он свободен, скорее всего она использовала бы его, выпила бы его до донышка, а потом вышвырнула из своей жизни. Синтия и постоянство были несовместимы — это она давала понять яснее ясного.

Вот, стало быть, как! Эйнсли догадывался, что нечто подобное однажды произойдет, и теперь настал момент принять решение. Он знал, Синтии не понравится то, что он сейчас скажет, знал также, что гнев ее подобен извержению вулкана.

В подсознательном стремлении чуть задержать момент решительного объяснения Эйнсли вновь обратился мыслями к царю Давиду и Вирсавии, любовникам, которые поженились, когда Урия пал в битве, посланный на смерть Давидом. Библия свидетельствует, что Сам Бог был удручен вероломством Давида.

— “И было это дело, которое сделал Давид, зло в очах Господа… И послал Господь Нафана к Давиду, и тот пришел к нему и сказал… Так говорит Господь: вот, Я воздвигну на тебя зло из дома твоего, и возьму жен твоих пред глазами твоими, и отдам ближнему твоему, и будет он спать с женами твоими…”

Как и многое другое в Библии, по мнению ученых, это было не более чем легендой, народной сказкой, которую рассказывали у костров полукочевые израильтяне, два столетия спустя легенда была записана и обросла реальными подробностями и новыми мифическими деталями, добавленными десятками тысяч пересказчиков. Но не пропорции смешения правды и вымысла были здесь важны. Куда важнее вывод: ничто в человеческих отношениях не ново под луной; они неизменно оказываются всего лишь вариациями на старые сюжеты. И теперь еще одна вариация — Эйнсли не собирается жениться на Синтии и совершенно не хочет “освободиться” от Карен.

Они ехали тихой улочкой в пригороде. Словно в предчувствии неприятного разговора, Синтия прижала машину к тротуару и остановилась.

— Ну, так что же? — испытующе посмотрела она на него. Эйнсли взял ее руку в свои ладони и как можно мягче начал:

— Любовь моя, то, что было у нас с тобой, — это магия, волшебство… Я даже представить себе не мог, что может быть так хорошо, и буду всю жизнь благодарен за это. Но сейчас я должен сказать тебе.., я больше не могу встречаться с тобой, нам придется это прекратить.

Он ожидал от нее взрыва эмоций, но гневной вспышки не последовало. Она только рассмеялась и спросила:

— Я надеюсь, ты шутишь?

— Нет, не шучу, — ответил Эйнсли твердо. Некоторое время она сидела молча, уперев невидящий взор в лобовое стекло. Затем, не повернув головы, произнесла со зловещим спокойствием:

— Ты пожалеешь об этом, Малколм, ох, как пожалеешь… Я заставлю тебя вспоминать об этом всю твою никчемную жизнь.

Потом она посмотрела на него — слезы катились по щекам, в глазах сверкала ярость.

— Какая же ты сволочь! — выкрикнула она, потрясая сжатыми кулачками…

С того дня они виделись очень редко. Одной из причин послужило то, что Синтию произвели в сержанты. Она получила повышение по итогам экзамена, где показала третий результат среди шестисот испытуемых.

В новом чине она была переведена в отдел по расследованию преступлений на сексуальной почве, ее поставили во главе группы из пяти детективов, занимавшихся изнасилованиями, покушениями на изнасилования, сексуальными домогательствами, эксгибиционистами и прочими свихнувшимися на почве секса. Поле деятельности перед нею открылось широчайшее, и она быстро сумела добиться внушительных результатов. Как и в отделе по расследованию убийств, она умела ловко добывать информацию через разветвленную сеть своих контактов в преступном мире. Прирожденный лидер и трудоголик, она всех в своей группе заставляла работать на износ. Вскоре после прихода в новый отдел она прославилась тем, что уличила и посадила на скамью подсудимых серийного насильника, который два года терроризировал женщин города, записав на свой черный счет пятнадцать жертв.

Благодаря отчасти успеху в этом и других, столь же громких делах, отчасти блестяще сданному очередному экзамену на повышение, Синтия уже через два года была произведена в лейтенанты и направлена в отдел по связям с общественностью, став вторым по старшинству офицером. Кругом ее новых обязанностей стали регулярные встречи с горожанами, присутствие на заседаниях властей города, выступления перед широкой публикой и полицейскими — во имя создания позитивного образа полиции Майами. Эта задача тоже оказалась ей по плечу.

Великолепный послужной список привлек к ней благосклонное внимание шефа полиции Фэррелла Кетлиджа, и когда начальник отдела, где служила Синтия, скоропостижно скончался, он назначил ее на его место. Поскольку же связям с общественностью стали придавать все большее значение, Кетлидж решил, что возглавлять эту работу отныне будет майор. Так Синтия получила звание майора, не проходив даже дня в капитанах.